— Как же, как же так? — почти вопит она. — Как же в учебнике написано и ты говоришь: «Петр — великий», «Петр — отважный», «Петр — смелый, мужественный», а ты знаешь, что он сделал, когда стрельцы восстали? Он сбежал! Он так поспешно бежал, что слуги помчались за ним с криком: «Ваше величество, Ваше величество, как же вы без портков-то? Портки-то возьмите!» Понимаешь, так струсил, что убежал без штанов! А ты говоришь — великий!
17 февраля 48.
Сегодня встретила Сашу. При виде меня она завопила: «Ура!!!» (Пробыла в отъезде месяц и 6 дней). Привезла с собой четыре новых туалета и очень кичится этим.
— Галя, — говорю я. — Вот послушай, что было: ученицы пятого класса узнали, что одна из их подруг очень нуждается. У нее не было ни обуви, ни теплой шапки. Вот они собрались, скопили денег, купили шапку и преподнесли девочке на сборе отряда. Как, по-твоему, правильно они поступили?
— Нет, — отвечает Галя, не задумываясь. — Они должны были отдать ей в одиночку, потихоньку, а не на сборе.
В больнице, куда Эдду положили на исследование, сосед ее, мальчик, нарисовал ей в альбоме сердце, пронзенное стрелой. Она сообщила Норе по этому поводу: «Один мальчик нарисовал мне какую-то репу с палкой».
Макс Жуков, попав с родителями в ЗАГС и увидев пальмы: «Мама, это Африка?»
27 февраля 48.
Пришла к нам вчера новая няня, Шура, немыслимо говорливое и общительное существо. У нее, как у солдата Швейка, на каждый случай есть своя история. Истории все какие-то неинтересные, нелюбопытные, но нескончаемые: слушаешь, слушаешь — и не видишь конца:
— А вот прихожу я в аптеку — вы только послушайте, и говорю: дайте, говорю, пожалуйста, лекарство. А мужчина, такой интеллигентный с виду, говорит: а кому вам лекарство? А я говорю: девочке, ребенку. А он говорит: а сколько девочке лет? «Десять, — говорю, — или, может, одиннадцать, я, говорю, у них недавно живу, не знаю точно — десять или одиннадцать, но, вернее всего, я так думаю, десять с половиною». Он и дал мне лекарство. Выхожу я, смотрю: в булочную очередь. «Что дают?» — спрашиваю. А мне говорят: «Батоны». «А, что, — говорю, — по четыре сорок, или по шесть?» Ах, думаю, по шесть, надо взять — и вы только послушайте, вспоминаю: денег-то я с собой не взяла, нет, вы только послушайте, стою и думаю: что же делать?..
Саша:
— Кто такой гигант?
— Очень большой человек.
Но отделаться этим нельзя:
«А гигант может поместиться в нашей комнате? А если станет на четвереньки? А во сколько раз Дюймовочка меньше гиганта? А во сколько раз гигант больше меня? А гиганты ходят в одежде или голые? А что гиганты кушают? Они добрые или нет? А может один гигант убить всех немцев?»
Все это не сразу, а порознь. Значит, голова продолжает работать, раздумывать.
— Мама, если страус будет драться с гориллой — кто победит?
Галя очень груба с Сашей. «Уйди. Не приставай! Отстань! Что ты лезешь? Терпеть тебя не могу!»
После моих замечаний наступает временное затишье, а потом я опять слышу то же самое. Саша переживает это с горечью. Она говорит: «Мама, почему у меня такая скандальная сестра? Роди ее обратно…»
Или: «Мама, преврати меня в пса, я тогда убегу, раз меня Галя не любит. И почему она меня не любит? Разве я плохая?»
Когда я говорю: «Галя очень любит тебя. Когда ты была в Ленинграде, она скучала», Саша возражает: «Галя вроде Золушкиных сестер. Сначала они ее обижали, а когда она уезжала с принцем, то просили Золушку их простить. Вот и Галя. Сама первая задирается и обижает, а когда я уезжаю — скучает».
На Галю очень сердиться не могу: она опять лежит. Может быть, это ревматизм, а может быть и что-нибудь похуже. Лежит, читает. Выглядит хорошо, но все время ощущает боль в колене, не острую, правда, но непреходящую.
28 февраля 48.
Саша:
— Мама, зачем на свете существуют микробы? Мы бы прекрасно обошлись без них.
Она же:
— А у милиционеров есть дети? Где же они живут — в милиции, что ли?
У новой няни обнаружилось еще одно опасное свойство:
— А завтра я приготовлю на второе котлеты. Я так их делаю: беру мяса, провертываю, лук жарю, перемешиваю… А потом пудинг: беру рис, отвариваю, беру изюму, перемешиваю… А еще вот пирог жидкий: беру дрожжей, взбалтываю, беру муки, яиц, перемешиваю… А вот когда я жила у Кожевниковых… А вот когда я жила у одних евреев…
От всех этих «взбалтываю», «перемешиваю», «поджарю», «поперчу», «а вот у Кожевниковых» у меня стоит непрерывный звон в ушах, и я с тоской вспоминаю тихую милую Нину, которая недавно жила у нас и, может быть, еще вернется… А эта — ходячая поваренная книга и говорливая до ужаса, до отчаяния, до безумия, до того, что темнеет в глазах.
