Хотя, если чуточку покопаться в собственных ощущениях, студенты все же смахивали на Ноев ковчег, наполненным гвалтом обезумевшего от качки стада, и если напрячь воображение, легко можно было представить, что стены альма-матер раскачиваются в океанском шторме, постанывая и поскрипывая.
За заветную дверь абитуриенты заходили робкими стайками, после того как глашатай вызывал их по списку. Выходили притихшими и ждали, пока тот же судьбоносец озвучит, кто прошел в следующий тур. Счастливчики начинали веселиться, но большинство уходило расстроенными.
«Ну, хоть не ждать», — подумала Олеся.
Гавкающий парень устал и, сопровождаемый подбадривающими воплями, отошел к лестнице, где стояла сумка внушительного размера. Вытащив из нее бутылку с пепси, он сделал несколько жадных глотков и уселся на ступеньку рядом с Олесей.
— Жарища сегодня, — вздохнул он и улыбнулся.
— Ага, — ответила она и осторожно улыбнулась в ответ.
Парень был симпатичный. Не чета, правда, Лешке: с нездоровой кожей, темными кругами под глазами и слегка искривленным носом, но это его совершенно не портило. Лицо было живым и невероятно подвижным, как у знаменитого Мистера Бина или Джима Керри. Судя по представлению, он явно не собирался играть романтических героев.
— Меня Вася зовут, — представился комик.
— Олеся.
— Ты с Украины что ли? — поинтересовался Вася.
— Почему с Украины обязательно?
— Ну… Олеся. Чернявая такая, словом, гарна дивчина… Хотя ты не гэкаешь, так что вряд ли. Хохлушек сразу видно по говору, даже если они слова правильно выговаривают, а вот интонации не те… Так откуда вы, селянка?
— Браво, Дукалис, — рассмеялась Олеся. — Из Екатеринбурга я. А ты?
— С Питеру, — дурашливо ответил Вася. — Тамошние мы. Родился я в Петербурге, отец был простой адмирал, жили мы в самом центре, с видом на «Аврору».
— Трепло ты, Вася, — фыркнула она. Вася дурашливо склонил голову.
— Ну, есть маленько. С чем поступать будешь?
Он бесцеремонно отобрал у нее мятые шпаргалки и быстро просмотрел тексты.
— Так-так-так, что тут у нас… Басня «Мартышка и очки»… Банально. Гумилев, «Волшебная скрипка»… Старо. О, монолог Джульетты… Избито, мать, не пролезет, тем более, что ты типажом для Джульетты не вышла.
— Много ты понимаешь, — обиделась Олеся и потянулась за шпаргалкой.
— Да уж побольше твоего, — усмехнулся Вася. — Я уже третий раз поступать приезжаю.
— А толку нет. Сам-то чем будешь удивлять? Монологом Барбоса? А что? Свежо и неизбито, сможешь потом Мухтара дублировать в сериале.
Она звонко рассмеялась, надеясь, что Вася смутится, но тот и ухом не повел.
— Зря ты так, — сказал он. — Внешность — она очень много чего дает. Вот, взять к примеру, меня. На спецназовца я не тяну, Казанову не сыграю, хотя я себя поначалу тоже видел исключительно в роли героя-любовника. А в прошлом году мне Голубева сказала: «Молодой человек, почему вы, с такой харизмой, пытаетесь играть эти слюни? Вы же замечательный комик. Ну, так и будьте им». Я подумал: клоуны нынче в цене. Потому лучше я вот сейчас Шарика сыграю, зато в следующий тур выйду. А ты со своей цыганской внешностью на Джульетте засыплешься. Эту роль всегда отдавали голубоглазым блондинкам, а тут ты… Надо было монолог какой-нибудь Эсмеральды учить или Кармен, толку больше было бы.
— А я на контрасте сыграю, — возразила Олеся.
— Контрасты на сцене хороши будут, а сейчас ты вон за той дверью увидишь замученных тупыми абитуриентами людей, которым плевать на твою актерскую игру с высокой колокольни. Им нужно чтобы пазл сложился…
Мимо протопала всхлипывающая деваха в обтягивающем телеса платье. Вася посторонился, пропуская, а потом мотнул в ее сторону подбородком.
— Вон, глянь, Ирка Самойлова. Тоже третий раз приезжает и третий раз с репертуаром романтической героини: Джульетта, Офелия, Катерина из «Грозы». И ведь она не бездарна, между прочим. Есть в ней искра. Только она со своей искрой никому там не нужна. Согласись, бегемот в роли Офелии ничего, кроме хохота не вызывает. А над ней с первых же слов начинают ржать. Ирка в слезы, слова забывает и бежать. Ни разу на второй тур не прошла.
— А Голубева, это кто?
— Актриса вообще-то. Мария Голубева. Она тут курс ведет. К ней вообще за счастье попасть, потому что педагог хороший, ну, и как человек простая, без понтов. Сейчас мало кто так относится к предмету, мастодонты вымирают, остается шелупонь
«Предмет» он произнес через «э». Получилось «прэдмэт», забавное и немного грузинское. И улыбался хорошо, по-доброму.
Олеся уважительно посмотрела на Васю и едва не пропустила очередное шевеление у дверей.
— Авакумов, Трошин, Гуйдулян, Писаренко, Чебыкина, Перкина следующие, — послышалось от дверей, а потом после недолгой заминки голос недовольно добавил. — Олеся Перкина есть?
Она не сразу сообразила, что зовут ее, а потом вскочила, пороняв все, что держала в руках.
— Есть, есть!
