– Пожалуйста, Сидни, – говорю я. – У меня уже голова болит.
Это действительно так, я чувствую легкую боль где-то за левым глазом – наверное, из-за дополнительной капсулы, которую я приняла прошлым вечером. Ведь все остальное было как обычно. Время от времени такое случается, если мы принимаем слишком много витаминов. Я сообщу врачу.
Лицо Сидни озаряет сверкающая улыбка.
– Ты тут не одна, – заявляет она и показывает мне за спину.
Я растерянно разворачиваюсь и замечаю, что кто-то прячется за кустами. Я вскрикиваю, но, прежде чем успеваю по-настоящему испугаться, этот человек делает шаг вперед.
Джексон.
Он выглядит потрясенным, и это неудивительно, учитывая, что ему пришлось прятаться в кустах за забором нашей школы.
Я снова поворачиваюсь к Сидни.
– Как ты узнала, что он…
– Я заметила его сегодня утром. – Она нетерпеливо машет Джексону рукой.
Я смотрю на него, и он подходит ближе.
– Ты в порядке, – с заметным облегчением произносит он. – Я зашел тебя проведать. И я, ну… еще я принес тебе конфет.
Он протягивает мне пластиковый пакетик.
– Они сильно помялись, и Квентин съел минимум половину, но кое-что осталось. Подумал, тебе захочется попробовать. Ну, знаешь, если ты еще жива. А ты жива, к счастью.
Он прикрывает глаза, словно извиняясь за болтливость. Затем проводит по лицу рукой и смущенно улыбается мне. Сидни наклоняется вперед.
– Ты отлично справляешься, Джексон, – одобрительно говорит она.
Он благодарит ее, и наши взгляды встречаются. Он просовывает пакет между прутьями ограды, чтобы я смогла взять его. Но тут Сидни показывает на спрятанный за кустами участок ограды, где ржавый металл треснул и получился проем, достаточный, чтобы я могла через него проскользнуть. Сделав это, я нарушу сразу несколько правил, и я сильно сомневаюсь, вспоминая предупреждение Антона: «В следующий раз веди себя достойнее».
Но в то же время было бы невежливо оставлять Джексона стоять там в одиночестве, даже не выяснив, ради чего он проделал такой путь. Протискиваясь между прутьями, я чувствую всплеск адреналина.
Оглядываюсь назад, и Сидни напоминает мне, что нужно быть осторожной. Я слышу отзвуки голосов других девушек – они уже бегут в нашу сторону.
– Увидимся через пятнадцать минут, – произносит она, подмигнув мне. Быстро попрощавшись с Джексоном, она устремляется прочь и присоединяется к остальным.
Мы с Джексоном на пару метров отходим от забора, в заросли, чтобы нас не заметили. Сердце яростно колотится. Мы находим несколько густо разросшихся кустов, а за ними – бревно, на которое можно присесть. Оно сыроватое, но мне все равно. Когда Джексон садится рядом со мной, дерево поскрипывает. Я замечаю ссадины у него на руке и несколько отметин на кожаной куртке.
– Ты поранился, – озабоченно говорю я.
Не касаясь кожи, я провожу кончиком пальца вдоль одной особенно длинной царапины у него на ладони. Теперь, когда я обратила внимание на его ссадины, Джексон осматривает их.
– Уф. Ну да. Эти леса жутко неприветливые. Не лучшее место для школьных прогулок.
– Мы никогда туда не ходим, – отвечаю я, подняв взгляд на кроны деревьев. – И, честно говоря, мне трудно поверить, что ты там был. – Искоса посмотрев на него, я замечаю, что от моего взгляда у него перехватывает дыхание. – Ты и правда думал, что я умерла?
– Нет, – отвечает он. – Не всерьез. Ну, в каком-то смысле да, поэтому я и зашел тебя проведать. Я пробирался через эти леса, и все ради того, чтобы упереться в непреодолимый забор – по крайней мере, мне он таким показался, – а потом увидел, как бегут твои друзья. Я понадеялся, что они не примут меня за убийцу с топором. К счастью, Сидни узнала меня и жестами показала, что нужно подождать. И это было… – он немного подумал, – двадцать минут назад.
– Ты так долго тут ждешь?
– Дольше. – Его глаза расширяются. – Это был не слишком продуманный план.
Я смеюсь. Он протягивает мне пакетик с конфетами. Я вежливо благодарю его и выбираю кислые леденцы, а он берет шоколадные Hershéys Kisses.
– Итак… – говорит он, – если ты не против, может, расскажешь мне, что это у вас тут за хренова школа?
– Что ты имеешь в виду?
– Что я имею в виду? – удивленно повторяет он. – Это место принадлежит технологической компании, по крайней мере в прошлом принадлежало. Не говоря уже о том, что какой-то козел схватил тебя и уволок из магазина. Он вытащил тебя оттуда. Мне следовало бы попытаться остановить его.
Я смущена тем, что он снова упомянул мое недостойное поведение.
– Я проявила непослушание, – тихо отвечаю я, разворачивая конфету.
Я внезапно осознаю, что снова кручу что-то в руках, не зная, куда их деть, и снова уделяю Джексону недостаточно внимания.
Он смотрит на меня, и я чувствую тревогу в его взгляде.
– Кто твои родители, Мена? – спрашивает он. – Почему ты здесь? Уверен, что есть и другие школы, которые хотят «сделать девочек снова великолепными» или обещают еще какую-то хрень, в которую верят люди, но зачем сидеть в такой изоляции? Почему ты именно здесь?
