Дома было тихо. Лёля впустила Алю и отправилась в магазин. Аля вошла в свою комнату и тихо села у окна.
За окном в небе летали ласточки. Аля слышала их резкие, пронзительные крики.
Она помнила из книжки, что ласточки всю жизнь проводят в воздухе и очень редко опускаются на землю.
Аля посмотрела на свои руки. Пальцы горели уже знакомым жаром. Они по-прежнему ощущали худенькое тело птицы, которое сжимали совсем недавно. Они помнили каждое перышко. Бессильную шею. Коготки на лапках, когда ласточка из последних сил пыталась оттолкнуть Алину руку. Але хотелось прижать ласточку к щеке. Ей казалось, что она никого не любила так сильно, как эту случайную птицу. Невесомый живой самолётик.
А ещё Але казалось, что если она перестанет чувствовать этот самолётик в руках, случится беда. Ей пришло в голову, что когда-то давным-давно на свете жили целительницы или колдуньи, которые владели мастерством отогревания руками. Они отогревали любое живое существо, попавшее в беду. Они могли оживить умершего. И не только птицу. Они умели делать это даже на расстоянии. И теперь Аля вспомнила давно утраченное мастерство. Откуда-то она твёрдо знала, что к ней перешёл их дар. А ещё она знала, что если она вспомнит это мастерство до конца, если повторит забытое, если вытащит его из себя на свет и вылечит умирающую ласточку, она уже больше никогда не будет прежней Алей.
Она погрузилась в особое состояние, в котором не было ни начала, ни конца. Она находилась далеко от ласточки – и в то же время держала её в руках. Она стала с ласточкой одним целым. Тепло волнами проходило по мелкому телу Али и через пальцы, через горящие ладони проникало в крошечное птичье тельце.
Аля сидела не шевелясь.
Она потеряла счёт минутам.
Свой выбор она сделала.
Аля согревала ласточку до вечера.
Напуганная её неподвижной задумчивостью, Лёля решила, что девочка заболевает и пораньше уложила её в постель. Аля не сопротивлялась, продолжая мысленно держать в ладонях крохотное тельце.
Поздно вечером пришла мама. Она уже зашла к Кириллу в соседний подъезд, осмотрела больную птицу и дала ей из пипетки витамины. Ласточка при ней поела и попила. А теперь спит.
Вот что сообщила мама бодрым голосом.
– Мам, она правда поела и попила, а теперь спит? – переспросила Аля. – Только честно. Пожалуйста. Я всё пойму.
– Правда, – ответила мама и удивлённо посмотрела Але в глаза. – Не веришь? Поела и спит, клянусь. Сходим завтра и навестим её вместе. А сейчас – спи тоже.
И тысячелетнее существо, которое по привычке всё ещё называло себя Мелкой Алей, послушно уснуло, свернувшись под одеялом.
Глава 39Раз – и сияние
Наутро после прогулки Кристина проснулась разбитая. Особенно ныли ноги. Наверное, после бега. Она же всё-таки не привыкла бегать так много и быстро. Ночью ей снились улицы, по которым она бежала накануне утром, Чёрный ангел, мосты, свинцовая поверхность Яузы… В заключение приснился Серый Человек, который, оказывается, жил не где-то там, где город перестаёт быть городом, а прямо тут, у Кристины дома, – в потайной комнате, о которой никто, кроме Кристины, не знал.
Кристина долго сидела за включённым ноутбуком. Она открыла в интернете карту Google Maps и сделала всё так, как когда-то показывал папа: несколько движений курсором – и одновременно несколько районов распахнулись перед ней с высоты птичьего полёта. Вот и метро. Вроде бы то самое. Вот заросли: тёмно-зелёная полоска. Какие-то стройки, недострой, обломки, развалины – всё это смутно проступало по другую сторону зарослей. Даже с птичьей высоты ощущались безлюдье и замусоренность. Но нигде, никак, сколько бы Кристина ни всматривалась, не удавалось отыскать главное – точку, с которой можно одновременно наблюдать прямую улицу, уводящую вглубь промышленного района, и вагоны железной дороги. Такой точки не было. Её не существовало. Можно было увидеть либо железную дорогу – она в самом деле проходила не так далеко от метро, – либо узкую прямую улицу, параллельную лесу.
А к вечеру Кристина почувствовала себя совсем плохо: всё тело ломило как при гриппе. Наверное, она всё-таки заболела. Она улеглась, укрылась одеялом чуть ли не с головой и погрузилась в глубокий крепкий сон.
Зато на следующее утро она проснулась совершенно здоровой! Даже удивительно: простуда сгорела во сне.
Со свежими силами Кристина уселась за английский: она обещала папе заниматься ежедневно, но начисто забыла об этом в последние дни. А после обеда снова надела тёмные очки и вышла на улицу, словно неведомая сила заставила её покинуть дом.
Никакой цели у неё не было.
Она брела куда глаза глядят и вскоре обнаружила себя в Наткином дворе. Она дошла до Наткиного дома автоматически. Ноги сами привели её к Наткиному подъезду, к знакомой двери, не похожей на обычную дверь.
Запищал кодовый замок, дверь открылась и показалась женщина в шортах, держащая одной рукой ребёнка, другой – маленький красный самокат. Это было неожиданно: Кристина была почти уверена, что дом нежилой.
