– Где ты была? – спросила я, и какую бы игру мы ни вели, я проиграла. – Почему вернулась?
Раздался резкий шлепок, затем другой. Она сбросила свои синие в горошек шлепанцы, которые мы украли весной в «Вулворте». И положила босые ступни мне на колени.
– Ты разве не знаешь, Декс? – Было странно слышать, как она произносит мое имя. То имя. Будто вымышленный друг вдруг ожил, подумалось мне. Папа однажды читал мне книжку об этом, когда я была маленькой. После чего мне несколько недель снились кошмары. – Я всегда возвращаюсь.
– Но куда ты уезжала? Зачем? – Я запнулась, прежде чем успела добавить: «Почему ты уехала без меня?» Скромная победа.
Звук пронесшейся мимо машины, потом еще одной. Вот сколько ей понадобилось времени, чтобы ответить: мерило расстояния между вопросом и знанием; две машины на пустынной дороге.
– Господи, Декс, а как ты думаешь? Ублюдок и его потаскуха-жена меня услали.
Такой вариант мне в голову не приходил. Что она меня не предавала. А вот я предала ее, не подумав об этом.
– Они сказали, что не знают, куда ты делась.
– Ну надо же, они тебе соврали? Кто бы мог подумать!
– Куда они тебя услали?
Она фыркнула:
– Туда, куда обычно отправляют заблудших дочерей. Скажем так: в санаторий. Только с добавкой Иисуса.
Значит, не Сиэтл, не Нью-Йорк, не съемки в музыкальных клипах, не бродячая жизнь, а это. Я ждала, когда что-нибудь почувствую.
– Ты думаешь: «О нет, Лэйси, какой ужас! Если бы я только знала, я бы тебя вызволила».
– Там было… было плохо?
– Ох, Декс, ты только глянь на себя. – Она обвела мои щеки пальцем и ущипнула меня. – Жутко мило, когда ты изображаешь беспокойство и вот так складываешь губки.
Я уже забыла, как она смеется.
– Думаешь, Ублюдок в силах заставить меня страдать? Я тебя умоляю! Отвратный летний лагерь с оболваненными овцами. Десять минут – и я там главная.
– Не сомневаюсь.
– А ты, Декс? Что ты делала на каникулах? Кроме того, что отчаянно скучала по мне?
Я пожала плечами.
Мне хотелось все ей рассказать – про вечеринку и ее последствия, про странности Никки, про охлаждение между мной и отцом. Да, мне хотелось рассказать.
– Обычное лето, – сказала я. – Ты же понимаешь.
Лэйси зачерпнула пригоршню грязи и швырнула ее в озерцо. Когда та достигла поверхности воды, раздался неприятный шлепок.
– Забудем о прошлом. Давай поговорим о будущем. Ты готова выслушать план?
– Какой план?
– До чего ты тормозная, Декс. Надо над этим поработать. Что мы делали в мае, когда нас так грубо прервали? Что значилось в первом пункте нашей повестки?
Я помотала головой.
– Месть, Декс. Свергнуть дрянь с ее трона, заставить ее заплатить за то, что она нас поимела. Кто, по-твоему, навел Ублюдка на мой тайник? Почему меня вообще услали?
– Не думаю, что Никки донесла. Что могла донести.
– Да ты охренела? Именно она и донесла! А теперь заплатит.
– А может, ну ее совсем, Лэйси? Начнем сначала. Ты же сама сказала: забудем о прошлом.
– Ты, которая таит обиду с третьего класса, хочешь забыть о прошлом?
– Да.
– Нет.
– Да. Хочу.
– Нет, не хочешь. «Да, хочу». Нет, не хочешь, – да, хочу – нет – да… – Она высунула язык. – Мы же не шестилетки, к чему такие игры. А кроме того, ты знаешь: я всегда выигрываю.
Мне припомнился особенно неприятный эпизод полуночной игры в вопросы и ответы с водкой в качестве ставки и одновременно смазки. Чем больше я пила, тем больше проигрывала, чем больше проигрывала, тем больше пила. Помню, как Лэйси, подзуживая меня, пихала мне в руку стопки.
– Я не хочу больше об этом говорить, – пробормотала я.
– Не позволяй ей тебя запугать.
– Она меня не запугивает. Она… – Я не смогла сказать ей правду, всю правду. – Она извинилась. Я приняла извинения. Проехали.
Лэйси разразилась хохотом:
– Охренеть. Она извинилась? Спорю, пообещала никогда больше тебя не третировать, чтоб ей провалиться на месте?
– Примерно так.
– Знаешь, кто тоже наобещал кучу всего? Гитлер.
– Перестань, Лэйси. Ты серьезно?
– Я серьезно, Декс. Исторический факт, можешь проверить. Называется политика умиротворения: ему просто давали, что он хотел, и хавали его бред, потому что слишком боялись ему возразить и считали, что так легче сохранить мир. Знаешь, что случилось потом?
– Я само нетерпение!
– Он захватил гребаную Польшу.
– Гитлер – не лучший аргумент в споре, Лэйси. И вряд ли Никки Драммонд нацелилась на Польшу.
– Со злом нельзя торговаться. Его нельзя умиротворить. С ним надо сражаться. Искоренять его. Иначе оно разрастется.
Как хорошо было прошедшим летом без всяких врагов.
Лэйси сплела свои пальцы с моими.
