Я опускаю взгляд на свою руку, понимая, что должна попросить доктора залатать шрам и соврать ему о том, как я его получила. Но теперь я не понимаю зачем. Почему у меня не может быть шрамов, как у Джексона?
Джексон вскрывает обертку и приклеивает пластырь к порезу. Я не говорю ему, что не смогу его оставить. Но не возражаю, потому что меня успокаивают его нежные прикосновения. Так не похоже на прикосновения мужчин в академии – либо жесткие, либо властные.
Я много раз обдумывала свою предыдущую встречу с Джексоном и решила, что должна быть вежливой с ним, чтобы ему понравиться, что я должна ублажить его. Но теперь я начинаю понимать, что не все, чему меня учили, – правда.
Джексон приклеивает пластырь, сминает обертку в руке и запихивает ее в рюкзак. Затем он серьезно смотрит на меня.
– Ты хотел бы, чтобы я была более вежливой? – внезапно спрашиваю я.
Рот Джексона искривляется в смущенной улыбке.
– Почему ты так решила? – спрашивает он. – Я хочу, чтобы ты была собой. Чтобы тебе было комфортно.
Это интересная мысль. Комфорт. Уверена, профессор Алистер сказал бы, что это то же самое, что леность, но, когда это слово произносит Джексон, оно звучит как должное – как то, чего можно пожелать другому. Я все еще не перестаю думать об этом, когда Джексон откидывается назад, опираясь на руки, и смотрит на меня.
На нем черная кожаная куртка, а вокруг шеи обернут вязаный шарф – нитки кое-где перетерлись, но каким-то чудом держатся. Его глаза блестят от холода. Вдалеке я слышу топот ног – девушки делают очередной круг по дорожке. Несмотря на утреннюю прохладу, птицы чирикают на деревьях – и этот звук чудесен. Он заставляет меня забыть, что я не должна выходить за забор. Но когда я вспоминаю об этом, мне кажется несправедливым, что я не могу приходить сюда, когда захочу.
Не кажется. Это и правда несправедливо.
– Как прошел ваш прием в пятницу? – спрашивает Джексон, вытянув свои длинные ноги. – Кто приходил?
– Не думаю, что ты кого-то из них знаешь, – говорю я, сочтя этот вопрос странным, – но там были родители, спонсоры и инвесторы. Врач, психоаналитик, мистер Петров со своей женой.
Джексон опускает взгляд и срывает травинку, росшую рядом с деревом. Он ничего не отвечает, хотя сам задал вопрос.
– На самом деле, – говорю я, осторожно переходя к нужной мне теме, – возможно, ты мог бы мне кое в чем помочь?
Он с любопытством смотрит на меня.
– В чем же?
– Наша подруга Леннон Роуз покинула академию, и мы беспокоимся о ней.
Джексон садится прямо, на его лице отражается беспокойство. На мгновение мне хочется остановиться, сказать ему, что все в порядке – все просто великолепно, – только чтобы его порадовать. Так я бы сказала инвестору, но с ним я не хочу делать вид. Мне хочется честности и прямоты, и мне кажется, что это самое откровенное решение, которое я когда-либо принимала.
– Она не попрощалась, – продолжаю я, – она даже не забрала свою обувь.
– А что об этом говорит школа? – спрашивает он.
– Наш психоаналитик – Антон – сказал мне, что запрещает мне ее упоминать. Он рассказал мне – и я думаю, что он соврал, – что Леннон Роуз больше не смогла оплачивать обучение и что она покинула академию. Но… может, я ошибаюсь. – Я делаю небольшую паузу. – Но думаю, что нет.
– Я тебе верю, – отвечает Джексон. – Не позволяй этому вашему Антону решать, что ты знаешь, а что нет. Думаю, он бы оправдал и то, как этот ваш надсмотрщик обращался с тобой на заправке.
– Смотритель, – поправляю я, и Джексон закатывает глаза.
– Ага, именно, тот самый козел, – говорит Джексон. – Знаешь ли, я был там и могу сказать тебе, что его поведение – полный беспредел. Что бы там ни происходило в вашей школе, уверяю тебя, все это – плохое обращение с детьми.
Я смотрю на него и никак не могу решить, что сказать дальше.
– Джексон, – произношу я, немного понизив голос. – Что тебе известно об Академии инноваций? Ты постоянно говоришь, что там что-то не так, но откуда ты знаешь?
– Потому что у меня есть глаза, – не задумываясь отвечает он. Должно быть, поняв, что этот ответ ничего мне не объяснил, он извиняется. – Это…
Он замолкает так надолго, что мне кажется, будто он так и не закончит предложение. – Мена, это точно не обычная школа.
– Что ты имеешь в виду?
– Слушай, я знаю, что это место переделали в академию. Весь город это знает. Но странность в том, что никому толком не известно, что там происходит. Крутые машины ездят туда-сюда, но нет никаких данных об учениках. – Он встревоженно качает головой. – Мы видим симпатичных девушек, но никто не спрашивает, что с ними происходит за стенами академии, потому что у людей, управляющих этим заведением, есть власть. Они богаты, безбожно богаты.
Вдох застревает в горле – я потрясена тем, что нас держат… в секрете.
– Вчера вечером я позвонил своему отцу, – добавляет Джексон, словно сожалея об этом поступке. – Я беспокоился о тебе. Так что я попросил его рассказать мне все, что он знает об академии.