– А вот и мы, – приветливо проговорила женщина, обращаясь одновременно к Кристине и к лету во дворе.
– Здравствуйте, – вежливо поздоровалась Кристина, глядя на неё и на малыша своими непроницаемыми очками.
Через несколько мгновений она уже стояла на Наткином этаже, перед её квартирой.
На звонок никто не ответил. Кристина подождала немного и хотела позвонить второй раз, как вдруг будто почувствовала – дверь не заперта – и потянула ручку.
Щёлкнул замок.
В квартире никого не было. По длинному пустому коридору гуляли сквозняки. Где-то грохнуло окно. Наткина куртка с молниями больше не висела в прихожей. И кроссовки не стояли под вешалкой на полу. Кристина узнавала этот дом – и одновременно не узнавала. Квартира напоминала пустой театр, откуда после спектакля вынесли декорации. Но почему-то Кристину это не беспокоило. Как и то, что она одна в чужом доме.
На пороге Наткиной комнаты она остановилась. Она ясно ощутила: обратной дороги не будет. Отсюда она выйдет другим человеком. Если вообще когда-нибудь выйдет… А может, лучше просто взять и вернутся? Закрыть за собой дверь, проскакать по лестнице вниз и выйти обратно во двор, в лето? И пусть всё будет, как было? Остаток июля, дыни, арбузы. В августе они с родителями наверняка куда-нибудь поедут вместе – во Францию или в Испанию. Потом – осень, школа, английский, танцы…
Мгновение поколебавшись, она толкнула Наткину дверь и очутилась в комнате.
Комната тоже была пуста.
В середине на полу стояла большая спортивная сумка, из которой, подобно лаве из вулканического кратера, во все стороны вылезали скомканные вещи. Как будто Натка спешно куда-то собиралась. Но куда? Пока она всё ещё здесь. Наверное, куда-то вышла и скоро вернётся. В любом случае ей нужно будет вернуться, чтобы забрать сумку.
Что ж, Кристина никуда не торопится. Она подождёт.
Комната тоже выглядела по-другому. Вроде бы всё как раньше. Просто она больше не притворялась комнатой школьницы. Вот стол – на этот раз пустой. Книжные полки. Застеленная кровать. Над кроватью – в прошлый раз Кристина её не заметила – висела ловушка для снов, как будто забытая во время спешных сборов. Сувенир из ниток, бисера и птичьих перьев, купленный в каком-нибудь магазинчике у метро, где продаются термосы, деревянные жирафы и цветочные горшки.
Кристина подошла поближе и принялась рассматривать ловушку. До чего же странный сувенир! Сейчас ей казалось, что перед ней один из самых диковинных предметов, что ей приходилось видеть в жизни. Кристина сняла очки. Зелёный спрут в её глазах ожил и зашевелился. Кристина догадывалась, что он вот-вот выбросит свои щупальца. Но она его не сдерживала. Хаотичное движение сияющей темноты больше не вызывало у Кристины панику. Пусть будет что будет. Невозможно так долго бояться и прятаться от самой себя. И Чёрное солнце хлынуло из её глаз. Его лучи свободно выливались в пространство, устремляясь к ловушке для снов подобно чёрным атласным лентам. Узкие чёрные ленты исчезали в ловушке, которая затягивала их в себя. Это было невероятно! Следить за этим процессом можно было до бесконечности. Кристина стояла, не дыша. И тут с ней что-то произошло. Она обратила внимание, что ловушка не плоская, а объёмная. Оказывается, она была не ободом с натянутыми нитками, а плетёным шаром! Но как это могло быть? Она же висит себе ровнёхонько на стене, а не болтается под потолком, качаемая сквозняками! И тут Кристину осенило. Стены перед ней – стены, где висела ловушка, – не было. Ни стены, ни Наткиной комнаты. Это была другая комната – из детства. Дворницкая на Плющихе, куда они очень давно заходили по какому-то делу с бабушкой. А линии перед глазами были не нитками ловушки, а прутьями оконной решётки.
Луч света коснулся глаз Кристины: – это был свет её детства.
Она поняла, что времени и пространства больше не существует. Переплетения решётки сделались картой Московского метро. Потом – картой Москвы. Кристина отчётливо различала кольца – Кремлёвское, Бульварное, Садовое, Третье транспортное… Потом они сделались синей хризантемой, вмещавшей в себя одновременно землю и небо. Потом – ветками Зелёного Замка над головой. Потом – ледяной геометрией снежинок. Потом…
– Ничего себе, – раздался за спиной Кристины тихий голос Натки. – Да ты, оказывается, видишь!
– Вижу, – согласилась Кристина, не в силах оторвать глаз от стены, которой больше не было. Хищных тёмных щупалец-лент не было тоже. Тонкие нити ясного жемчужного света пронизывали воздух во всех направлениях. Они проходили сквозь Кристину, сплетались в узоры, каждый раз поразительно новые и в то же время узнаваемые и бесконечно родные.
Эта картина была намного объёмнее и ярче привычной действительности, всю жизнь окружавшей Кристину. Как будто зрение у Кристины раньше было пять процентов, и вдруг она начала видеть на сто.
– А скажи, – она сделала усилие и повернулась к Натке. – Изнанка города, где колдуют колдуньи… она только там, на пустыре?