– Сомневаюсь, – откликнулся Лефевр и поцеловал ее: тихонько, едва касаясь, – тем самым поцелуем, о котором Алита всегда мечтала, но не могла получить ни от кого из своих бывших. Теперь уже сердце Алиты застучало быстрее, и холод, охвативший тело, когда она увидела картинку в блюдце, растворился в дразнящем тепле, свернувшемся огненным комочком внизу живота. Зажмурившись, она откинулась на подушки и вдруг поняла, что улыбается от удовольствия, словно кошка, досыта наевшаяся сметаны. Сухие жесткие пальцы медленно плыли по ее коже, словно Лефевр пытался запомнить каждый изгиб ее тела. Он снова поцеловал Алиту, теперь уже более напористо и требовательно, и она откликнулась на его поцелуй с такой ненасытной жадностью, какой сама от себя не ожидала. Желание, наполнявшее тело, почему-то теперь причиняло почти физическую муку. На мгновение Лефевр отстранился от Алиты и произнес:
– Мы еще можем все прекратить.
Но его ладонь уже накрыла грудь, и Алита застонала и выгнула спину, когда пальцы дразняще коснулись соска, погладили, слегка ущипнули. Теперь сердце колотилось так бешено, будто готовилось вырваться и убежать.
– Даже не надейся, – выдохнула Алита и призывно потерлась бедрами о его пах. Лефевр улыбнулся и снова приник к ее губам, а его ладонь уверенно двинулась ниже, прошлась по животу и скользнула промеж ног девушки. Вздрогнув всем телом, Алита автоматически попробовала сомкнуть бедра, но Лефевр не позволил этого сделать. Его пальцы стали двигаться в ней – то ласково и плавно, выныривая и едва касаясь складок влажной плоти, то, вдруг становясь властными и грубыми, проникали в самую глубину, и Алита подумала, что если эта пытка продолжится, то она просто умрет, не выдержав напряжения.
Это действительно был сон. Такого с ней просто не могло случиться наяву.
– Ты и правда инквизитор, – выдохнула Алита, когда Лефевр на мгновение оторвался от ее губ. – Это настоящая пытка.
– Взаимная пытка, – произнес он и вошел в нее резким, глубоким толчком.
Алита вскрикнула от неожиданности и подалась вперед; мир вздрогнул и куда-то поплыл, накрывая девушку томной слабостью, и Алита поняла, что теперь сможет только таять, растворяясь в ритмичных движениях Лефевра, наполняющих ее неведомым доселе тягучим удовольствием. Он словно мог читать ее мысли и ловить малейшие оттенки чувств, зная, чего именно ей хочется. Постепенно Алита перестала понимать, что происходит, не осознавала, что до крови впилась ногтями в плечи Лефевра, что стонет все громче и громче, выкрикивая его имя. А потом реальность взорвалась, рассыпаясь горячими осколками, и Алита обмякла на кровати, балансируя на грани обморока и чувствуя, как пульсирующие волны блаженства медленно растекаются по телу.
Через несколько мгновений Лефевр уткнулся ей в плечо влажным лбом и хриплым шепотом проговорил:
– Удивительный сон.
Потом они долго лежали обнявшись и не произнося ни звука, будто старались растянуть эти таинственные минуты настоящей близости, когда двое становятся единым целым. Казалось, даже время замедлило свой бег, чтобы позволить им запомнить друг друга навсегда, – но потом Алита выскользнула из рук Лефевра и, подхватив с пола сорочку, медленно пошла к выходу. В дверях она обернулась и сказала:
– Да, это и правда был удивительный сон.
Если бы Алита знала, как закончится завтрашний день, она бы, наверное, осталась.
Но она не знала.
Глава 5Мико
Утром они отправились в главный отдел инквизиции – работать над портретом Мороженщика.
Лефевр проснулся совершенно больной и разбитый, словно ночь. грузил тюки в порту, а не занимался любовью с любимой женщиной. Утро выдалось серое и скучное, но, по счастью, без дождя – и ничего не говорило о том, что Алита совсем недавно была здесь. Что ж, они решили, что это был сон – значит, так тому и быть. В конце концов, Лефевр прекрасно понимал, что ему не следует рассчитывать даже на мимолетный роман. Влюбиться, привязаться, прирасти всей душой, чтобы потом…
Его мать, Хелена Лефевр, прожила в Сузе прекрасную жизнь, наполненную теплом, заботой и любовью. Муж обожал ее, ни разу не сказал дурного слова и хранил трепетную верность даже после того, как Хелены не стало. Но, несмотря на всю любовь и счастье, Хелена бросила бы все – и мужа, и детей, если бы у нее появилась возможность вернуться домой. Огюст-Эжен всегда это знал, хотя мать ни словом не обмолвилась о том, насколько тоскует по потерянной родине. Он признавал ее правоту – с горечью и сильной душевной болью, но признавал. Птицу можно посадить в клетку и поставить так, чтобы она видела цветущий сад, зеленые холмы и бойкие ручьи, чтобы солнце светило и ласкало теплом, а западный ветер приносил ароматы далеких лугов, – но это все равно будет клетка. Если ты любишь птицу, то не станешь держать ее в неволе. Ни за что не станешь.
Лефевр прекрасно понимал, что счастье Алиты не здесь и не с ним. В конце концов, она и так одарила его с невероятной щедростью.
