– Я так и думала.
Я села. Обняла ее, что было непривычно, поскольку раньше мы никогда не прикасались друг к другу, но и привычно, поскольку минуту назад мы обнимались.
– Тебе надо чаще так делать, – сказала я. – Обнажаться. Тогда тебя скорее полюбят.
– Нет, не полюбят.
– Нет, не полюбят, – согласилась я. – Кретины – не полюбят. Да и пошли они.
– Пошли они, – повторила она и набросилась на очередной винный коктейль: один, два, три долгих глотка – и бутылка опустела. Меня затошнило от одного вида.
– Ты ведь соображаешь, что делаешь, верно? – Я имела в виду выпивку и себя; я имела в виду потерю Крэйга и попытку не потерять самообладание, удержать в себе все свое дерьмо, чтобы и дальше быть той Никки Драммонд, какую видит в ней весь ее мирок.
Она усмехнулась и поцеловала меня в лоб: легкое касание губ и мимолетный, такой быстрый, что мне могло просто почудиться, тычок кошачьего язычка. Это так напомнило мне Лэйси, что всего на секунду я отвлеклась, закрыла глаза и представила нас втроем: Лэйси, Никки и меня, со сплетенными пальцами, сверкающими глазами, с бурлящей в нас любовью, в этом священном месте с его мертвыми вагонами и призрачной машиной хаоса, которая отвезет нас всех в невозможное.
– Я всегда знаю, что делаю, – сказала Никки, и ее голос заставил меня очнуться.
Все же надо было возвращаться домой, и когда я пришла, меня уже ждал отец. Они сидел на крыльце с кружкой в руке, как будто это могло кого-то обмануть.
– Я прикрыл тебя перед матерью, – сообщил он.
– Мой герой.
– Ханна… – Он подался вперед. – Ты пьяна?
– Ревнуешь?
– Учитывая… обстоятельства, я не скажу маме, но…
– Но? Но что? Мне надо вести себя лучше?
– Если хочешь поговорить о том, что ты сегодня видела…
– Нет.
Мне не хотелось говорить об этом. И уж конечно не хотелось, чтобы об этом говорил он.
– Представляю, что ты подумала. Но все совсем не так.
– Да неужели? А что, по-твоему, я подумала? Что ты с ней спишь?
– Ханна!
– По-твоему, такая картинка нарисовалась у меня в голове? Ты с ней, голые, в каком-нибудь вшивом мотеле? Или ты ее трахаешь прямо в пустом кинотеатре? Точно грязный старикашка на порносеансе. Только у вас все происходит в 3D?
– Давай поговорим утром, когда ты… – он откашлялся, – придешь в себя. Но прошу тебя, знай, что ничего такого не было.
– Разумеется, ничего такого не было. Ты же жирный старик, – сказала я, думая про себя: пни, пни сильнее. – Неужели ты и впрямь надеялся, что у тебя есть шанс?
– Лэйси нужно было с кем-то поговорить. Вот и все. Клянусь богом.
Его не проняло.
Я ему поверила. Частично. Почти целиком. Он и правда не хотел спать с Лэйси; он хотел быть ее отцом. Хрен редьки не слаще.
Я обогнула его:
– Ты не получишь нас обеих.
– Ты… э-э… Ты не расскажешь маме?
– Ничего не было, – отрезала я, и он, должно быть, подумал, что я про сегодняшний день, а не про все, что случилось раньше, все, что было между нами, про мои детские годы и мою веру в него, мою прежнюю жизнь, потому что, судя по его виду, он почувствовал облегчение.
Я не ждала, что Лэйси извинится. «Никогда не извиняйся», – это я крепко запомнила. В школе я избегала ее, а дома избегала отца. Девочки страдали сыпью и приступами головокружения. Батл-Крик съежился от страха перед дьяволом. Октябрь стремительно подходил к концу.
За неделю до Дня всех святых разразилась гроза. Последний вздох лета, прежде чем пойдет снег. Я дождалась, пока родители уснули, стащила ключи от машины и поехала на наше озеро. Как она удивится, думала я, когда увидит, что я научилась водить без ее помощи.
Я не сомневалась, что она там. Из-за грозы, из-за меня. Существуют неодолимые силы, но нет недвижимых предметов. Гроза позвала; мы всегда откликались.
Вид у нее был жутковатый: забрызганная грязью, влажно блестевшая в свете фар, она казалась диким порождением воды и ночи.
– Тебя не приглашали, – заявила она, когда я приблизилась. – Тебя не ждут.
Это свободная страна, могла бы по-детски возразить я, но понимала, что незаконно вторглась на чужую территорию, что все «наше» в действительности принадлежало ей. Она была хранителем всего дикого и свободного.
Меня не приглашали, но когда я опустилась на причал, она устроилась рядом. Мы сидели плечом к плечу, так близко, что даже шепот мог преодолеть расстояние между нами. Ее щека блестела. На ресницах повисли капли дождя. Она опустила голову, пряча глаза и выставляя напоказ нежную бледную покатость шеи и плеч. Татуировка расплылась черным пятном, ручейки чернил прочертили на позвоночнике темные вены.
Я прикоснулась к кляксе, некогда бывшей звездой:
– Какая же ты врушка.
Она чуть приподняла голову, так что я заметила ее улыбку.
– Кто как обзывается, тот так и называется. – И она снова повесила голову, будто тряпичная кукла. – Знаю, что ты думаешь. С ним ничего не было.