– И что он сказал? – спрашиваю я.
– Он велел мне не лезть во все это. Держаться подальше. – Джексон пристально смотрит на меня. – И это довольно странно. Там происходит что-то чертовски странное.
Его слова пугают меня, и я оглядываюсь на здание академии. Территорию окружает стальной забор. На окнах решетки. Горы нависают над нами, изолируя от окружающего мира.
– Может, ты расскажешь мне, что происходит? – спрашивает Джексон. – Я должен знать.
На мгновение на его лице мелькает уязвимость, хотя не могу понять почему. В конце концов, похоже, он знает о моей школе больше, чем я сама.
– Они дают нам витамины каждый вечер, – говорю я. – С пятницы я перестала принимать свою дозу. А вчера вечером я открыла одну из капсул, и она была наполнена металлом, серебристой пылью. – Я хмурюсь. – И эта пыль шевелилась, как от магнита.
Глаза Джексона расширяются.
– Что? – спрашивает он.
– Когда другие девушки принимали ее, они забывали о произошедшем.
– Боже, – бормочет он, проводя рукой по темным волосам. – Управление сознанием или что-то вроде того? Вроде… – Он задумывается в поисках ответа. – Вроде нанотехнологий? – спрашивает он.
Я совершенно растеряна. В школе нам никогда не рассказывали про подобные вещи.
– Мне даже не разрешается пользоваться компьютером, – сообщаю я Джексону. – Так что я понятия не имею.
Он насмешливо фыркает.
– Ага, ну теоретически – хотя я сам-то не ученый, – если вы принимаете биомедицинские наноботы, если это они и были, то они проникают во все твои клетки и копируют здоровые клетки твоих органов. Так можно лечить болезни, порезы, ушибы.
Я всегда была очень здоровой, как и другие ученицы. Витамины подбирают индивидуально для каждой из нас. Так что… значит, они работают, в конце концов?
– Значит, мне нужно и дальше их принимать? – спрашиваю я.
Глаза Джексона широко распахиваются.
– Нет! Конечно, нет. Мена, эти наноботы проникают и в твой мозг, и каждая крошечная частица излучает определенный импульс, подобранный специально. Эти импульсы интерпретируются как… мысли. Так что да – готов держать пари, что они управляют вашим сознанием. Но все-таки это только теория, потому что до настоящего момента я считал, что про подобную хрень только в интернете пишут.
Я тоже не уверена, существует ли такое на самом деле. Но я видела серебристый порошок в капсуле. Я никогда раньше не видела ничего подобного. И я не смогу добровольно принимать его и дальше, пока не узнаю, как именно он на меня влияет.
– А кто твои родители, Мена? – Джексон задает еще один вопрос. – Наверное, они важные персоны, если они отправили тебя сюда, если они сделали с тобой такое. Так кто они?
Его вопросы пугают меня все сильнее. Я поспешно вспоминаю все, что знаю. Я говорю ему, что мой папа – адвокат, а мама занимается благотворительностью. Но чем больше Джексон забрасывает меня вопросами (Откуда они родом? Сколько им лет? Есть ли у тебя бабушки и дедушки?), тем сильнее я убеждаюсь, что знаю о них не так уж много.
Паника сдавливает мою грудь, парализует меня. Где мои родители? Почему они не звонили, чтобы узнать, каково мне здесь? Почему они бросили меня здесь?
Джексон, нахмурившись, наблюдает за мной.
– Прости, – говорит он.
Я отмахиваюсь от его извинений и шмыгаю носом, сдерживая слезы. Мы сидим молча и неподвижно, пока я не успокаиваюсь.
– Ты упомянула… психоаналитика? – спрашивает Джексон, немного помолчав. – Кто это? Чем он занимается?
– Он помогает нам контролировать наши побуждения, – говорю я.
– Думаю, этим он не ограничивается, – рассуждает Джексон. – Они как-то управляют тобой, с помощью этих витаминов, с помощью психоаналитика – не знаю точно. Думаю, тебе нужно убираться оттуда. И мы можем сделать это прямо сейчас.
Я удивленно смотрю на него.
– Я не могу просто так уйти, – говорю я. – А как же другие девушки?
– Вам всем нужно убираться оттуда.
– Мы… мы не можем. Наши родители…
– Думаю, они поймут, – произносит он с заметным нетерпением. – Мена, эта хрень абсолютно ненормальна.
Он повышает голос, и я прикрываю ладонью его рот, испугавшись, что кто-то нас услышит. Когда я касаюсь его, он замирает, глядя мне в глаза. И на мгновение я вижу в них… вину.
Джексон медленно отводит мою руку и кивает, извиняясь за то, что потерял самообладание.
– Ладно, – соглашается он, отводя взгляд. – Если ты не хочешь уходить оттуда, нам надо разобраться, для чего академия использует вас. Сможешь добыть такую информацию?
Вопрос неожиданно кажется мне холодным, деловым. Может, я как-то его оскорбила?
– Что именно тебе нужно? – спрашиваю я.
– Документы, – отвечает он. – Документы сотрудников, родителей, все, что сможешь найти. Все, что я смогу изучить.
– Не понимаю. Где я вообще возьму такие вещи?
– Может, у психоаналитика? – предполагает он. – Наверняка он хранит все в своем кабинете.