Они встретились за завтраком, и Лефевр отметил, что Алита смотрит на него точно так же, как и всегда, словно ничего не произошло. Сон закончился, а присниться может всякое, и нельзя жить во сне, забывая о настоящей жизни. Восхитительные сырные кнафе с пряностями казались Лефевру безвкусными. Повариха бы обиделась на него за это.
– Что же дальше? – спросила Алита. Вот у нее был превосходный аппетит, да и выглядела она прекрасно и свежо. Она была хороша настолько, что Лефевр почувствовал тоску и непривычную для себя злость. – Если Мико из романа и ваш Мороженщик одно лицо, то как нам быть?
Она была права: если душа рвется и мечется, то нужно занять ее делом. Лефевр придвинул к себе кофейник и произнес:
– Сейчас позавтракаем и поедем в мой отдел. К книгам Винокурова наверняка делали иллюстрации?
Алита кивнула.
– И официальные, и фан-арт. Мико там тоже был. Этакий холеный красавец, но при этом полный сумасшедший.
– Сможете вспомнить, как он выглядел?
Алита усмехнулась. Презрительная гримаса еще долго не покидала ее лица.
– Разумеется. Никитос повесил у нас в комнате огромный плакат из книжного магазина. Там были и Аврелий, тот маг-сверхчеловек, и Мико.
Лефевр кивнул, чувствуя, как в нем просыпается охотничий азарт, который когда-то давно привел его в инквизицию. Отец не одобрял выбора сына: все Лефевры были банкирами и юристами, в крайнем случае – инженерами. А вот мать поддержала.
– Наш художник соединится с вашим разумом примерно так же, как это делал я, – сказал Лефевр. В глазах Алиты мелькнуло что-то темное, похожее на скрытую печаль, и Лефевр быстро продолжил: – Он скопирует портрет Мико, и мы вычислим мерзавца.
Некоторое время Алита молчала. Ломтики яблок в желе в креманке перед ней оставались нетронутыми. Лефевр старательно делал вид, что все идет по плану.
– Я не понимаю, как Винокуров это делает, – призналась Алита. – Смотрит в Блюдце с яблоком и записывает то, что совершает Мико? Или пишет, а тот вынужден повторять?
– Не знаю, – пожал плечами Лефевр. – На всякий случай возьмем несколько защитных артефактов.
Алита посмотрела ему в глаза, и он снова не понял ее взгляда.
– У вас не тело, а просто какая-то карта боли, – негромко сказала она. – Столько шрамов…
Лефевр печально усмехнулся.
– Несколько раз меня били зачарованными ножами, – произнес он, стараясь не думать о том, с какой ласковой мягкостью губы и ладони Алиты минувшей ночью прикасались к его шрамам. – Дважды я попадал под огненные шары. А ядовитые плевки уже и считать перестал.
– Мне очень жаль, Огюст-Эжен, – тихо сказала Алита.
Лефевр усмехнулся.
– Знаете, у нашей семьи есть большое загородное поместье, – промолвил он. – Когда мы с сестрой были детьми, то уезжали туда с матерью на лето. И тамошний управляющий хозяйством, господин Матту, рассказывал, что однажды убил дракона. В подтверждение слов он показывал страшные шрамы, – Лефевр усмехнулся и добавил: – Пониже спины. Конечно, не нам. Нам хватало его рассказов, и мы очень боялись, но господин Матту уверял, что драконов больше нет и нас никто не съест.
В глазах Алиты мелькнул веселый огонек интереса.
– Это действительно был дракон?
– Какое там. Одна из деревенских баб приголубила его вилами, чтоб не приставал.
Алита рассмеялась, и Лефевр почувствовал, как скопившееся в нем напряжение медленно утекает за ее смехом, словно утренний сон из памяти.
Главный отдел инквизиции был похож на муравейник. Здесь было полно народу в любое время суток: секретари бегали с рассыпающимися грудами бумаг, инквизиторы шли по своим делам, а возле досок с объявлениями толпились посетители, и кто-то заполнял заявления, а кто-то выискивал в вывешенных списках имена арестованных. Самая большая очередь стояла к окошку с записью ведьм на регистрацию: Лефевр не помнил, чтобы тут когда-нибудь было меньше пяти человек. Арестованных злонамеренных ведьм и ведьмаков вводили с другой стороны здания, и обстановка там была гораздо серьезнее: стены покрывали защитные руны, через каждые десять шагов стояли бойцы опорного отряда инквизиции с оружием в руках, а эхо усиливало грохот шагов и крики раз в десять. Лефевр вспоминал, как ворвался в отдел с арестантской стороны и кинулся в допросную, молясь, чтобы к Алите не успели применить пытки. Он почти успел, и это почти до сих пор не давало ему покоя.
Все могло бы быть иначе.
– Честно говоря, похоже на обычную контору, – призналась Алита, поднимаясь за Лефевром на третий этаж в следственный сектор.
Лефевр пожал плечами:
– Может быть. Инквизиция, в сущности, обычная государственная структура. И люди тут разные. Есть и обычные следователи, и дураки, и карьеристы, и чином от ума избавленные.
Они прошли в дверь со скромной серебряной табличкой «Следственный сектор. Главная группа» и оказались в небольшом зале с книжными шкафами, забитыми документами, и шестью столами, за которыми работали подчиненные Лефевра. Кивнув на их приветствия, Лефевр бросил на ходу: