Она вытерла пот со лба:
— Кошмар какой-то, а не погода. Он и не требовался. Все понимали, что мистер Хоффман придумал эту работу специально для Курта. Ему было жаль его. Конечно, кое-что из того, что он делал, было нужно, но мы с Джорджем легко справились бы со всеми делами.
— Джордж — парнишка, который сидит за вами?
— Да, Джордж Уикс.
Я спросил:
— Мисс Стерн, Курт понимал, что его работа, ну, скажем так, была, по существу, благотворительностью?
— Чтобы этого не понимать, нужно быть круглым идиотом.
В тоне, которым она произнесла последнюю фразу, слышались нотки, заставившие меня задать следующий вопрос:
— Вы сказали, Курт вам нравился. Он действительно вам нравился? Скажите откровенно.
— Если откровенно, мне непонятно, какое это имеет отношение к его смерти, мистер Рамос.
— Прямого отношения не имеет, — согласился я. — Мы не собираемся утверждать, что он вам настолько не нравился, что вы решили его пристрелить, мисс Стерн. Однако в наши обязанности входит выяснить о нем по возможности всё — хорошее или плохое. Даже черты характера, которые замечали в нем посторонние.
— Хорошо. Думаю, мне понятно, что вы имеете в виду. Наверное, из-за того, что он держался замкнуто, избегал общения, многие полагали, что он слишком высокого мнения о себе. Считает себя лучше других. Мне кажется, люди вроде него именно так и должны себя вести. Иногда они впадают в другую крайность — становятся слишком шумными, общительными, навязчивыми.
— Что значит — «люди вроде него»?
— Евреи. Национальность — ещё один факт из его биографии, о котором он никогда не рассказывал пока не произошла автомобильная катастрофа и всё не выплыло наружу. Просто удивительно, как они липнут друг к другу Думаю, мистер Хоффман дал ему работу именно по этой причине. Мне и в голову не приходило, что мистер Хоффман тоже из их породы, но это, конечно, так. Знаете, он бежал из Германии, когда к власти пришел Гитлер.
Я поднялся с места и сказал:
— Спасибо, мисс Стерн. Надеюсь, вы благополучно перенесете летнюю жару. Про себя я пожелал ей подохнуть от теплового удара.
Рыжик догнал меня уже за стенами домика из гофрированного железа.
— Ты чертовски чувствителен, — сказал он, — когда дело касается национальности или расы. Что из того, что она не любит евреев? А если её так воспитали и сама она ни в чем не виновата?
Прораба мы нашли довольно скоро. Я объяснил ему, чем мы в данный момент занимаемся, и показал бланк с отметками рабочего времени, который дала нам Рода Стерн. Я поинтересовался, все ли рабочие там перечислены.
С минуту он размышлял:
— Вторник? Нет, никто не пропущен. Вы сможете побеседовать со всеми. Не отвлекайте их от работы надолго.
— Не больше пары минут на каждого, — обещал я, — если не окажется, что кто-то знал его близко.
— Не окажется, — заверил нас прораб. — Самоубийство вы исключаете?
— Абсолютно. А почему вы спрашиваете?
— Если бы он покончил с собой, у меня не было бы вопросов. Я никогда не встречал человека более подавленного морально.
— Вы хорошо его знали?
— Разговаривал с ним каждый день. Я то и дело заглядывал в контору по делам. Правда, близких отношений между нами не установилось.
— В котором часу вы видели его в последний раз во вторник?
— Около пяти вечера. Вернее, за несколько минут до пяти. Я увидел, как подъехала машина Хоффмана и босс прошёл в контору. Я последовал за ним, спросил, не будет ли каких распоряжений. Он сказал, что нет, не будет, и я отправился домой.
— И подвезли Роду Стерн?
Он вздохнул:
— Эта дамочка сидит у меня в печенках. Подвез её один раз по недомыслию и теперь не знаю, как это прекратить.
— Не падайте духом, — ободрил его я. — Летней жары она не выдержит, с Тусоном ей придется распрощаться.
Мы допросили рабочих и парнишку в конторе, вычеркивая одну за другой фамилии из списка. Ничего нового о Курте нам узнать не удалось. Вернувшись в машину, мы поехали в сторону Шестой авеню. Остановившись возле ближайшей аптеки, я позвонил в управление.
— Мы закончили на стройплощадке, — сказал я кэпу. — Новостей немного. Домой он вернулся на автобусе и вышел на Бурке-стрит приблизительно в пять сорок. Это, пожалуй, все.
Кэп недовольно проворчал:
— Не густо. У меня на столе результаты вскрытия. Пуля двадцать второго калибра, стреляли с близкого расстояния, но не в упор. Пуля прошла по диагонали и застряла в правой височной части. Именно это и послужило причиной мгновенной смерти.
— Хоть здесь ему повезло, — заметил я.
— Согласен. Теперь док Реберн по-новому определяет время смерти. Его нижний предел он сдвигает примерно на четыре часа.
Я сказал:
— Иными словами, Стиффлер был убит между восемью вечера и двумя часами ночи.
— Правильно. А ел последний раз часа за три до смерти, в этом док практически уверен. Подкрепился сандвичами с колбасой и сыром.
— В таком случае восемь часов как вероятное время смерти можно исключить — в пять часов он ничего не ел. Сойдя с автобуса, он отправился прямо домой, приготовил сандвичи и съел их. Раньше шести этого не могло произойти. Может, он что-нибудь пил?