29 февраля.
Сегодня папе Абе 62 года.
Саша:
— Мама, как мне быть: мой столик стоит в папиной комнате, а когда папа со мной в ссоре, то он не разрешает входить. Как же быть?
— Как быть? Не ссориться с папой.
Молчание. А потом:
— А знаешь, как трудно быть хорошей?
2 марта 48.
Саша:
— Мама, почему на свете так много рук? Моя рука — видишь? Потом ручка от двери, от корзины, от чашки и ручка, которой пишут.
Когда Саша рисует, и у нее получается что-нибудь очень уж страшное, она говорит: «Это Бармалей. Или жена Бармалея».
Я кончу тем, что убью нашу новую няню.
5 марта 48.
Я купила Саше старофранцузские сказки. («Хотел бы я видеть того сумасшедшего, который купит эту книгу!» — воскликнул Шура, когда в книжной лавке писателей ему предложили ее.)[36] Там есть сказка «Красавица и Чудовище» (вариант аксаковского «Аленького цветочка»). В этой сказке волшебница говорит Красавице: «Не верь тому, что говорят тебе твои глаза, спроси свое сердце, оно скажет правду».
Саша заездила меня своими вопросами и рассуждениями по этому поводу.
— Что глаза говорят, я понимаю, а вот что сердце говорит — не понимаю. Я его спрашиваю-спрашиваю, а оно молчит. Объясни мне, как оно разговаривает.
— Вырастешь большая, поймешь, — прибегаю я к спасительной формуле.
— Нет, ты мне сейчас объясни. Может быть, оно покалывает?
— Да, покалывает.
— И что же это значит, если покалывает?
11 марта 48.
Саша:
— Мама, смотри: целоваться очень просто — надо прикоснуться губами к лицу и чмокнуть.
Галя произнесла по этому поводу длинную речь:
— Если просто прикоснуться губами и чмокнуть, это будет поцелуй не настоящий. А чтоб был настоящий, надо любить. Тогда будет поцелуй искренний. Вот нас мама целует редко, зато от души. А ты вот действительно просто чмокаешь — часто и без толку.
11 марта 48.
Саша:
— Мама, если я совершу какой-нибудь хороший поступок, меня наградят?
!!!
Саша:
— Мама, я прочла в «Чуке и Геке», как надо поступать, если мне будет сниться плохой сон. Вот послушай: сон, конечно, не пружина и его нельзя просто выбросить, но его можно погасить. Ты возьми, переверни меня на другой бок, проведи рукой по лбу. Тогда я засоплю и улыбнусь. Это будет означать, что плохой сон погас.
12 марта 48.
Саша, на ухо, доверительно:
— Мама, почему у папы такой большой нос?
В самом деле!
15 марта 48.
Галя:
— Саша, если бы Гитлер предложил тебе съесть за миллион рублей лягушку, ты бы съела?
Саша, после очень долгого раздумья:
— Ну что ж, съела бы, ведь французы едят лягушек?
Галя, презрительно:
— Съела бы гитлеровскую лягушку?!
Саша, испуганно:
— Ой, я забыла, что это Гитлер предложил бы. Нет, от Гитлера, конечно, ничего не съела бы.
16 марта 48.
Сегодня маме Фриде исполнилось очень много лет [примечание Ф. А.: 33 года].
19 марта 48.
Саша:
— Галя уехала на Сретенку, а я тем временем научилась целоваться от души.
Минуту спустя:
— Мама, мне что, чмокнуть тебя или поцеловать от души?
20 марта 48.
У Сашки сложные и интересные ассоциации:
— Мама, видишь эту нитку? Я завязываю на ней узелки, но она не становится от этого короче. Совсем как с сундуком в сказке «Красавица и чудовище», помнишь? Там купец накладывал в сундук золотые монеты, а места в сундуке становилась все больше. Вот и нитка: я завязываю на ней узелки, а она становится длинней. Наверное, волшебная нитка.
В ответах своих Саша очень нагла.
— Саша, зачем ты бежишь на мостовую?
— Хочу, чтобы машина меня раздавила.
— Саша, зачем ты играешь вилкой?
— Хочу выколоть себе глаза.
Шура:
— Я тебя не буду любить.
Саша, спокойно:
— А я еще больше не буду слушаться.
У Саши выпадают зубы, она по-старушечьи шепелявит. («Я шепевеляю», — говорит она.)
21 марта 48.
На днях Саша спрашивала меня, что такое лесть. Я объясняла долго и запутанно и, в конце концов, свела понятие лести к лицемерию. (Впрочем, если вдуматься, это ведь одно и то же.) Тогда я не знала, поняла ли Саша что-нибудь из моего объяснения. Но вот сегодня она говорит:
— Мама, во мне есть лесть.
— ?
— Когда тетя Шура дома, я говорю: «Какая вы хорошая». А когда ее нет, я говорю: «Тетя Шура сумасшедшая».
— Зачем же ты так делаешь?
— Потому что она мне не нравится.
— Зачем же ты говоришь, что она хорошая?