Тимоти задумался. После всего пережитого за прошедшую неделю покрасить новой подруге волосы представлялось плёвым делом.
Погодите, «новой подруге»? Так они теперь друзья?
– Ладно, – тихо согласился Тимоти.
– Отлично! – Эбигейл достала из коробки пару полиэтиленовых перчаток. – Примерь пока. А я смешаю краску.
Хепзиба присоединилась к ним у обеденного стола. Эбигейл постелила вокруг старые газеты и села на стул с высокой спинкой. Тимоти взял пластиковую бутылочку с едко пахнущей краской лавандового цвета и выдавил немного на голову девочки.
– Фу, ощущение мерзкое! – пожаловалась она.
– Прости, – буркнул Тимоти.
Он наконец вспомнил, зачем сюда пришёл: чтобы поговорить с Эбигейл о её бабушке. Но как завести разговор? Так и не придумав, он вместо этого спросил:
– С чего ты вообще решила это сделать?
– Наверное, мне просто захотелось ненадолго стать кем-то другим. Я думаю затем ещё постричься.
– Правда? Вообще всё стричь? Под «ёжик»?
– Нет, где-то, ну… по уши? У меня есть ножницы в ванной. – Она подняла на него глаза. – Распредели краску по всем волосам, а затем помни их хорошенько, чтобы корни тоже прокрасились.
Даже в перчатках касаться геля было неприятно.
– Вы с бабушкой живёте вдвоём? – спросил Тимоти.
– Нет. Мы переехали сюда с мамой из Нью-Джерси в прошлом году, после того как бабушка опять упала. Мама думает, что она больна. Мне кажется, что она просто стареет и не хочет это признавать. А она говорит маме: «Если я больна, ты тоже больна».
– А твоя мама больна?
– Не в привычном смысле этого слова. – Эбигейл внезапно расхохоталась. – Моя мама страдает хроническим фриказоидизмом.
Несмотря на тему болезней, а может, как раз из-за неё, но Тимоти тоже не удержался от смеха.
– Прямо как мои родители!
– Да, – вздохнула Эбигейл. – Моя мама ушла от папы… в смысле совсем ушла и мне ни слова не сказала, будто я могла не заметить, что они больше вместе не живут, представляешь?
– Но я думал, что вы приехали сюда, чтобы помочь бабушке?
Эбигейл вскинула брови и помотала головой.
– У моей мамы всегда есть скрытый мотив. На самом деле ей просто нужно было где-то перекантоваться. И вуаля – Нью-Старкхем, встречай нас!
– Ого, – удивился Тимоти. – Как-то это грубо.
– Зато правда. Самое смешное, она уверена, что я не в курсе, считает меня ещё такой маленькой и доверчивой. – Она шмыгнула носом. – А почему твои предки фрики?
– Не то чтобы они были фриками. Просто они не знают, как со мной разговаривать. – Эбигейл промолчала, и Тимоти вдруг прорвало: – Подразделение моего брата попало под обстрел. Его ранило. Сильно. Он сейчас в искусственной коме, я так понял, это нужно, чтобы сберечь мозг.
Эбигейл вздрогнула и поднесла ко рту ладонь.
– Он… он что, в армии? – Когда Тимоти кивнул, она схватила его за руку, и он дёрнулся. – Мне так жаль… Я понятия не имела!
– Нет… это… – Тимоти с трудом подбирал слова. – Никто не знал. В этом-то всё и дело… Мои родители не хотят, чтобы я об этом рассказывал.
– Почему? Это же не засекреченная информация?
– Не знаю. Мне кажется, им стыдно. Будто бы они виноваты в его ранении. Они не хотят, чтобы друзья их в этом винили.
– Это само по себе полный бред, но ты-то тут при чём?
– В смысле?
– У них что, не возникало мысли, что ты, не знаю, захочешь с кем-нибудь об этом поговорить?
Тимоти помотал головой.
– Видимо, нет.
– Я хочу сказать, после нашего переезда сюда, как только что-нибудь происходит, я немедленно бегу обсуждать это с моими кузинами в Джерси. Мы постоянно болтаем по телефону. Приятно, ну, знаешь, выговориться насчёт бабушки и мамы с папой, но всё равно, даже им… Я не могу рассказать всего… И это сводит меня с ума! – Эбигейл моргнула, давая ему возможность переварить свои слова. – Так что я в каком-то смысле тебя понимаю.
– Спасибо, – сказал Тимоти. А про себя подумал, о чём таком она не могла никому рассказать? Может, она поделится с ним?
– Так где сейчас твой брат?
Или нет.
– В военном госпитале где-то в Германии. Он… уже какое-то время в тяжёлом состоянии. Нам сказали, его отправят домой, как только врачи дадут добро на перелёт, даже если он всё ещё будет без сознания.
Эбигейл опять подняла на него глаза. Её голова была покрыта фиолетовой слизью, и Тимоти невольно улыбнулся. До него вдруг дошло, что он наконец поговорил с кем-то о брате. Это оказалось намного легче, чем ему представлялось.
– Так… о чём ты не можешь никому рассказать?
Эбигейл опустила взгляд на пол и поджала губы, будто на полном серьёзе взвешивала, отвечать или нет. Но в итоге сказала:
– Забудь. Это не важно.
Глава 17
Прибравшись в столовой, Эбигейл спрятала покрытые краской волосы под шапочку для душа и отвела Тимоти по длинному коридору в маленькую комнату с тёмно-фиолетовыми стенами, завешанными от пола до потолка чёрно-белыми фотографиями в чёрных деревянных рамках.
– Моя бабушка работала фотографом для городской газеты. Статьи она тоже иногда писала, но в основном снимала. – Она указала на фотографию ночного неба, на фоне которого словно расцвели бутоны из света. – Четвёртое июля. Правда круто?