— Если и пил, то не спиртное.
— Черт возьми, — выругался я, — у меня теплила надежда, что он хлебнул немного хереса.
— Хереса?
— Когда мы разговаривали с Медли, он предложил нам с Рыжиком хереса. Доброго старого хереса, белого, сухого. — Я вздохнул. — Мы отказались. Похоже, так же поступил и Курт.
Кэп недовольно засопел:
— Ты понапрасну теряешь время, подозревая Джона Медли.
— Не время — ответил я, — а свою энергию. А она недорого стоит. Что ещё интересного показало вскрытие?
— Ничего прямо относящегося к убийству. Реберн был немного удивлен состоянием его здоровья. По мнению дока, ему давно следовало лечь в больницу. Непонятно, как он вообще передвигал ноги.
- Что у него было не в порядке?
— Проще сказать, что было в порядке. Расширение сердца. Малокровие — красных кровяных телец ничтожно мало. Оба легких наполовину заизвесткованы хотя туберкулез ещё не успел перейти в активную форму Почки и печень в ужасающем состоянии. Я не собираюсь излагать детали и путаться в медицинских терминах. С отчетом можешь ознакомиться сам.
Понятно, сказал я. Тогда мы продолжим изучение окрестностей. Возможно, удастся выйти на что-нибудь полезное.
— Конечно. Не исключаю даже, что кто-то его видел.
Я сказал:
— Всё ясно, кэп. Мы заглянем в управление позднее.
Выйдя из аптеки, я сказал Рыжику:
— Ничего сногсшибательного. Расскажу в машине.
Мы сели в машину и двинулись дальше. По пути я вкратце передал Рыжику содержание разговора с кэпом Петтиджоном.
— В одном отношении нам теперь легче, — заметил он.
Я спросил, в каком именно.
— Отрезок времени стал намного короче. Черт возьми, кто-то же должен был видеть его после того, как он вышел из автобуса.
Как мы вскоре выяснили, его действительно видели, но пользы от этого было немного. С ним разговаривал некто Хуан Ромеро, хозяин крошечной бакалейной лавки, находившейся в том же доме, где жил Курт. В эту лавку мы первым делом и заглянули.
Да, сказал Ромеро, он был знаком со Стиффлером.
Знал его как покупателя.
— Когда вы видели его в последний раз?
— Вечером в день его смерти. По пути домой он заглянул ко мне.
— В какое время?
— Ещё не было шести. Без четверти шесть, я думаю. Обычное для него время. Он почти всегда заходил, возвращаясь с работы.
— Не помните, что он купил?
— Буханку хлеба. Вроде все… Нет, подождите. Ещё сыра. Четверть фунта швейцарского.
— А колбасу?
— В тот день нет. А вообще время от времени колбасу он покупал.
Я продолжил расспросы и узнал ещё кое-какие детали. В поведении Курта в тот день ничего необычного не отмечалось. Разговоров на посторонние темы, не относящиеся к покупке хлеба и сыра, хозяин лавки с Куртом не вел. Выходя, он повернул в сторону своего подъезда. Вошел он туда или нет, Ромеро не видел, в тот момент он находился в глубине лавки.
Был ли Курт постоянным покупателем? Последние две недели заходил ежедневно. Мужчины, по словам лавочника, ненавидят супермаркеты. Им претит шнырять в поисках нужной вещи по заставленным товарами проходам. Они не выносят вида очереди в кассу.
Возможно, он был в чем-то прав. Сам я хожу в супермаркет только в крайнем случае. По субботам, если на них выпадает мой выходной, Алиса заставляет возить её по этим торговым гигантам. Я подчиняюсь, но делаю это с отвращением.
Вот, пожалуй, и все, что нам удалось узнать от Ромеро. Это позволило нам немного точнее определить положение Курта Стиффлера во времени и пространстве. Что касается времени, оно придвинулось вплотную к шести часам, поскольку минут десять ему требовалось, чтобы дойти от автобусной остановки до лавчонки, пять минут на покупку продуктов и расчет с продавцом. Насчет пространства мы установили, что он был в непосредственной близости от дома, а скорее всего, у себя в квартире. Маловероятно, чтобы, зайдя в находящуюся в его доме лавку, он отправился потом не к себе, а в другое место.
— Итак, — спросил я Рыжика, — продолжим опрос соседей или ещё раз зайдем в квартиру Стиффлера?
7. Ферн Кахэн.
Все утро бедняга Фрэнк пребывал в отвратительном настроении. Самое тяжелое похмелье, которое я когда-либо у него наблюдал.
Подумать только, как он вышел из себя из-за этой Роды Стерн на стройплощадке! Понимаю, конечно, расовые предрассудки — это его пунктик.
Однако ненависть к расовым предрассудкам сама может перерасти в предрассудок — ненависть ко всем страдающим предрассудками.
Когда мы выходили из той захудалой бакалейной лавки он спросил, не заглянуть ли ещё раз в квартиру Стиффлера.
— Зачем? — ответил я вопросом на вопрос.
- Мы там уже были прошлым вечером и осмотрели все, что могло представлять интерес. Мы навесили на дверь висячим замок, чтобы туда никто не проник, хотя не представляю, что там можно украсть. Но таков приказ кэпа — он всегда суетится, как баба, когда дело касается вещественных доказательств, как бы чего не пропало хотя и пропадать-то нечему.