од ног. Отец внезапно скончался, после его смерти выяснилось, что он был весь в долгах, и магазин пришлось продать. Курт пытался зарабатывать на жизнь всеми доступными способами, но вскоре оказался на грани нищеты.
Знакомый священник посоветовал ему попытать счастья в Соединенных Штатах. Один из друзей одолжил денег на переезд. Священник был в приятельских отношениях с отцом Трентом, который помог Курту получить визу для въезда в США. Семья Стиффлеров прибыла в Тусон четыре месяца назад, и Курт устроился нормировщиком в строительную фирму.
Какая связь могла существовать между Джоном Медли и Куртом Стиффлером? Если мыслить логически, никакой. Никто из тех, кто знал Курта, не слышал о Медли. И наоборот, знакомые Медли не подозревали о существовании Курта, пока не прочли газетную заметку о трагическом инциденте.
Возможно, конечно, я ошибался.
— Долго ты собираешься так сидеть? — услышал я голос Рыжика.
Я вздрогнул. До меня наконец дошло, что «бьюик» Рыжика припаркован перед входом в «Эль Президио», а мои напарник стоит на улице, закрыв за собой дверцу автомобиля. Я тоже выбрался наружу, и мы вошли в бар.
Рыжик заказал пиво; пиво, ковбойские песенки, вестерны, кадриль — в этом весь рыжеволосый Ферн Кахэн. Он с наслаждением носил бы широкополую шляпу, гитару и двуствольные пистолеты, будь на то благословение начальства. Обычно я пью виски с содовой, но на этот раз решил пропустить вначале двойное неразбавленное и только потом попросил принести воду. Рыжик тем временем бросал монету за монетой в музыкальный автомат.
Честно говоря, я до сих пор не понимаю, зачем ему это надо, — никогда не слушает музыку, за которую платит.
— Послушай, — сказал он, вернувшись на место, — всё могло случиться следующим образом: Стиффлер с дружком планировал ограбление и выбрал именно этот дом. На заднем дворике они поссорились, и напарник прикончил Стиффлера.
— Бред! — коротко откомментировал я.
— Бред? Потому что, по мнению Трента, Стиффлер — чудный парень? Может, оно и так, но когда человек в одночасье теряет семью и считает, что виноват сам, можно запросто рехнуться.
— Всё равно чушь собачья!
— Хорошо, умник, тогда что же произошло?
— Не знаю. Не имею ни малейшего представления. Давай не будем об этом.
— Согласен. Чем займемся завтра?
— Явимся в управление, сказал я, — и будем делать то, что прикажет кэп. Чем ещё мы можем заниматься? А сейчас давай разыграем, кому платить.
Мы подбросили монетку, и я, как обычно, проиграл. Я заказал себе виски, а Рыжику пива и пачку сигарет. Изредка выигрываю и я, и тогда он покупает мне виски (пива я не пью), и мы уравниваемся в расходах.
Рыжик опустил ещё несколько монеток в музыкальный автомат, после чего ввязался в спор о бейсболе с сидевшим за соседним столиком мужчиной. Я медленно потягивал виски и рассматривал себя в зеркале. Подтолкнув Рыжика локтем, я спросил, не желает ли он бросить ещё монетку.
Он задумался.
— Нет, Фрэнк, — сказал он через некоторое время, — меня что-то клонит в сон. Давай закругляться.
— Ладно, тогда отваливай один, — сказал я. — Мне всё Равно не удастся уснуть — слишком устал. Пропущу ещё парочку, — я сделал знак бармену, чтобы он налил мне.
Допив пиво, Рыжик положил руку мне на плечо. Думаю, подобные жесты, которыми он время от времени одаривает своего напарника-мексиканца, позволяют ему ощущать себя истинным демократом. Согласен, он и вправду вполне демократичен, если дело не касается негров. На чернокожего он никогда не опустит дружескую руку.
- Тогда спокойной ночи, Фрэнк, — сказал он. И добавил: — Будь осторожен, парень, не спейся.
— Не беспокойся, — ответил я.
Я мог бы сказать ему значительно больше. Объяснить к примеру, что подобной опасности не существует хотя бы потому, что я не могу себе этого позволить. Одного алкоголика в семье достаточно. Кто-то должен зарабатывать деньги на спиртное.
Я ни разу не пригласил к себе ни Рыжика, ни других парней из полиции. Наверное, в большинстве случаев ничего страшного не произошло бы, загляни они ко мне. Однако никогда не знаешь, удачным ли окажется время визита.
Сегодня я знал точно, что не могу пригласить Рыжика домой для продолжения беседы за кружкой пива. Я звонил Алисе сразу после полудня, сообщил, что задерживаюсь. По её голосу несложно было определить, что она в легком подпитии, продолжает пить и что на домашний обед сегодня рассчитывать не приходится.
К ночи она отключится. Во всяком случае, я искренне на это надеялся.
