…И едва сели за стол (тот оказался накрыт, однако ни единого человека из прислуги не наблюдалось), Татьяна царственным взмахом головы приняла Ансаров тост, звучавший очень по-русски, – за прекрасных дам и за встречу. А потом сразу произнесла:
– Ансар, давай играть в открытую. Я никогда не поверю, что ты позвал меня просто потому, что соскучился. Что ты от меня хочешь?
(Спрашивала – и в глубине души надеялась: шейх хотя бы сделает вид, что ему от нее ничего не нужно. Действительно соскучился, вспоминал, мечтал увидеться…)
Однако тот, похоже, обрадовался, что время комплиментов истекло. И задумчиво произнес:
– Да, Таня. Ты права. У меня к тебе дело.
И одной этой фразой перечеркнул все ее тайные, но такие горячие мечты. Вино сразу показалось кислым, а искусно сервированные блюда (осьминоги, гигантские креветки, огромные мидии) больше не пробуждали аппетит, но вызывали отвращение.
– Спасибо, что ты честен со мной, Ансар, – холодно произнесла она.
А он – спокойно парировал:
– Я всегда предпочитаю сначала говорить о деле – и лишь потом о любви. Я хочу, чтобы ты мне помогла, Таня.
– Помогла? – горько усмехнулась она. – Как? Надумал заминировать еще один самолет? Или что-нибудь еще более эффектное?
Он перегнулся через стол, коснулся ее руки. Он хочет сказать, что сожалеет?
Однако шейх заговорил совсем о другом, и голос его звучал – о боги, возможно ли такое?! – будто принадлежал не миллиардеру, властителю мира, а мятущемуся, неуверенному в себе интеллигенту:
– Знаешь, Таня, что говорил мне отец, мне, совсем еще тогда молодому? «Ансар, ты – мужчина, но ты не похож на других мужчин. И отличаешься от них тем, что твой статус дает тебе возможность быть всегда правым. Запомни: всегда. Даже в том случае, если ты совершаешь абсолютно неразумный поступок». Я, конечно, согласился с отцом. И всегда считал: все, что я делаю, – единственно верно. Но сейчас иногда думаю: до какой же степени я заблуждался… Совершал ошибки – и не признавал этого…
Шейх смолк.
– Ты ведь по образованию психолог, – продолжил он, – и должна понимать, насколько тяжело осознавать подобное, особенно такому человеку, как я.
«Тяжелы они, страдания непогрешимого миллиардера…» – насмешливо подумала Таня. Но к чему клонит Ансар, она пока не понимала.
– Впрочем, – спокойно добавил шейх, – ты не только психолог, но еще и игрок. Поэтому не мне тебе объяснять, насколько ты бываешь разочарован, когда оказывается, что ты ставил не на ту карту.
Он внимательно взглянул на нее, и Таня беззаботно усмехнулась в ответ:
– Ну, я – в отличие от тебя – о своих ставках никогда не сожалела.
Хотя она по-прежнему не понимала, куда ведет Ансар и к чему это запоздалое и, кажется, не совсем искреннее раскаяние.
Шейх же скривил губы в улыбке:
– Ты всегда ставишь правильно? Всегда довольна, как складывается твоя жизнь? И тебе никогда не хочется бросить свою отвратительную работу, замешанную на обмане, и навсегда забыть одинокие вечера в пустой квартире и безумный город, где ты живешь?
«Можно подумать, у меня есть другой выход – вместо работы! Или ты меня сейчас на свою яхту жить позовешь? Или в какой-нибудь из особняков?!»
Все предвкушение растаяло без следа. Ничего у них с Ансаром не будет. И сейчас Таня чувствовала лишь страшную усталость, и больше всего ей хотелось одного – оказаться в той самой своей пустой квартире, о которой говорил Ансар. В Москве, безумном городе. Снова стать песчинкой, одной из десяти миллионов. И нареветься вдосталь.
Она отставила свое вино. И очень сухо произнесла:
– Давай ближе к делу, ладно?
Ансар тоже отодвинул бокал. Роскошный обед остался почти нетронутым. Шейх очень по-деловому произнес:
– Я хочу тебе кое-что показать.
Значит, окончательно сворачиваем отношения на бизнес. А если ей не хочется иметь с ним никаких деловых отношений?
Таня кокетливо улыбнулась:
– Что показать?
– Один небольшой… фильм.
– Обо мне?
Во взгляде шейха промелькнула досада. Однако ответствовал он довольно галантно:
– Твоя красота действительно достойна того, чтобы ее запечатлели на пленку… Однако фильм о другом. Пойдем.
Поднялся из-за стола и, не оглядываясь, проследовал к выходу из столовой. «Мог бы и стул мне отодвинуть», – мелькнуло у Тани. Хотя и прежде Ансар никогда себя не утруждал чрезмерной любезностью – это делали, по его приказу, слуги. Однако сегодня не было и слуг…
Они прошли в кабинет шейха.
Там ощущение неприкаянности у девушки лишь усилилось. Хотя все здесь и осталось как прежде: идеальный порядок, золоченые корешки фолиантов за стеклом шкафа, компьютер, ти-ви и прочие гаджеты – но все равно казалось: здесь совершенно пусто. Нежилой дух. Ни единой бумажки на столе, и даже золоченые ручки на подставке выглядели так, словно ими давно не пользовались.