— Перкина, заходите быстрее. Приготовиться Цхай, Цаплин, Пермяков, Антонов, Шилова.
— Ну, ни пуха, ни пера тебе, — пожелал Вася.
— К черту, — храбро ответила Олеся и пошла к дверям.
За дверями ее ждал ужас. Самый, что ни на есть настоящий, от которого моментально затряслись колени, и даже в животе заурчало. Хотя, заурчать могло и от голода. Позавтракала она, дай бог памяти, в семь, а сейчас уже почти пять вечера, и у нее маковой росинки во рту не было. Правда, воды она выпила почти полторашку. Хорошо хоть вызвали ее не первой. Олеся плюхнулась на стульчик у стеночки вместе со своими товарищами по несчастью.
В животе опять заурчало, и девушка, сидевшая рядом, посмотрела на Олесю сердито. Олеся ответила независимым взглядом, закинула ногу на ногу и постаралась взять себя в руки.
Чем дольше она сидела, тем страшнее становилось.
Кособокий паренек, который приглашал войти в аудиторию, называл фамилии, и соискатели медленно, словно под водой, тянулись к центру комнаты с обреченными лицами, отчаянно разыгрывая безмятежность, становились перед длинным, составленным из нескольких, столом, и начинали свою предсмертную песнь волка Акеллы. Лично у Олеси складывалось именно такое впечатление: абитуриенты воют на последнем дыхании, стараясь оттянуть неизбежный роковой финал, поскольку все ясно с самого начала, а стервятники, нахохлившиеся за столом, зорко смотрят на жертву.
Добить или сам сдохнет?
Почти во главе стола сидела Мария Голубева. Та самая, о которой талдычил Вася пару минут назад. Актриса выглядела несвежей, и по лицу, с остатками поплывшей косметики, ей можно смело дать законные пятьдесят. Прическа потеряла форму, а под глазами виднелись черные разводы растекшейся от жары туши. Рядом с ней сидел прилизанный хмырь лет семидесяти, почти лысый, со старческими коричневыми пятнами на лбу, потертом пиджаке, совершенно неуместном в такую жарищу, и, кажется, мёрз. Его лицо Олесе показалось тоже знакомым, но вспомнить, где его видела, она так и не смогла. Остальные члены приемной комиссии были ей неизвестны. Выбросив их из головы, Олеся сосредоточилась на абитуриентах.
Все шло настолько плохо, что ей захотелось встать и уйти прямо сейчас, не дожидаясь, пока ее вызовут. Она не ожидала, что выступать ей придется не только перед приемной комиссией, но и перед другими ребятами. И при мысли, что они будут сверлить ей затылок взглядами, становилось не по себе. Кроме того, слушая, как они читают стихи и басни, тщательно выговаривая слова, вкладывая в них особые интонации, Олеся сама себе показалась дурой. Но даже тех ребят, что, по ее мнению, читали хорошо, комиссия не стеснялась критиковать.
— Больше экспрессии, — безжалостно требовала Голубева.
— Рубите, рубите очень, — морщился хмырь. — Мягче, это же не Маяковский.
Абитуриенты сбивались и выглядели жалкими, но, несмотря на все, куда более уверенными, чем Олеся. Даже когда получали откровенный от ворот поворот и умоляли «позволить прочесть что-нибудь еще».
Нет, ей так не выступить. Хорошо бы, чтоб ее вызвали последней, меньше позора.
Естественно, ее вызвали в середине. В животе опять заурчало, а в горле пересохло. Она робко вышла в центр и остановилась, убрав руки за спину.
— Ну? — устало сказала Голубева.
— Что? — не поняла Олеся.
Голубева вздохнула.
— Представьтесь, милая. Скажите кто вы, откуда приехали, что будете читать?
— А… это…
— Без «это»! — строго приказал старый хмырь дребезжащим козлиным голосом. — Вы можете начать фразу без слов: «это», «того», «ну, в смысле»?
— Могу, — пропищала Олеся голосом, давшим петуха. С задних рядов послышались сдержанные смешки. Хмырь строго посмотрел в тут сторону и постучал ладонью по столу.
— Тишина! Начинайте, девушка.
— Меня зовут Олеся Перкина. Я приехала с Екатеринбурга.
— Из, — поправила Голубева. — Правильно говорить — из Екатеринбурга. Что будете читать?
— Ну… басню, — проблеяла Олеся, а потом вспомнив про строгий запрет, торопливо добавила: — то есть того… монолог Джульетты.
— «Того, этого», — передразнила Голубева и раздраженно махнула рукой. — Читайте, что хотите. Господи, откуда же вы такие беретесь?..
— Мартышка к старости слаба глазами стала, — робко начала Олеся. Старый хмырь и Голубева одновременно поморщились и, как ей показалось, посмотрели с отвращением.
К второй строфе Олеся чуть успокоилась и даже вошла в раж, показывая как мартышка в бешенстве растоптала очки. Хмырь сидел с непроницаемым лицом и бездумно черкал на листке бумаги, а Голубева смотрела на выступление с жалостью. Тишина в помещении, воцарившаяся после последних слов Олеси, не предвещала ничего хорошего.
— Что там у вас еще? — недовольно спросил хмырь.
— Монолог Джульетты, — хмуро ответила Олеся.
— О, господи, — закатила глаза Голубева и снова апатично махнула рукой, мол, давай, жги, но сама прикрыла глаза, поглядывая из-под пальцев.
— Мое лицо под маской ночи скрыто, но все оно пылает от стыда, за то, что ты подслушал нынче ночью. Хотела б я приличья соблюсти, — начала Олеся, но тут Голубева замахала руками, призывая ее остановиться.