— Капитана Хилари.
Прошло несколько минут, прежде чем он подошел к аппарату.
— Кто говорит?
Я сказал:
— Слушай внимательно. В одиночку мне не справиться, без твоей помощи не обойтись. Направь патрульную машину к «Орхидее».
— Послушай, ты! — Никогда прежде в разговоре со мной его голос не звучал столь неприязненно. — Я не намерен тебя покрывать. Тебя разыскивают по обвинению в убийстве. Ты не только оказал сопротивление, но и нанес телесные повреждения двум представителям власти. Тебе хорошо известно, как отвечают мои парни на подобные вещи.
— Меня вынудили. Бедекер работает на бандитов.
— Бедекер отвечает за твой арест. — Он помолчал, — боюсь, тебя пристрелят еще до задержания, а если пустишься в бега, я не смогу помешать.
Скажи, где ты, и я лично приеду за тобой. Это единственный способ спасти тебя.
— Спасибо за совет. Ты приказал проследить мой звонок?
Он не ответил.
— Еще раз спасибо, друг, — с горечью сказал я, вешая трубку.
Из кухни вышла амазонка. Тяжело переваливаясь и выставив вперед руки, она направилась ко мне. Она сжала меня в объятиях, и в нос мне ударил крепкий запах перегара. У нее была мускулатура молодой кобылицы. Она повисла на мне.
Если им удалось проследить, откуда я звонил, лихорадочно размышлял я, через три минуты они будут здесь. Самое позднее через пять.
— Люби меня, люби меня, — пробормотала семифутовая красотка, протягивая мне губы для поцелуя.
Мне удалось освободить правую руку, и я, не раздумывая, двинул ей в челюсть. Она сразу обмякла, успев сказать удивленным голосом: «Дорогой, ну полюби же меня». Потом опустилась на пол и, как час назад, мирно захрапела.
Я побежал в кухню, погасил свет и пулей выскочил из дома.
Из подъезда большого супермаркета на углу Сент-Кэтрин-стрит, где я спрятался, хорошо просматривалась вся улица. Спиртное еще оказывало на меня свое действие, и я пока не терял рассудка от страха. Было около трех ночи, давно перестал ходить городской транспорт. По тротуару, накинув на руку пиджак и негромко напевая, брел пьяный. Мимо на малой скорости проехала полицейская машина. Я забился поглубже в подъезд. В этот ночной час любители попрактиковаться в меткой стрельбе могли выбрать меня своей мишенью. Мой темный пиджак был хорошо виден даже при неярком свете уличных фонарей.
В квартале от супермаркета из переулка вышел патрульный. Несколько секунд он наблюдал за подвыпившим пешеходом, потом, пожав плечами, скрылся в темноте. Пьянчужка пел песню о своей подружке, которая, как вино, кружила ему голову. Проходя мимо меня, он задел стеклянную дверь, за которой я прятался.
Начав вглядываться в свое мутное изображение, он неожиданно для себя увидел другого человека.
Песня оборвалась, он довольно ухмыльнулся. Толкнув дверь ногой, он вошел в подъезд.
— Автобусов нет и в помине! — громко и радостно объявил он. — Давай сбросимся на такси.
Пьянчужка оказался молодым парнем лет двадцати. Он был высокого роста, с таким же цветом волос как у меня.
— Почему не сброситься? — сказал я и, притянув его к себе, ударил кулаком в челюсть. Он начал оседать на пол, но я вовремя его подхватил. Испуганным детским голосом он сказал:
— Пожалуйста, мистер, не бейте меня!
Мне не хотелось его бить, но я не мог рисковать Я снова стукнул его по лицу, стараясь не поломать кости и он, глубоко вздохнув, откинул голову назад. Я забрал его пиджак, накинул на руку и, покачиваясь, вышел из подъезда.
На углу снова показался патрульный.
Я сошел с тротуара на проезжую часть. Мне не требовалось много усилий, чтобы разыграть пьяного — от неимоверной усталости и выпитого виски я еле держался на ногах. Я попробовал мурлыкать ту же песню, что и избитый мною юноша. Слова были мне знакомы, но я никак не мог вспомнить мелодию. Облокотившись о выступ на стене дома, полицейский молча наблюдал за мной. Фонари, казалось, светили, как раскаленное полуденное солнце.
Я глянул в обе стороны уходящей вдаль улицы. Полицейский широко зевнул, расправил плечи и не спеша зашагал в мою сторону. Когда расстояние между нами сократилось до половины квартала, я юркнул за угол и, не теряя ни секунды, пустился наутек.
Миновав знакомый проезд, я перелез через стену и снова оказался на территории клуба «Орхидея». Притон Кафки был погружен во тьму. Без его бумаг я был бессилен что-либо доказать. Если в клубе меня схватят, я постараюсь убедить Ника, что буду полезней ему живой, чем мертвый. Мне были известны кое-какие факты, которые несомненно представят для него интерес. Тогда, возможно, и он сообщит мне что-нибудь существенное.
Уже знакомым путем я достиг верхней площадки пожарной лестницы. Изнутри не доносилось ни звука. Зажав револьвер в зубах, я перелез через ограждение и потянулся к водосточной трубе. Мне удалось крепко ухватиться за нее обеими руками. Мои ноги уперлись в выступ стены, правая рука уцепилась за подоконник.
Вся операция заняла менее пяти секунд. Второй раз за последние часы я влетал в эту комнату, словно выпущенный из пращи камень.