Ансар усадил ее на холодный кожаный диван, клацнул пультом. Экран телевизора услужливо вспыхнул – сначала помехи, потом дрожащее, явно любительское изображение: улочка средиземноморского городка, небогатые беленые домики, камера вдруг задержалась на лениво дремлющей кошке…
– А ты хорошо подготовился! – вырвалось у Татьяны.
– Что? – встрепенулся шейх.
– Даже диск вставил заранее. Все по плану, да? Встретить, покормить – и немедленно к делу?
Ей очень хотелось пробить наконец ту броню невозмутимости, в которую облачился Ансар. Пусть он взорвется, взбесится… хотя бы просто скажет ей что-нибудь нелицеприятное, резкое.
Однако шейх остался абсолютно бесстрастным. Даже на «паузу» не нажал – и спокойно велел:
– Смотри, пожалуйста, внимательно. Ты узнаешь этого человека?
Камера (все-таки явно снимал любитель) еще пару секунд попрыгала – дома, мощеная мостовая, ярко-голубое южное небо – и перескочила на крупный план: мужчина. Лет сорока пяти. Цепкий взгляд серых глаз. Волосы с проседью. Упрямо сжатые губы. Нитка аккуратно подстриженных усов. Несомненно, европеец, но не грек, не итальянец и не испанец. Скорее англичанин – Тане он чем-то напомнил Дэниела Крейга – нового Джеймса Бонда. Уверенный в себе, но несколько, в сравнении с Пирсом Броснаном, вяловатый. И еще на кого-то он походил… На кого-то, знакомого ей лично… Но походил не внешне. Лицо – овал, нос, глаза, губы – Татьяна явно видела впервые. Однако было что-то очень, очень знакомое во взгляде, в изломе бровей…
И у нее вырвалось:
– Это же Чехов! То есть, как его настоящее имя, – Костенко!
Чехов! Когда-то называвший себя ее куратором. Сильный, умный, располагающий к себе. Человек, на которого, казалось, она может положиться. Всегда. И в итоге оказавшийся предателем, без малейших сомнений отправившим ее на страшную смерть.
В груди похолодело, а в щеки, наоборот, ударило жаром. Ансар же остановил диск и с удовольствием произнес:
– Да, это он, Таня.
– Но…
Девушка запнулась. Она лихорадочно соображала. Ведь Костенко – он же работал на Ансара! А сейчас получается…
– Дай мне пульт, – потребовала Садовникова.
Абсолютно естественная фраза – для творческого директора в рекламном агентстве. Таня привыкла всегда держать в руках пульт, в прямом и переносном смысле. Ансар же явно услышал приказ чуть не впервые в жизни. Однако пульт протянул. И терпеливо ждал, пока Татьяна, то и дело останавливая запись, разглядит и человека, и дом, в который тот заходит. А когда она наконец покончила с крошечным, на две минуты (совсем как рекламный ролик!), фильмом – с удовольствием произнес:
– Я долго его искал. Слишком долго. Этот человек умеет прятаться. Схорониться на крошечном, с населением в шестьсот человек, греческом острове было, безусловно, хорошим решением. Но не идеальным… И я готов сказать тебе, как называется этот остров.
– Значит, ты сдаешь Чехова-Костенко. Зачем? – Таня пристально взглянула на шейха.
И неожиданно услышала – совсем не царственное, но человеческое, какое-то даже виноватое:
– Ох, Таня… Это долгий и не очень приятный – для меня! – разговор. Я… я хочу покончить с этим, потому что просто устал.
Она иронически вздернула бровь:
– Принести тебе подушку?
Ансар же не обратил внимания на издевку, задумчиво продолжал:
– Мне сорок два года, Таня. Из них я тридцать пять лет живу на Западе. Мне было семь, когда отец отправил меня в Англию, в Баксвуд. Хорошая частная школа: интересные уроки, спорт, разнообразные activities. Я впервые попал в Европу, но сразу почувствовал: я будто здесь родился. Это было мое, мое, понимаешь? Я сразу, буквально в один день, принял все: и свою комнату – о ужас, не личную, а на четверых. И дисциплину. И столовую, где мы обедали. И теннис. И регату. Моими соседями по комнате были ребята из очень обеспеченных семей, у двоих родители входили в список «Форбса». Но этого будто никто не замечал, и в первую очередь они сами. Свободно перемещались по всей территории школы и ездили на экскурсии, а по выходным спокойно удирали в Лондон. И только я – я! – всегда ходил с охраной. Где бы я ни был – в классе, на тренировке по теннису, в кабинете у врача, – снаружи меня всегда ждали двое бодигардов. И я даже не пытался от них отделаться… С тех пор прошли годы. Я окончательно интегрировался в западную культуру, полюбил ее, полностью принял – но так и не стал здесь своим. Я – мусульманин, и мусульманин не рядовой. Я не просто должен жить по законам своей нации, но – противопоставлять себя остальному миру. Так жили все мужчины в нашем роду. И точно так должен был вести себя я. Это не обсуждалось. Я никогда не говорил тебе впрямую, но ты, конечно, догадывалась, в чем заключалась специфика моего существования. Мы ведем священную борьбу, и я был просто обязан принимать в ней участие.
Ансар умолк, склонил голову. Таня сделала вид, что не поняла намека, хотя ей было давно известно: шейх финансировал многие громкие террористические акты последних лет. И в одном из них она – по его приказу – принимала участие. Благодарение богу, что никого не погубила.