Его вопрос удивляет меня.
– Потому что это один из самых лучших пансионов в стране. Исчерпывающее обучение светскому этикету. Элитная школа.
– Ладно… – соглашается он, явно не особо впечатлившись. – А твои родители? Их не беспокоит, что какой-то мужик тебя так хватает?
– Если я это заслужила – не беспокоит. Мои родители доверяют академии. И они очень умны. Мой папа руководит юридической фирмой, а мама занимается благотворительностью. В будущем она планирует участвовать в выборах.
Глядя куда-то в сторону, Джексон водит ботинком по траве.
– Ну да, ясно. Если она считает, что ты этого заслуживаешь, фиг ей, а не мой голос.
Не знаю почему, но я улыбаюсь. Мне почему-то нравится, как он себя ведет, нравится его резкость. Будто он говорит именно то, что думает. Заметив мою улыбку, он тоже смеется.
– Я выждал день, понимаешь ли, – добавляет Джексон. – Я беспокоился о тебе, не мог решить, что делать. Сначала я чуть не поехал за автобусом. Но Кви меня отговорил. Сказал, что нужно продумать план. Но я не мог ждать так долго, так что… вот я и явился. Ну, хоть какой-то план, а?
Я ценю его заботу. Он беспокоится обо мне иначе, чем академия. Кажется, для Джексона не важны мои манеры, прическа или макияж – он ни разу даже не упоминал о них.
– По-моему, хороший план, – говорю я и протягиваю ему пакет с конфетами. Он облизывает нижнюю губу, а затем достает еще одну шоколадку.
Хотя сначала я не могла решить, как мне лучше себя вести, непринужденные манеры Джексона помогают мне расслабиться. Солнце проникает сквозь облака и листву, освещая траву у моих ног. Я пересаживаюсь так, чтобы моя кроссовка попала в пятно света. Я всматриваюсь в лес, слушаю чириканье птиц. Тут и правда очень мирно.
– Не против поцелуя? – спрашивает Джексон.
Жар обжигает мое лицо, и, повернувшись к Джексону, я вижу, что он протягивает мне маленькую шоколадную конфету в серебристой обертке. Он улыбается, заметив мое смущение.
– Спасибо, – говорю я и беру конфету из его пальцев.
Джексон смотрит в сторону академии, на ее каменный фасад. Задерживается взглядом на зарешеченных окнах.
– Так значит, теперь там школа, – произносит он. – На вид здание не сильно изменилось, знаешь ли, разве что на дороге тот устрашающий знак поставили. С тем же успехом могли бы нарисовать на нем череп и кости.
– Погоди, – я распрямляю спину, – ты бывал тут раньше?
– Ага. Не в самом здании, а рядом. Еще до того, как тут все заросло. До того, как поставили забор.
– А когда в последний раз ты тут был? – восхищенно спрашиваю я.
Мысль о том, что Джексон раньше бывал в академии, приводит в меня в восторг. Внезапно кажется, будто у нас много общего, хотя на самом деле, вероятно, это не так.
– Четыре года назад. – Он старается не встречаться со мной взглядом. – Когда мне было четырнадцать. Я часто убегал из дома. Честно говоря, я натворил немало всякой хрени. Обычно я ночевал у Кви, но иногда его родители начинали беспокоиться, и тогда я понимал, что пора на время исчезнуть. Сделать вид, что я возвращаюсь домой. Вместо этого я находил старые здания или места, где можно поставить палатку. Но в итоге родители всегда выслеживали меня. Под конец дошло до суда. Меня приговорили к общественным работам, и я провел сотню часов – не преувеличиваю, – подбирая мусор на шоссе.
– А почему ты убегал из дома? – спрашиваю я.
Меня изумляет сама идея, что можно прятаться от родителей. Это кажется таким… неуважительным.
– Мой папа, – отвечает Джексон. – Мой папа был полным… – Он замолкает и снова смотрит на школу. – Мы не ладили, – поправляется он. – У нас были разные ценности. И мне не нравилось, как он обращался с моей матерью.
– А сейчас?
Джексон бросает на меня мимолетный взгляд и долго молчит, прежде чем ответить.
– А теперь нас осталось только двое, так что у нас нет выбора.
– Двое?
– Мама умерла, – поясняет он, нервно сглотнув, словно у него перехватило дыхание. – Ее не стало три года назад, и папочка быстро протрезвел.
Внезапно я чувствую укол боли в сердце. Никто из моих знакомых никогда не умирал.
– Мне так жаль.
– Верю, – отвечает он, поежившись. – И я понятия не имею, зачем я тебе только что это рассказал. Это было глупо. Прости.
Он отводит взгляд. Такой ранимый. С выражением боли на лице. Он явно не хочет об этом говорить.
Мы сидим молча и едим конфеты. Мы молчим, но при этом не чувствуем неловкости. Когда Джексон снова поворачивается ко мне, его лицо смягчается.
– Так что насчет тебя? – снова спрашивает он. – Ты здесь уже восемь месяцев. Как часто тебя отпускают домой?
– Никогда.
– Что? Ты просто… остаешься здесь?
– Да. Мы постоянно живем здесь. У нас интенсивная программа.
– Ты часто выбираешься наружу?
– Я? Нет, никогда. Но когда мы на территории школы, за нами следят не так усердно, как во время экскурсий.