– Ты не знаешь, что я думаю. Больше не знаешь.
Она только рассмеялась.
– Тебе пора завязывать с дьявольскими штучками, Лэйси.
– Да что тут такого? Что они мне сделают? Утопят в колодце? Экзорцируют?
– Для начала выгонят.
– Ой, напугала!
– И… ну не знаю. А вдруг кому-то на самом деле станет плохо?
– При чем тут я? Ты же не веришь, что это я насылаю на них порчу? – Лэйси встряхнула головой, как собака. Брызги оказались холоднее капель дождя.
– Ты же знаешь этот город, Лэйси.
– А тебе-то что?
Тут она меня подловила.
– Лучше за себя беспокойся, – сказала Лэйси.
– У меня все в порядке.
– Впереди черная полоса.
– Это вроде как пророчество? – осведомилась я. – Или что? Угроза?
– Декс… – Она вздохнула. Наши плечи вздымались и опускались. Вдох, выдох. Медленно, равномерно. Дыши, Декс. Дыши, Лэйси. – Я хочу тебя защитить, Декс. Вот и все.
Никки сказала бы, что она ревнует. Что она нуждается в том, чтобы я нуждалась в ней, и не важно, насколько всем плохо.
– Что касается твоего папы, то ты тут ни при чем. И что касается Никки – тоже.
– Ага, конечно, дело в таинственном заговоре, в который ты не можешь меня посвятить, я поняла.
– Дело в Крэйге, – сказала она.
Первый ответ по существу, который я получила от нее с момента ее возвращения.
– Тебе лучше не знать, – добавила она и, возможно, была права.
Я вздрогнула и вытерла со лба капли дождя. Поверхность озера бурлила, устремляясь к тучам.
– Иногда было не так уж плохо, правда, Декс?
Я не могла врать в грозу.
– Всегда было только хорошо. – Я взяла ее за руку – без всякой задней мысли, просто испытывая физическую потребность прикоснуться к ее скользкой коже. Уцепиться за нее. – Расскажи мне, Лэйси. Что бы ни случилось. Так будет лучше. – Она же ведьма, так? Вот я и внушала ей: найди нужное заклинание. Призови слова.
Она стиснула мою руку:
– Давай начнем сначала, Декс. К черту прошлое.
Я не понимала, как она может так говорить, ведь прошлое повсюду. Декс и Лэйси обитали в прошлом. Если она его сотрет, от нас ничего не останется.
– Я не пыталась от тебя отгородиться, – сказала Лэйси. – И не делала секрета из своей настоящей жизни. – Каким-то образом мы опять говорили о Никки. Мне не хотелось впускать ее сюда, к нам. – Люди хранят секреты, когда чего-то стыдятся.
– У тебя куча секретов.
– Но ты никогда не была одним из них, Декс.
Я не смогла возразить, что никакой разницы нет.
– Скучаешь по мне? – спросила она.
– Ты же здесь.
Лэйси взяла мое лицо в свои ладони. Пальцы у нее были длиннее, чем мне помнилось. Я вдруг заметила, что вся она стала более угловатой. У нее выпирали ключицы; плечи и локти заострились.
– Нет, не скучаешь, – вымолвила она с удивлением.
Мне сдавило грудь. Я не могла говорить, пока ее пальцы жгли мой подбородок, щеки, губы. И когда я не возразила ей, она бросилась с причала в озеро.
Я выкрикнула ее имя.
Всплески в темноте. Знакомый смех. Удар грома.
– Давай сюда! – позвала она. – Водичка что надо!
– Сейчас ведь долбаная гроза!
– Все такая же трусиха! – крикнула она и исчезла во мраке.
Долгие-долгие секунды, спокойная вода и пустынная ночь, только дождь, молнии, я – и Лэйси, где-то там, внизу… Мучительные секунды ожидания, когда она вынырнет, задыхающаяся, хохочущая и живая.
Настало время спросить себя: сумеет ли она спастись самостоятельно. Сумею ли я спасти ее. Нырнуть в темную воду, непроницаемую, как небо. Преодолевая невесомость, погружаться все глубже и глубже, пытаясь нащупать ее тело и тяжело опускаясь на илистое дно. Лэйси будет бороться, это ее манера, тянуть меня за волосы, взбираться на меня и так отчаянно стремиться к поверхности воды, к воздуху, к жизни, что вытащит нас обеих.
Я стояла на краю причала, пятки на досках, носки над водой, и пыталась заставить себя прыгнуть.
Озеро было темным и бескрайним. А потом по поверхности воды поплыла луна лица. Очередная игра. Теперь мы обе знали, кто выиграл, потому что она оставалась в воде, а я на берегу.
В машине было тепло и сухо, и мне захотелось свернуться калачиком на переднем сиденье и заснуть. Вместо этого я завела двигатель и оставила Лэйси у озера, с водой и грозой, зная, что молния никогда не посмеет ударить в нее.
Она не выходила у меня из головы.
В ту пятницу, когда Никки позвонила мне, чтобы поныть, посплетничать и пожаловаться на вечеринку с ночевкой, которую ее вынудили устроить (утомительная обязанность делать счастливое лицо ради своих так называемых друзей), и сказала: «До чего ж меня все это достало, я бы лучше позвала тебя и мы посмотрели бы какой-нибудь дурацкий фильм», я разорвала молчаливое соглашение между нами и ответила:
– Да запросто.
– Что запросто?
– Приду. И посмотрю какой-нибудь дурацкий фильм или что угодно.