— Куда попасть? — заинтересовалась Наташа, всхлипнув.
— Неважно…
От старого покрывала кровати душно пахло сыростью и пылью, старые пружины прогибались с хриплым протестом. И все-таки другого способа задержать Мишу, Наташа не видела. Что там будет в Москве, когда он уедет и оставит ее тут? Революционно настроенные массы найдут другой угол, где будут пить, обсуждать политику и трахаться по углам. Даже Наташа, с ее дырявой головой, помнила из уроков истории, что у революционеров-социалистов все было общим: еда, жилье и… женщины.
Внутри живота что-то екнуло, оставив неприятный жирный осадок. Наташа вспомнила, что совершенно спокойно отдавалась Шершню, не думая о том, как это может воспринять Миша, если узнает.
Может, он уже знал? Мужики такие же сплетники, как и бабы, только вид делают, что это не так.
Миша все гладил ее по волосам и шептал ласковое на ухо, и неприятная тяжесть растворилась, уступая место привычному сладкому жару. Наташа глубоко и часто задышала. Ее руки требовательно зашуршали в районе ремня, а потом ладошки скользнули под Мишину кофту, к горячему животу.
— Ты останешься сегодня? — прошептала она.
— Конечно, — ответил Миша на ухо. — Разве я могу теперь уехать?
День, который так скверно начался, закончился волшебно.
Засыпая на пыльной, слегка отсыревшей постели, Наташа представила, как утром встанет рано-рано, сбегает в магазин за горячим хлебом, поищет вездесущих бабок с парным молоком, ведь наверняка кто-нибудь держит корову или козу. Еще можно нажарить картошечки, да с грибами, чтобы Мишу разбудил этот пьянящий запах. И еще было бы замечательно, чтобы на столе стояла плошка с ягодами. Может быть, кто-нибудь продаст?
То, что на дворе стояла глубокая осень, в голову совершенно не приходило. По мнению Наташи, жители московских пригородов непременно должны были держать коров, собирать грибы и ягоды, а потом предлагать их балованным москвичам прямо на перроне. В сериалах, во всяком случае, показывали именно такое: сытые деревни, парное молоко с ржаным хлебом, и ягодки в плошках.
Радужная картинка была заманчивой. Сладко зевая, она старательно удерживала ее в голове и не заметила, как уснула на неудобной шишковатой кровати под теплым Мишиным боком.
Из планов поразить любимого ничего не вышло. Утром она проснулась от мелодичного звона, перевернулась на другой бок, щурясь от яркого света. Постель была пуста. В кухне односложно бубнил раздраженный Мишин голос, но сквозь закрытые двери ничего нельзя было разобрать. Наташа потянулась, а потом, свесив ноги с кровати, сунула их в разношенные тапки без задников, найденные вчера. В комнате было прохладно, с запотевших окон стекали капли. Наташе захотелось подойти и оставить на них отпечаток ладони. Накинув на себя покрывало, она так и сделала, и пару секунд любовалась на влажный отпечаток.
Красиво. Романтично. Как в фильме «Титаник».
Что там по плану дальше? Трогательный поцелуй, горячие тосты или круасаны с чашечкой кофе, и вот она, закутанная в шерстяной плед, сидит и смотрит, как герой в шерстяном свитере с высоким воротом разжигает камин. По радио поют сентиментальные французы с их картавыми согласными, а герой потом поворачивается с робкой улыбкой…
Наташа толкнула дверь.
На кухне не было камина, только печка, холодная, растрескавшаяся. И круасанов с горячим кофе на столе не наблюдалось. Стояли две пластиковые чашечки с лапшой быстрого приготовления, от которых неаппетитно пахло острыми специями и синтетикой, валялись пара пакетиков растворимого кофе, да надкусанная булка. Миша стоял у окна и хмурился, прижимая к уху телефон.
— С добрым утром, — хрипло произнесла Наташа. Он кивнул и повел пальцем вокруг стола, мол, угощайся.
— Да, да, мы приедем, конечно, — сказал он в трубку. — Не знаю, часа через три. Нет, не могу раньше, я за городом. Сразу туда. Хорошо…
Сунув телефон в карман джинсов, Миша уселся за стол и, брезгливо поковырявшись в своей порции лапши, отодвинул ее в сторону.
— Мы куда-то едем? — робко спросила Наташа. — Или ты едешь один?
— Едем, — ответил Миша. — Сегодня митинг на Манежной. Надо поддержать товарищей. Завтракай, и поедем. Только быстрее, нас уже ждут.
Наташа, не снимая одеяла, торопливо сбегала в туалет, ежась от холода. За ночь температура упала ниже нуля. Трава, подернутая белесым инеем, под ногами хрустела и ломалась.
Вернувшись в кухню, Наташа без особого удовольствия умылась холодной водой, нашла на полочке початый тюбик зубной пасты и мокрую зубную щетку, которой только что пользовался Миша. Нерешительно повертев ее в руке, Наташа решила, что это придаст их отношениям еще большую интимность, как у супругов со стажем, которые не стесняются сидеть на унитазе, в то время как второй бреется или красит глаза.
Убедившись, что он не смотрит, Наташа понюхала щетку. Она пахла зубной пастой и немного Мишей, а, может, ей это только показалось?
