— А остальные что? — робко спрашивала анемичная Лада, худенькая блондинка с такой белой кожей, что она, казалось, светилась изнутри.
— Остальные тоже устраиваются. Но не сюда. Поверь, безработных стюардесс не очень много, — вещала Сашка.
Оказалось, что Сашка, настырная и пробивная, вообще не говорит даже на английском, ограничившись набором скудных фраз и ругательств. Лада неплохо говорила на немецком, и худо-бедно могла объясниться на итальянском. Зато в отличие от Карины и Сашки, летала часто и могла давать краткие комментарии по истории европейских стран.
После формального допроса, включающего в себя основные вопросы о здоровье, знании других иностранных языков, опыта работы в обслуживающей сфере, возможной клаустрофобии, переноса смен часовых поясов и перепадов давления, Карину попросили пройтись по комнате.
Она отошла к дверям и спокойно, как манекенщица на подиуме, отпечатала шаг до самого стола комиссии, развернулась и прошлась обратно. И снова назад, ослепительно улыбаясь.
— Спасибо, Карина… Снежина, — сказал по-русски мужчина лет сорока, с удовольствием следивший, как мелькают ее колени.
— Вам спасибо, — автоматически ответила она, а потом, спохватившись, добавила: — Я прошла?
Мужчина рассмеялся, остальные члены комиссии тоже улыбнулись.
— Пока только первый этап. Дальше ВЛЭК. На второй этаж поднимитесь.
Карина вышла, не совсем сообразив, куда надо идти и что делать дальше. У порога ее ждала Сашка.
— Прошла?
— Вроде да. Сказали — дальше какой-то ВЛЭК. Это что?
— Медкомиссия. Врачебно-летная экспертная комиссия. Это на втором этаже… Давай, дуй, и скажи, что я за тобой, если пройду, конечно… На английском собеседование прошло?
— Да.
— Хреново, — закручинилась Сашка и, ловко оттерев от дверей очередную претендентку, бодро сказала: — Ничего, прорвемся. Беги!
— А Лада где?
— В сортире. Пучит ее на нервной почве, — хохотнула Сашка и исчезла за дверью.
Вместе с поредевшей толпой девушек и парней Карина прошла медкомиссию, мужественно вытерпев все испытания. Особенно тяжело далась ей проверка вестибулярного аппарата. Карину усадили в кресло, пристегнули ремнями и несколько раз энергично покрутили вокруг своей оси. Она мысленно поблагодарила Сашку, предупредившую о необходимости держать голову прямо, изо всех сил стараясь следовать ее совету. Карина видела, как девушку, которая склонила голову влево, тут же забраковали. Стиснув зубы и зажмурившись, она выждала несколько оборотов кресла, не пошевелив головой ни на йоту.
Все остальное показалось сущей ерундой.
Она заполнила оставшиеся формы и на деревянных ногах вышла на улицу, плюхнулась на скамейку, где просидела с полчаса, чувствуя, как откатывает адреналиновая волна, а ноги слабеют и трясутся в коленях. Карина увидела, как по ступенькам бегут Сашка и Лада, и обессилено помахала им рукой.
— Мы прошли, — возбужденно сказала Сашка, а потом, озабоченно посмотрела на ее бледное лицо. — А ты?
— И я, — ответила Карина.
— А чего сидишь с кислой мордой? — удивилась Сашка, схватила Карину за руки и потянула на себя. — Поднимай задницу, праздновать будем!
В наушниках повизгивал знаменитый шансонье, на сей раз объединившийся с модным рэпером. Оба обещали, что уедут жить в Лондон. Карина, дремавшая в метро, тоже хотела в Лондон, но еще больше спать и есть. В вагоне было холодно, пахло мазутом, людским потом и усталостью. Серые, вытянутые лица с полуприкрытыми глазами были совершенно одинаковыми.
Судя по ним, все хотели есть, спать, и, возможно в Лондон, поближе к королеве, подальше от родины, с ее мазутными поездами.
Интересно, вяло подумала Карина, почему в метро Бангкока, где она однажды побывала, нет никакого запаха, нет бомжей в подземных переходах, и ужасных, наполовину ободранных рекламных постеров? Почему у нас все иначе?
«Потому что это твоя родина, дочка», — хмыкнула она про себя, и от этого даже немного проснулась. А проснувшись, поежилась, представив, что ей еще минут пятнадцать шлепать до школы по грязным, сырым улицам. Можно, конечно, на маршрутке, но в час пик влезть в нее весьма проблематично, плюс пробки. Уж лучше пешочком.
Два месяца обучения медленно подходили к концу, и Карина думала о будущем с легким страхом.
Родители так и не сменили гнев на милость. Мать по телефону разговаривала холодно, сухо, не сообщая никаких подробностей и не желая знать, как проходит обучение. Карина, для которой подобное было в диковину, поначалу пыталась как-то устаканить отношения, но потом скуксилась и перестала звонить, отделываясь дежурными смс.
Обучение оказалось несложным. Она, честно говоря, ожидала худшего, но по сути, хоть ей и неприятно было осознавать: мать оказалась права. Большая часть сводилась к работе обслуживающего персонала: поди, подай, принеси. Таскать тяжелую тележку, наполненную едой, было не слишком удобно, как и разливать кипяток на весу, стараясь не ошпарить клиента, но она приноровилась, и делала это автоматически.
