Ренард вскинул руку и схватился за горло. В его бледно-голубых глазах мелькнуло отчаяние. Алита слушала и не чувствовала ничего, кроме боли в груди – мерзкой, тянущей боли. Кажется, по щеке пробежала слеза. Развалины замка отодвинулись и медленно уплыли в туман: теперь в мире Алиты не было ничего, кроме растущего горя. Монотонные слова Ренарда были ударами: раз, другой, третий – а Алита не могла поднять руки и заслониться. Она вообще ничего не могла.
– Умные мужики так и поступают. Выбирают трудолюбивую дуру с деньгами, вешают ей лапшу на уши и садятся на шею, – продолжал Винокуров голосом Ренарда. – А дура потом никак одуплиться не может. Что ж я делаю не так, если такой хороший человек вдруг так себя со мной ведет? И если дура начинает надоедать, то ее надо выкинуть, сперва, конечно, поиграв. Посмотрев, до каких границ можно дойти. Знаешь, чего твой Никита хотел? В открытую спать с Иркой, а ты бы просила прощения за то, что чего-то ему недодаешь, и вот он вынужден. Я, честно говоря, думал, что ты сдохнешь в том зоопарке. Живучая оказалась. Молодец. Живучая и хитрая. Я бы в твою голову залез, тобой бы поводил, – Ренард скользнул языком по губам и с сожалением закончил: – Только это невозможно, увы. У меня есть только Клод. И артефакты, которые говорят о том, что ему угрожает опасность.
Ренард умолк и нервно дернул головой, словно сбрасывал с себя нечто, причинявшее боль. Алита чувствовала, что после слов Винокурова ее будто покинула жизнь. Она, конечно, обо всем догадывалась, но теперь правду о ее семейной жизни швырнули ей в лицо – открыто и цинично, и на мгновение Алите показалось, что она захлебнулась в своем горе и уже умерла.
– Вот так, – сказал Ренард уже своим голосом и повторил: – Вот так…
В следующий миг он уже заваливался на бок, судорожно скребя по груди скрюченными пальцами. Из-за его спины разливалось тревожное голубое сияние, наполненное потрескиванием мелких белых молний. Ренард пробормотал что-то неразборчивое, его глаза закатились, и он рухнул на грязный пол зала. Голубое сияние окутало его, заключая в кокон, и Алита увидела Лефевра, который медленно входил в зал, держа в выброшенной вперед руке предмет, отдаленно похожий на револьвер. За его спиной двигались тени, в которых различались далекие силуэты людей.
«Мне это снится, – подумала Алита. – Мне просто это снится».
И, погрузившись в обморочную глубину своей боли, она не увидела, как, обогнув Лефевра, в зал вбежал принц Рекиген и бросился к алтарю. Лефевр опустил свое оружие – артефакт для ближнего боя, парализующий противника и также позаимствованный в хранилище его величества. Мико Мороженщик не подавал признаков жизни, но Лефевр знал, что через несколько часов он придет в себя уже на дыбе.
В зале как-то слишком внезапно стало очень людно: появилась местная полиция, люди из опорного отряда инквизиции, телохранители принца – узнав о том, что Мороженщик отправился с заложницей в горный монастырь, Рекиген отправил телеграмму в округ и поднял чуть ли не всех, способных держать оружие. Лефевр испытал тень признательности, не больше.
– Забирайте свою нареченную, ваше высочество, – промолвил Лефевр. – А этот – мой.
И сам не понял, чего в его словах было больше: злобы или горя.
Глава 6Настоящее имя принцессы
Разумеется, появление в столице принца Рекигена и спасенной им девушки вызвало безграничный восторг у всех жителей города. Еще бы – вырвал любимую из лап чудовища, проявил ради нее чудеса героизма и оказался не просто избалованным прожигателем жизни, а прямо-таки легендарным победителем монстров. Повторно отправлять Алиту через туннель в пространстве, проложенный артефактом, было опасно, и Рекиген с невестой поехали домой обычным поездом. На вокзале их встречали с цветами и оркестром.