В электричке, полупустой и немного сонной, они сидели, прижавшись друг к другу, словно воробьи и почти не разговаривали. Наташа считала станции, мелькавшие в окнах, загибая пальцы: Пушкино, Мытищи, Лосино-Островская… Сколько еще до Москвы? По вагону шастали пассажиры, продавцы всякой бесполезной хрени и попрошайки, поголовно отставшие от поездов, спалившие дома и нуждающиеся в срочной операции на сердце, почки и голову. Каждый раз, когда они подходили, Наташа делала вид, что дремлет.
После электрички они нырнули в метро, и снова долго ехали. Наташа уже пожалела, что не осталась на даче, так ей надоели эти хаотичные перемещения. К тому же коротенькая курточка грела слабо. Она мерзла и все теснее прижималась к Мише, засовывала руки в его карманы, вроде как погреться.
Сперва они поехали к нему домой. Оставив ее во дворе, Миша поднялся к себе, проверить, приехали родители или нет, захватить денег и переодеться. Наташе не очень понравилось, что он не пригласил ее подняться. Надувшись, она залезла в детский домик, спрятавшись там от пронизывающего ветра, сунула руки в карманы и уткнулась подбородком в воротник и уставилась на дверь подъезда. Миши не было минут двадцать. Наташа успела окончательно закоченеть.
На короткий момент ей вдруг показалось, что во дворе появилась ее одноклассница Карина, так ни разу и не позвонившая. Во всяком случае, девушка с рыжими волосами, торопливо забежавшая в подъезд, была очень на нее похожа, но расстояние не позволило разглядеть ее отчетливо.
Миша выскочил из дома и завертел головой, разыскивая ее. Наташа помахала рукой и неуклюже вылезла из низеньких дверок домика.
— Приехали родители?
— Что? А, нет еще.
— А чего тогда ты мне не позвонил? Я бы поднялась, погрелась бы хоть немного, — обиженно сказала она.
Миша пожал плечами и поежился от ветра, растрепавшего его длинные волосы.
— Честно говоря, не подумал. Начал хватать все, а тут звонки один за другим. Шершень рвет и мечет, говорит, чтобы мы торопились. Кстати, ты не боишься толпы? Можно выступить прямо там, перед тысячами людей…
Мысль, выступать перед многотысячной аудиторией, как настоящие звезды, показалась Наташе захватывающе волнительной. От неожиданного предложения она проблеяла что-то маловразумительное, а потом еще минут десять, пока они ждали маршрутку, крутила перспективу в голове, пока не почувствовала требовательное урчание в животе.
— Я есть хочу, — жалобно сказала Наташа. — Давай зайдем куда-нибудь?
— Давай, — равнодушно ответил Миша, который явно замерз, и даже нос у него покраснел. — Я бы тоже перехватил горяченького. Там неизвестно сколько стоять придется. Это обычно долго продолжается.
— Давай не пойдем? — осторожно предложила она. — Может, ну ее в пень эту площадь с митингами и всем прочим?
— Надо, — веско сказал Миша. — Я Шершню обещал. Да и не в нем дело. Там серьезные люди будут, между прочим, с большими деньгами. Им надо показаться, понравиться.
— Зачем? — глупо спросила Наташа.
— Затем, — ответил он и потащил ее к Макдональдсу.
Внутри было тепло и вкусно пахло. От головокружительных запахов, жирного чада и тепла, Наташу быстро разморило. Захотелось забраться на красный кожаный диванчик с ногами и заснуть, а еще лучше, как мыши забраться внутрь гамбургера, накрыться котлеткой и потом, отдохнув и выспавшись, проесть путь наружу.
— Что тебе взять? — спросил Миша.
— Гамбургер, фри и кофе. Нет, два гамбургера!
— Ладно, — рассмеялся он. — Иди столик займи.
Наташа сдернула курточку, размотала жиденький шарфик и уселась у окошка, лениво разглядывая зал и посетителей, жующих свой обед. Миша стоял в очереди, иногда оборачивался на нее, и вяло улыбался. Наконец, он подошел к стойке, и сделал заказ. Кассирша, замордованная десятком посетителей, вдруг неожиданно ему улыбнулась и вроде бы заинтересованно захлопала ресницами.
Глупая корова!
Наташа раздраженно отвернулась, чтобы не видеть этого телячьего взгляда и натолкнулась взглядом на нескладную девушку в клетчатой рубашке и красной кепке-козырьке, собиравшей по залу грязную посуду.
«Что-то у меня с голодухи глюки, — удивленно подумала она. — Уже двое знакомых померещились за последний час».
Девушка подошла ближе. К своему изумлению, Наташа поняла, что не ошиблась. Она даже привстала и подалась вперед, чтобы разглядеть знакомую получше. Уборщица обратила внимание на это движение и подняла глаза.
— Лариска? — удивленно произнесла Наташа.
После того, как подруга вылетела со второго тура конкурса, Наташа перестала интересоваться, чем там кончилось дело. Иногда, переключая каналы, она видела знакомых и незнакомых участников, тужившихся на сцене в попытке понравиться звездному жюри и публике, неуклюже отбивающихся от ядовитых реплик ведущего Егора Черского. Каждую неделю кто-то покидал проект в слезах, а кто-то получал индульгенции. Но Наташу эта возня теперь занимала мало. Она почти не вспоминала Ларису, а если вспоминала, то с чувством превосходства. И сейчас, увидев ее в кафе, осознание собственной значимости только возросло.