Курс подобрался достаточно разношерстным, однако Карина ловила себя на мысли, что слушатели напоминают ей набор кукол Барби и Кенов: молодые, хорошенькие, глянцевые до пластикового лоска, с одинаково широко распахнутыми глазами. Студентов хотелось расставить по росту в красивую, ровную шеренгу, как на физкультуре, и любоваться со стороны. Как верно заметила Сашка, желающих стать бортпроводником, прежде всего, отбирали по фигуре, и те толстушки, замеченные на первом этапе, отбор не прошли. Здесь уже затевались скоротечные, яростные, как пожар, романы, выгоравшие так же быстро, как салон самолета при аварии. Вспышка — и разбежались, мальчики с девочками, мальчики с мальчиками, не было только ни одной лейсбийской связи, во всяком случае, такой, чтобы это стало заметно. При этом все учились с разной степенью успеха, но весело, задорно, словно торопясь жить.
Хуже всего дела шли у Сашки. Помимо абсолютного незнания языка, она с огромным трудом постигала тонкости общения с деструктивными пассажирами, и дважды провалила тесты, когда по требованию преподавателя остальные студенты прикидывались пассажирами, капризничали и требовали к себе особого отношения. По части доведения Сашки до состояния бешенства не было равных Ладе, которая гоняла подругу туда-сюда, а потом издевательски хохотала.
— Чего ты так психуешь? — удивлялась Карина. — Это же все понарошку, как игра.
— Как представлю, что меня вот такая стервь будет за свежим молочком или фрешем гонять, плохо становится, — злилась Сашка. — Нет, ты слышала, что она попросила? Фреш из апельсинов, причем исключительно марокканских.
— Надо было сказать, что есть только березовый, — усмехнулась Карина. — Сейчас, полено сунут в соковыжималку.
— Ага. А корова у нас в хвосте. Мы там ее доим, чтобы подать свежее молочко! — отмахнулась Сашка и, услышав, как ее вновь просят пройти тест, устало ответила: — Да иду я, чудовища!
— Иди, иди, — подзуживала Лада. — Попадется тебе аэрофлотовский вип с золотой картой, еще не так побегаешь!
У Карины таких проблем не было. Она улыбалась, подавала еду, убирала грязную посуду, не забывала напомнить псевдопассажирам вернуть спинки кресел в вертикальное положение, и довольно быстро уяснила, что нужно делать, если потерял сознание пилот. Из всех девушек курса только Лада превосходила ее в умении организовать аварийную эвакуацию, пристроить на место надувной трап и оказать первую помощь.
— И что, мы должны уметь принимать роды? — кривилась на занятиях Сашка.
— Должны, — сурово отвечал преподаватель. — Вдруг возникнет такая ситуация.
— Пусть терпит, — возмутилась Сашка. — Беременным нечего в воздухе делать…
Инструктор ласково посмотрел на Сашку и попросил ее рассказать, как действует аварийно-спасательное оборудование. На первом же вопросе Сашка запуталась, покраснела и, пробурчав что-то нечленораздельное, села на место.
Карина не отвлекалась на глупости, не могла себе позволить. Нежелание родителей ее понимать, обижало, и в то же время, она сомневалась в своем выборе, понимая, что в принципе могла бы отказаться от рискованной профессии. Недавний разговор с матерью выбил ее из колеи, и, шагая по улицам на занятия, она чувствовала в груди неприятный ком, давивший на сердце. Она завидовала Маргоше, привыкшей жить для себя, и в глубине души понимала, что родственные узы — это камень на шее, от которого надо избавляться при первой возможности. Понимая, что судьба предоставила ей шанс, и надо только грызть гранит науки, она упорно его грызла, стачивая зубы.
— Чего смурная такая? — спросила Сашка, усаживаясь за стол рядом. — Будешь пирожок?
— Да так… Буду, конечно. С чем?
Маргоша готовить ленилась, а Карине часто было некогда. Возвращаясь с занятий поздно, она падала в постель и сразу засыпала, часто голодная. Завтракать по утрам было некогда, потому в класс она вбегала под урчание в собственном животе.
— Не все равно тебе? С яблоками. Опять с мамашей поцапалась?
— Опять, — безнадежно ответила Карина. — Вчера вечером высказала: есть же нормальные профессии.
— Ага, — подтвердила Сашка, шмыгнув носом. — Поломойка, например. Прилично, безопасно. Десять тысяч в месяц. Еще дворником можно, там жилплощадь предоставляют. Лада, тебе нужна жилплощадь?
— Конечно, — фыркнула та, усаживаясь за соседний стол. Вывалив на него тетрадку, ручку и косметичку, Лада повернулась к подругам: — О чем разговор?
— Устраиваем свою жизнь. Каринке мать не велит летать. Говорит, иди в дворники за жилплощадь. Ты не хочешь за компанию?
— Хочу, конечно! А свободный угол будем сдавать гастрабайтерам.
Карина невесело рассмеялась.
— Нет, девочки, если серьезно, я не понимаю, чего ей от меня надо. В самом деле, куда мне идти? В продавцы? Или бегать с каталогами, косметику распространять? Да, в какой-то степени профессия опасная. Так ведь и на машине разбиться можно, и поезда под откос летят.
— Сосульки опять же, — серьезно подтвердила Сашка, но в глазах плясали чертенята, — очень опасно. Идешь с работы, радостная такая, вся в каталогах и косметике, а тебе бац по башке сосулькой. И все, отъехала на родину в приталенном гробу.