что беспрестанно открывала книги, перелистывала их, читала отрывками и обращалась к Минаеву с тысячью вопросов. Минаев отвечал охотно, и ответы его большей частью удовлетворяли девочку. Однажды, широко открыв свои серые глаза, она подошла к нему близко и, глядя в упор, сказала с восхищением:
- Я никогда, никогда не предполагала, что вы такой умный!
- Почему? - спросил ее Минаев.
- Не знаю, вы выглядите таким… - девочка чуть не сказала "цирюльником", но покраснела, опомнилась и добавила: - Тихоней…
Минаев рассмеялся, его вообще забавляла переполненная институтским жаргоном простодушная болтовня девочки. Часто из ее метких слов он составлял себе ясную картину отношений между детьми и учителями и мало-помалу разбирался в лабиринте характеров и событий.
Второй класс уже неделю как ждал события: им было объявлено о поступлении новенькой. Это было новостью, выходившей из ряда, - никто не помнил, чтобы в институт поступали прямо в "зеленое" (Ученицы старшего класса, предшествующего выпускному, носили зеленые форменные платья) отделение, - а тут ожидается новенькая, которая будет учиться меньше, чем полтора года. Скоро весна, учеба заканчивается, и ей останется только год в старшем классе.
В одно из воскресений, во время приема родных, в зал вошел высокий, худой старик генерал, с ним под руку молодая, красивая и очень нарядная дама, перед ними шли два мальчика, прелестные, как средневековые пажи. Длинные белокурые локоны их ложились на широкие воротники желтых кружев, черные бархатные курточки, короткие панталоны буфами, черные чулки и башмаки с большими пряжками дополняли изящный костюм. Рядом с ними шла девочка лет пятнадцати-шестнадцати, в бледно-зеленом легком шелковом платье с массой мелких зеленых лент, разлетавшихся у пояса и на плечах; длинные светло-пепельные волосы связаны пучком. Необыкновенно изящная девочка была нежна, как ундина (русалка).
Эта семья обратила на себя общее внимание, разговоры смолкли, родственники и воспитанницы с любопытством разглядывали гостей, а они ходили по залу между скамеек так же спокойно, как если бы гуляли в поле; мальчики смеялись, девочка громко болтала с ними по-французски.
Дежурные "синявки" вдруг стали тревожно оправлять свои воротнички и рукавчики, "мыши" побежали к входной двери встречать Maman.
Maman вошла в дорогом синем шелковом платье и в "веселом" чепце с пунцовыми лентами.
Зеленая нимфа и ее хорошенькие братья бегом побежали через весь зал и стали обнимать и целовать Maman, объясняя ей наперерыв по-французски, что "c'est trХs joli, le salon, les grands tableaux, et Paulixine s'est dИcidИe de rester aujourd'hui pour tout de bon" (Это очень красиво, салон, большие картины, Поликсена сегодня окончательно решила остаться.)
He только воспитанницы, но и все родные, поддавшись невольному движению, встали. Maman просила всех садиться и направилась прямо к гостям.
Генерал звякнул шпорами, молодая дама протянула обе руки. Maman с гостями обошла еще раз весь зал и затем направилась в четвертый класс, дверь которого выходила в зал.
"Вторые" сразу сообразили, что Поликсена была та самая новенькая, о которой им уже говорили. Едва перед обедом пропели молитву, как в столовую снова вошла Maman, и на этот раз уже с одной новенькой. Подойдя к первому столу второго класса, Maman обратилась к почтительно вставшей Кильке:
- Вот дочь генерала Чиркова, она поступит во второй класс, прошу вас приучить мою маленькую протеже ко всем нашим порядкам. Mesdemoiselles, voilА une nouvelle amie pour vous(Мадемуазель, вот вам новая подруга).
Новенькую посадили на край стола около самой классной дамы. Maman еще раз поцеловала ее в лоб со словами "Bonjour, mon enfant" (Прощай, мое дитя) - и вышла. Такой новенькой институт еще не видал. На ее прелестном и недетском личике не было ни слез, ни смущения, а лишь холодное самоуверенное любопытство: она, казалось, пришла в театр посмотреть, что здесь происходит, и была уверена, что, когда представление надоест ей, она уйдет домой. Никто из сидевших за столом не решился заговорить с нею, но все с нескрываемым любопытством разглядывали ее. Новенькая была высокая, тонкая, грациозная девочка, ее густые пепельные волосы лежали крупными волнами и завитками вокруг овального личика. На темени они были связаны зеленой лентой и локонами падали до плеч. Тонкие брови, темнее волос, лежали правильной дугой. Глаза большие, зеленовато-серые, дерзко-холодные выражали высокомерие и надменность. Рот довольно большой, бледный, не совсем правильные зубы портили общую красоту лица. Платье, вырезанное у ворота, открывало длинную нежную шею с голубоватыми жилками. Руки девочки удивляли более всего: узкие, нежные, с длинными крепкими ногтями, отполированными до блеска.
- Vous ne dinez pas avec ces demoiselles?(Вы не обедаете с этими барышнями?) - спросила новенькая классную даму, увидев, что перед нею не поставлен прибор.
- Я обедаю в своей комнате, chХre enfant(дорогое дитя ), - ответила ей очень кротко Килька. - После обеда у нас часовая рекреация, меня сменяет дежурная пепиньерка, а я иду к себе обедать и отдохнуть.