Мои семейные дела никого не касаются, и надо отдать должное Алисе — пока она не доставляла мне неприятностей. Никто в управлении не знал о её слабости. Скажу больше, хотя это может показаться безумием: я по-прежнему её люблю. По идее, я не должен испытывать к ней нежных чувств. Но я её понимал — не до конца, не совсем отчетливо, но всё же понимал. А разве мы понимаем когда-нибудь друг друга полностью? Будучи фараоном, я наблюдаю жизнь во всех её проявлениях, вижу грязь и мерзость, окружающие людей. Я занимаюсь своей работой уже двенадцать лет и думаю, что лучше всего гожусь именно для нее. У меня приличное образование — не специальное, общее. Я люблю хорошие книги, классическую музыку, могу отличить Пикассо от Рембрандта, хотя в полиции не платят за то, что ты много читаешь или слушаешь симфонии. Я оставил колледж в девятнадцать лет, и первые три года службы в полиции казались мне верхом успеха. Так или иначе, но безработица мне не грозила. Мне исполнилось тридцать, когда я сменил форму патрульного на гражданскую одежду детектива. Большинство полицейских не меняет форму до самой пенсии.
Я глянул на часы — стрелки показывали три минуты одиннадцатого. Джерри, так звали бармена, заметив, что я интересуюсь временем, спросил:
— Еще?
— Скажу через минуту, — ответил я, направляясь к телефонной будке. Если Алиса дома и бодрствует, мне лучше возвращаться.
Я набрал номер и, насчитав двенадцати звонков, так и не дождался ответа.
Я снова сел за стойку. Следующая порция будет последней. Стоит выпить ещё одну, и я перейду опасною грань, за которой мне будет всё безразлично. А завтра предстоит нелегкий день.
Пока мы не могли похвастаться выдающимися успеха ми. Они свелись к опознанию покойника и краткой информации о его прошлом. Труп не вскрывали, а без этого трудно добраться до сути. Док Реберн клятвенно завесил нас, что разрежет покойника, как только встанет завтра поутру. Никто из тех, с кем мы беседовали, не мог представить, чтобы кто-то желал Курту смерти. Все выдвигали одну и ту же версию — самоубийство. «Боже, — говорили они, — да люди сводят счеты с жизнью, имея на то куда меньше оснований!»
И всё же без сообщника он был не в состоянии совершить самоубийство, а самоубийства с сообщником не бывает. Если, конечно, нет договоренности о групповом самоубийстве, что в данном случае не имело места.
Черт побери, повторил я, ведь нам известны далеко не все факты! Возможно, когда мы узнаем больше, в этом трагическом эпизоде обнаружится определенный смысл. Что ж, может быть. Может быть, с неба к этому времени даже начнут падать пироги.
Домой я отправился пешком. Ночной воздух приятно освежал, однако настроение у меня оставалось подавленным. В кухне горел свет, но, проверив все комнаты, я убедился, что Алисы нет дома. Видимо, отправилась в одну из ближайших таверен, до которых можно добраться пешком. Вероятно, сегодня она перешагнула тот рубеж, когда пьют в одиночку, и пожелала заняться этим приятным делом в компании. Но лишь для того, чтобы насладиться беседой, в этом у меня сомнений не было. Машину она не взяла — научиться водить оказалось ей не по силам.
Я часто размышлял, велика ли доля моей вины в её пристрастии к спиртному. Ещё семь лет назад, в первый од нашей супружеской жизни, можно было заметить, что дурное семя упало у неё на благодатную почву. Тем не менее, я сделал далеко не всё для спасения своей жены.
Я заглянул в салон машины. Около года назад, поздно вернувшись домой, я провел два беспокойных часа, тревожась о ней. Таверны были уже закрыты, и я, с трудом поборов желание связаться с полицией, начал обзванивать больницы.
В три ночи, ничего не узнав, я решил всё же поехать в управление. Возможно, думал я, у них есть какая-то информация о ней. Может, её угораздило угодить в участок, о чем мои коллеги могли знать. И лишь пройдя в гараж, я увидел Алису, безмятежно спавшую на заднем сиденье автомобиля.
Сегодня её не было в гараже. Вернувшись в дом, я осмотрел всё более внимательно. Пила Алиса на кухне. Она прикончила одну пинту виски и частично опорожнила вторую, запивая всё это пивом, — я насчитал пять пустых пивных бутылок. Завтракали мы, между прочим, в абсолютно спокойной, даже дружеской обстановке. Не ссорились, и она казалась совершенно нормальной. Трудно было представить, что через несколько часов она напьется, хотя, возможно, в то время она и сама об этом не догадывалась. Подозрения, впрочем, у меня должны были всё же возникнуть, поскольку она не пила уже несколько дней.
Девять против одного, что она в одной из двух ближайших пивных, однако важно узнать, в какой именно. Разыскивать её по питейным заведениям мне было строжайше запрещено — мое появление было чревато такой вспышкой ярости, что она могла вызвать такси и покинуть меня навсегда. Я был знаком с владельцами обеих таверен и решил связаться с ними по телефону. Заведение Гарри представлялось более вероятным местом, и я позвонил туда в первую очередь.
Когда Гарри снял трубку, я сказал:
— Это Рамос. Алиса случаем не у тебя? Не говори, что я звонил, если она там.
Наверное, она была совсем близко и слышала разговор, потому, что он ответил:
— Да, Билл. — Мое настоящее имя ему хорошо известно.
— Отлично, — сказал я. — Как она?
— Более или менее.
— Ладно, Гарри. Позвони, когда я потребуюсь. Я дома. Если от тебя не поступит сигнала раньше, я подрулю к твоей забегаловке в час ночи. И заранее благодарю.