Тимоти кивнул.
У дальней стены стояла односпальная выдвижная кровать с латунным каркасом. Они сели на матрас и какое-то время хихикали над шапочкой Эбигейл. Хепзиба тоже запрыгнула на кровать, покружила на углу и улеглась.
– Хочешь, можем послушать музыку? – предложила Эбигейл. В углу комнаты стоял небольшой стеллаж, верхнюю полку которого занимал старый проигрыватель. Под ним плотными рядами выстроились виниловые пластинки.
– Давай.
– Это всё дедушкино, но он умер, и бабушка разрешила мне их взять. Выбери, что понравится. Мне ещё полчаса ждать до споласкивания.
Тимоти встал и вместе с Эбигейл подошёл к стеллажу. Обложки дисков были старыми и пыльными и расставлены в алфавитном порядке. Куча кантри – Тимоти не был поклонником этого жанра. Но затем ему на глаза попалось кое-что интересное. Он достал с полки пластинку и изучил обложку с надписью «Gunfigther Ballads».
– Прикольное название.
Тимоти протянул её Эбигейл. Та достала пластинку, установила её в проигрыватель и опустила иглу. Зазвучала мрачная мелодия.
– Итак, – сказала Эбигейл, вновь усаживаясь на кровать, – теперь ты знаешь, что моя бабушка была фотографом. Что ещё ты хочешь знать?
– Всё не так просто, – отозвался он. Она с любопытством на него посмотрела. – То есть… Сначала мне нужно тебе кое-что рассказать. Но я не знаю, с чего начать.
Эбигейл устроилась поудобнее у стены и сложила руки на колени, как ребёнок, приготовившийся слушать сказку на ночь.
– Начинать всегда лучше с начала.
Рассказ Тимоти уложился как раз в длину записи. Он поведал обо всём: о книге с её загадочными именами и автором, происшествии в раздевалке, чудовище Стюарта. Эбигейл молча слушала, и даже самые невероятные детали не вызывали у неё практически никакой реакции. Теперь же она сидела, стиснув челюсти, и не отрывала взгляда широко открытых глаз от пледа на кровати.
После пяти секунд тишины Тимоти не выдержал:
– Ну, что ты думаешь? Я схожу с ума?
Эбигейл наклонилась вперёд и достала из заднего кармана джинсов серебряную зажигалку. Откинув крышку, она чиркнула пальцем колёсико и несколько секунд смотрела на язычок пламени в своём кулаке. Затем сказала:
– Если ты сходишь с ума, то я тоже.
И что это значило?
Трепет пламени гипнотизировал.
– Тебе приходилось видеть нечто похожее? – спросил Тимоти.
Эбигейл захлопнула крышку зажигалки и, крепко зажмурившись, быстро кивнула. Но Тимоти и рта не успел раскрыть, когда она вдруг вскрикнула:
– Блин! Мне же нужно смыть с волос эту дрянь!
Соскользнув с кровати, она выбежала из комнаты. Хепзиба проснулась, тявкнула и метнулась за ней. Тимоти после недолгого колебания последовал за ними.
В ванной Эбигейл уже успела сунуть голову под кран. Дождавшись, когда она выключит воду, Тимоти спросил:
– Как думаешь, твоя бабушка имеет ко всему этому какое-то отношение?
Эбигейл, проигнорировав его, набросила на голову полотенце и принялась вытирать волосы.
– Эбигейл, – попытался ещё раз Тимоти, говоря медленно, желая подчеркнуть важность своих слов. – Я не могу отделаться от мысли, что вскоре произойдёт нечто страшное. Я должен как-то этому помешать. Если ты что-то знаешь, пожалуйста… расскажи.
Она замерла, затем сдёрнула с головы полотенце, и на секунду Тимоти её не признал: иссиня-чёрные пряди падали на лицо, делая её похожей на привидение из ужастика. Смахнув волосы вбок, Эбигейл, не глядя на него, бросила:
– Подожди здесь. Я сейчас.
Она быстро вернулась и показала ему полароидный снимок своей спальни.
– Слышал когда-нибудь о писателе Натаниэле Олмстеде?
– Да, – осторожно ответил Тимоти, не представляя, какое отношение он может иметь к фотографии. – Читал несколько его книг. Жуть страшная.
– Я раньше с ума по ним сходила. Моей самой любимой была «Месть Кошмарий».
– Эту я не читал.
– Она про банду злых девочек-привидений. Книга пользовалась такой популярностью, что по ней даже издали коллекционные карточки. Я собрала все.
– Мы со Стюартом видели их в магазине комиксов, – вспомнил Тимоти, отдавая Эбигейл снимок. Его кольнула совесть: разве он не должен сейчас быть в больнице с другом? – Кажется, он даже купил пачку. Но к чему ты ведёшь?
Эбигейл присела на край ванны и снова достала из кармана зажигалку.
– Она папина, – сказала она, глядя на огонек. – Я хотела, чтобы он перестал курить, и стянула её перед отъездом из Нью-Джерси. Хотя, конечно, толку от этого ноль. В этом мире найти огонь труда не составляет. Но мне казалось, что это будет этакий красивый жест. – Под её дыханием пламя затрепетало. – Что тем самым я дам ему знать, что думаю о нём каждый день, и, хотя мы больше не видимся, тот факт, что я её украла, вдохновит его бросить курить… Глупо, знаю. – Она поднесла к огню фотографию. – Самое забавное, он ни разу не упомянул, что зажигалка пропала. – Она бросила горящий снимок в ванну, и тот с тихим шипением свернулся чёрным клубком и погас, испустив тонкий усик дыма.