– Знаешь, почему парни любят держаться за руки вот так? – сказала она мне однажды. – Потому что это се-е-ексуально. – Она протянула последнее слово, ей нравилось меня смущать. – Пальцы практически совокупляются.
– Скажи это, Декс, – потребовала она теперь, сжимая мои пальцы. – Ты и я. Мы вдвоем против целого мира. Все как прежде.
– Конечно.
Мы возвращались домой в тишине, без музыки и разговоров. Лэйси поставила босую ступню на сиденье и выставила в окно руку, крутя руль кончиками пальцев другой.
– Заехать за тобой завтра утром? – спросила она, остановив машину перед моим домом. – Мы могли бы снова рвануть на океан, посмотреть на настоящую воду.
– Завтра надо в школу.
– Да, и что?
– Я не могу прогулять.
– Почему?
– Потому что не могу. У меня самостоятельная по математике. И… другие планы.
– Какие такие планы?
– После школы я собираюсь в торговый центр, ясно?
– Ну и ладно, скажешь матери, чтобы она свозила тебя в ад в другой раз.
– Я не с мамой, и не… – Я едва подавила искушение назвать вслух имя, чтобы посмотреть на ее реакцию. – Я согласилась съездить кое с кем и хочу съездить, ясно? Поэтому я поеду.
В темноте раздался звук, как будто она поперхнулась собственной слюной.
– Забавно. Ха-ха.
– Нет. Серьезно.
– Вот как.
Мне захотелось дотронуться до ее лица, прикоснуться пальцами к губам и ощутить, какую форму они принимают, когда она удивляется. Мне захотелось крепко обнять ее и заставить пообещать, что она никогда больше меня не бросит.
Мне хотелось, чтобы она испарилась.
– А ты придешь в школу? – спросила я, открывая дверцу.
– Вот еще баловаться. Мне дали пару недель, чтобы догнать класс. – Она медленно выплевывала слова. – Ну да ладно. Я могу рвануть на пляж и одна. Может, пришлю тебе открытку.
– Жду не дождусь.
Она отъехала, но вдруг остановилась и высунула голову в окно. Бледное, как луна, лицо по-прежнему выглядело странно без шапки черных кудрей.
– Эй, Декс, чуть не забыла…
– Да? – Я напряглась. Сейчас она спросит меня о том, чего я не смогу ни подтвердить, ни опровергнуть. Или найдет волшебные слова, которые снова свяжут нас незримой нитью, склеят трещину. Я могла бы ждать в темноте вечно, хотя частица меня отчаянно хотела сбежать.
Но она лишь сказала:
– Передай от меня привет папе.
И укатила.
Я ожидала, что ночью мне будет сниться Лэйси. Когда этого не произошло, я проснулась с уверенностью, что она уехала. Теперь сбежала по-настоящему или ускользнула в мое воображение, как некое сказочное существо, которое, однажды отвергнутое, само себя похищает.
Я сходила в школу, сделала уроки, вежливо поговорила с родителями, не думая о Лэйси, не думая о Лэйси, не думая о Лэйси.
В воскресенье Никки позвала меня в церковь, и я чопорно сидела рядом с ней, изучая скамью, пока священник вещал про ад, считала лампочки в модульных светильниках и пыталась не прозевать время, когда надо вставать для вознесения хвалы Иисусу. Без волшебных грибов Господь оказался куда менее интересным, а церковь на трезвую голову совсем не изменилась с дней моего детства. Дамы обмахивали веерами воскресные наряды, их мужья старались занять места у выхода, чтобы незаметно ускользнуть на перекур, дети с бантами и галстуками-бабочками находили тошнотворное удовольствие в хорошем поведении, увертываясь от плевков тех сорванцов, которые его не находили. Священник разглагольствовал о том, что надо прощать, открывать свое сердце тем, кто дурно поступал с вами, но не объяснил, как отличать тех, кого следует прощать, от тех, кого прощать не следует, или что делать, когда простить одного означает предать другого.
– Тут потом за обедом будет вино, – прошептала Никки. – Можем разжиться немного, если осторожно.
Я всегда была осторожна.
Проходили дни, а Лэйси все не было, и я уже начала думать, что ее возвращение мне пригрезилось. А потом, в понедельник после школы, на выделенную автобусную полосу выкатил «бьюик» и дал один громкий протяжный гудок, не умолкавший, пока все, находился на остановке, не повернулись в его сторону.
Лэйси высунула из окна голову:
– Залезай.
Комната изменилась. Огромный плакат с Куртом исчез. Все исчезло.
– Генеральная уборка. – Лэйси пожала плечами. – Собираюсь в монахини.
Она выкрасила стены черной краской.
– Ублюдка чуть удар не хватил, – сообщила она.
Лэйси села на кровать. Я опустилась на пол, скрестив ноги, рядом с тем местом, где она раньше хранила кассеты. Они тоже исчезли. Все, что осталось, Лэйси теперь хранила в машине. Несколько пленок в бардачке, все остальное – в коробке в багажнике.
– Никогда не знаешь, когда понадобится быстро слинять.
Я думала, мы куда-нибудь поедем; мы всегда катались. Но Лэйси заявила, что хочет мне что-то показать. И многое рассказать.
Она улыбнулась фальшивой улыбкой Лэйси.
– Ну как там торговый центр?
– Отлично. Ты же знаешь. Магазины.
– Я знаю, что ты ездила с Никки Драммонд, – сообщила она.
– Ты за мной следила?