Эдди Силвер не ожидал появления своего главного обидчика, но мгновенно устремился ко мне, когда я еще катился по полу. Мне удалось опередить его на долю секунды. Я схватил револьвер и, когда он перенес тяжесть своего тела на одну ногу, готовясь другой изуродовать мне лицо, изловчился и рукояткой револьвера нанес ему сильнейший удар по голени. Послышался треск ломающейся кости. Издав звериный вопль, подручный Кафки рухнул на пол. Не мешкая, я вскочил и той же пушкой раздробил ему челюсть. От болевого шока он потерял сознание. Крик застрял у бандита в горле, его рука разжалась, и из нее выпал револьвер. Левой рукой я приподнял его безжизненное тело, а правой продолжал безостановочно наносить удары. Потом я опустил его на пол и некоторое время выжидал. Единственным звуком, нарушавшим тишину, было мое дыхание.
Дверь в кабинет Кафки была приоткрыта. Набравшись смелости, я протянул руку и открыл ее шире. За рабочим столом меня поджидал еще один человек.
Я прошипел:
— Спокойно! Ни с места!
Человек не двигался. На фоне черно-красной стены его лицо было белым как мел.
Я снова прошептал:
— Не двигаться! Буду стрелять!
Потом вошел в кабинет, направив на сидящего пистолет. Человек продолжал сидеть неподвижно, его руки бессильно свисали по сторонам стула. Я мог не опасаться его — он был мертв.
Я приподнял его подбородок — Дон Малли. Его можно было опознать лишь по густым черным бровям потому, что лицо было изуродовано до неузнаваемости. На груди запеклась кровь, светлая сорочка была порвана в клочья. Наверное, его сердце не выдержало пыток. Ноги Малли были босы, на его руки я смотреть не стал — боялся, что стошнит. Пожалуй, я был наивен, рассчитывая с помощью красноречия убедить Кафку, что могу оказаться ему полезен. Бандит играл по другим правилам.
Внезапно пол словно вздыбился и пришел в соприкосновение с моим лицом. Последнее, что я запомнил, был громкий крик человека, подкравшегося сзади и ударившего меня по голове. Я упал и отключился.
XXI
Под моими сомкнутыми веками прорезалась полоска света, неясное бормотание стало более отчетливым. Я узнал голос Кафки. Следуя инстинкту самосохранения, я старался не шевелить ни единым мускулом, а глаза приоткрыл лишь на самую малость.
Я лежал на спине на небольшом диване, в поле моего зрения попадала лишь часть потолка. Кто-то кашлянул. Завертелось колесо рулетки, и послышался звук катящегося шарика. Похоже, я находился в одном из игорных залов. Чей-то голос произнес:
— Эдди вот-вот загнется, босс. Может, отправить его в больницу?
— Пошел бы он… — зло ответил Кафка. — Где шлюха? Глория Кордей?
— Босс, мы так и не нашли ее. Устроили крутой шмон в Литтл-Виллидже. Были в летнем особняке, коттедже отеле, а после прокола с Йетсом вернулись сюда. В городе ее тоже нет. В их доме одна пьяная полячка.
— А где придурок? Филип Кордей?
— Еще не появлялся. Джулия ждет его в своей уборной. Даже сейчас, в полубессознательном состоянии мне было понятно, что я имею дело с двумя соперничающими бандами. Я попробовал мысленно стравить противников друг с другом, но как это сделать, было выше моего разумения.
Снова раздался хриплый голос Кафки:
— Где твоя сестра?
Послышался звук пощечины и женский стон. Я опустил ноги с дивана, принял сидячее положение, и сразу же перед моими глазами возникла гориллообразная фигура Ника Кафки. За его спиной сидела на стуле Фэй Бойл, из уголка ее рта стекала струйка крови. Веки девушки опухли от слез.
— Где Глория Кордей? — спросил Кафка и с размаха ударил меня по лицу тыльной стороной ладони.
Я опрокинулся спиной на диван. Схватив меня за волосы, он начал трясти мою голову из стороны в сторону.
Я сказал:
— Ник, послушай, у меня безнадежное положение, но я хочу жить. Тогда ты поймешь, что убивать меня не имеет смысла.
Он тяжело дышал. Его грудь вздымалась, а поросячьи глазки, словно буравчики, пытались проникнуть мне в душу.
Повернувшись, он отошел от стола:
— Чего ты хочешь, фраер?
— Скажи, чтобы привели Джулию Дюпрэ.
Некоторое время он злобно разглядывал меня. Потом, кивнув сидевшему за столом бандиту, коротко бросил:
— Приведи ее, Бач.
Дверь захлопнулась. Я сказал:
— Твои подельники, Ник, — сборище недоумков. Один пытался убить меня, а угодил под пулю сам. Его дружок гомик свалился с лестницы, а третьего я в лесу оглушил дубиной. А что с Эдди? Сдох?
Кафка молча крутанул колесо рулетки.
Я знал, что не все сказанное мною соответствует действительности, но требовалось создать фон для того, что должно было вскоре произойти. Даже если мне удастся выбраться живым из этой передряги, оставались еще копы, сгоравшие от нетерпения свести со мной счеты. Я проглотил слюну.
— Никак не пойму, Ник, — сказал я, — ведь у Филипа Кордея должен иметься один экземпляр первого завещания. А у тебя — оба экземпляра второго. Тогда для чего тебе его жена?