- C'est Гa (хорошо), я тоже буду ходить к вам или к другой даме обедать и пить mon chocolat (мой шоколад) пo утрам, je n'aimerais pas Ю diner Ю cette table (мне не нравится обедать за этим столом), - отвечала спокойно новенькая.
Девочки переглянулись.
Швейцар Яков и его помощник внесли в столовую корзину с гостинцами, за ними второй солдат принес еще громадную корзину и шкатулку и поставил их на скамейку второго класса, проговорив: "Госпоже Чирковой".
- га се sont mes articles de toilette et mes sucreries (Это мои туалетные принадлежности и мои сласти), - новенькая указала на шкатулку. - Vous me ferez porter Гa dans le dortoir (Отнесите это ко мне в дортуар), - почти приказала она огорошенной Кильке. - Et Га, се sont des petites friandises pour ces demoiselles(И эти маленькие лакомства для этих барышень), - и она указала рукой на класс.
Гостинцы были разделены, каждая девочка получила фрукты, конфеты и petits fours (печенье). Шкот отказалась наотрез от угощения. Франк тоже не взяла под предлогом, что у нее сегодня много своих гостинцев. Салопова отдала свою порцию горничной, потому что любила "истязать свою плоть" и отказываться от искушений. Зато Буракова и Неверова, оказавшиеся соседками новенькой по кроватям, ухаживали за нею как могли.
Вечером, ложась спать, девочки с молчаливым любопытством и затаенной завистью рассматривали тонкое белье, батистовую с кружевами кофточку новенькой. Затем она открыла свою шкатулку, и оттуда посыпались чудеса: духи, кольд-крем, кожаные папильотки, перчатки, жирные внутри, которые Чиркова надела на ночь на руки.
Девочки, отданные с восьми-десяти лет в институт, привыкли к спартанскому образу жизни. Мыло и холодная вода были их косметикой. Чистота, красивый бант у передника да разве еще тонкая талия были единственными проявлениями их кокетства.
- Зеленая ящерица влезает на ночь в новую шкуру, - объявила с презрением Чернушка, глядя на ночной туалет новенькой.
А Ящерица, за которой так и осталось это прозвище, не обращала никакого внимания на окружающих. Буракова и Неверова сразу подпали под ее очарование. Неверова помогала ей раздеваться и даже сняла с нее чулки, что возбудило негодование многих. После ухода Кильки Буракова пододвинула к изголовью Чирковой табурет, надела на него второй, третий и, образовав таким образом стол, поставила на него хорошенький подсвечник с зажженной свечей, зеркало и конфеты.
Новенькая болтала громко, ей было холодно, и она велела Бураковой достать из корзины, которую заранее поставили ей под кровать, теплый пушистый плед и окутать ей ноги; затем она рассказала, что ее папа est trХs riche(очень богат), что братьев ее зовут Анатоль и Авенир, что молодая дама - ее мачеха и что именно из-за нее она захотела на год, пока не станет совсем большой, уйти в институт; ей тут будет хорошо, потому что "Maman est une grande amie de la maison"(Маман - большой друг дома), а затем, как только окончит курс, она выйдет замуж за "petit Basil"(маленького Базиля ) - папиного адъютанта: у них это давно решено.
Ночью Чиркова просыпалась два раза, ей было страшно, она будила то одну, то другую свою соседку и наконец приказала девочкам выставить из промежутков шкапики, а свои кровати придвинуть вплотную к ее кровати.
Со дня поступления новенькой класс разделился на три партии.
Одна, стоявшая всегда в стороне от всякого движения, - группа ленивых, слабых здоровьем, парфешек и Салоповой.
Вторая составила штат Ящерицы, они угождали ей, дежурили около нее по очереди, одевали, рассказывали сказки и получали от нее щедрые подачки не только конфетами, пирожками, но и разными тонкими закусками и винами, которые ей нередко тайком проносили братья и ее прислуга. Не в пример всем прочим, мальчики допускались в дортуар. По вечерам, после ухода классной дамы, там устраивались маленькие пиры, слышался смех и шептание, кровати сдвигались вместе, и в тесном кружке шла какая-то особенная, не детская, не институтская жизнь. Там были и слезы, и сцены ревности, и ссоры со злыми, странными намеками. Кружок этот вскоре определился в пять человек и держался отдельно, уже более не сливаясь с классом до самого выпуска. За Ящерицу эти подданные делали все письменные уроки, устные громко читали, вдалбливали, как роль неграмотному актеру. На уроках ей подсказывали и помогали всеми силами. Смелая, дерзкая девочка помыкала своими пятью приближенными; она целовала одну, чтобы возбудить ревность другой, шепталась с третьей, чтобы поссорить ее с четвертой, и полновластно, с презрением третировала всех.
Но были минуты, когда она бледнела от злости и рвала в клочки свои тонкие батистовые платки; это были минуты, когда она получала отпор от третьей части класса. Это были Шкот, Назарова, Франк, Вихорева и другие девочки, презиравшие ее в силу своего здорового детского инстинкта. Все в ней казалось им ломаным, лживым, противным, они не брали ее гостинцев, звали ее в глаза Ящерицей, брезгливо сторонились ее "приживалок" и зло смеялись над хвастливыми рассказами о "petit Basil".