Лефевр узнал об этом только через два дня. Когда Рекиген вынес Алиту из алтарного зала, он подбросил кусок разрыв-камня, открыл туннель в пространстве и отправился в допросную главного отдела инквизиции, прихватив Мороженщика. Дело было практически закрыто – сложное и неприятное дело, о которое сломали зубы несколько следователей, но Лефевр почти ничего не чувствовал. Тьма, что несла их в туннеле, почти ничем не отличалась от тьмы в его душе.
Появившись в инквизиции, Лефевр отдал Мороженщика младшему персоналу для подготовки к допросу и пошел в крошечную кофейню на втором этаже: кофе сейчас был тем волшебным эликсиром, который вернул бы его к жизни. Лефевр настолько вымотался, что никак не мог сообразить, какое время суток на дворе: то ли поздний вечер, то ли раннее утро. И какой вообще день? Неужели длится все тот же? Казалось, что с его завтрака с Алитой прошла целая вечность – горькая и тяжелая вечность со взорванным экипажем и тошнотворной вонью разрыв-камня.
Это все-таки был вечер, и Лефевру следовало догадаться об этом по разнице во времени с другой окраиной Сузы. «Все-таки путешествия через туннели не очень хорошо влияют на мозги», – устало подумал он, заказав чашку кофе и усевшись возле окна. Зевающий бармен прибавил огня в крошечной плитке и взял чистую турку, а Лефевр посмотрел на висящие над стойкой часы и с усмешкой вспомнил, как какой-то час назад его высочество вывалился за ним из туннеля и несколько мгновений изумленно щурился на южное солнышко.
Должно быть, они уже вынесли Алиту из замка. Наверно, она уже пришла в себя и с удивленным восторгом смотрит на своего спасителя и – о, чудеса Господни! – жениха. Все девушки, от скотниц до герцогинь, мечтают выйти замуж за принца, и Алите повезло. Бармен поставил перед Лефевром кружку с кофе – крепким, антрацитово-черным, от одного запаха которого волосы поднимались дыбом – и отправился дремать за стойкой. Лефевр сделал несколько глотков и подумал, что вся его ненависть и злость куда-то испарились. Совсем недавно он хотел вытянуть Мороженщику кишки через ноздри, а сейчас вообще ничего не хочет. Алита была жива, изувер пленен, и дело почти закрыто. Государь Ахонсо может готовить орден Святого Горго, обещанный за поимку злодея.
«Пусть повесит его принцу на задницу», – мрачно подумал Лефевр, осушил кружку и поднялся. Ничего не хотелось. Абсолютно ничего.
Мико Мороженщик уже был готов к допросу: висел на дыбе, смотрел весело и проницательно. Лефевр разогнал младший персонал – несмотря на поздний час, помощников набежало человек десять, всем хотелось посмотреть на знаменитого живодера – и, оставив только секретаря, подошел к Мороженщику. Ведь встретишь такого на улице и не подумаешь, что он в свободное время зверски насилует женщин, а потом избивает их чем придется. С таким интеллигентным, располагающим лицом сидят в библиотеках, конструируют дирижабли нового поколения и читают лекции в университетах.
– Имя? – спросил Лефевр.
Мороженщик качнул головой, и в его положении это скорее было похоже на вежливый поклон, и ответил:
– Клод Ренард, к вашим услугам. Готов отвечать на все вопросы без применения подручных средств, – он посмотрел в сторону пыточного инструментария, заботливо выложенного около дыбы, и в его глазах мелькнуло нечто, похожее на страх. Далекий, почти неуловимый страх.
Лефевр кивнул.
– Ну и замечательно. Вас обвиняют в зверских убийствах шестнадцати девушек за последние два года и похищении ее высочества Алиты Сузианской и Гилимерской, – в горле запершило, и Лефевр машинально прикоснулся к шее. – Вам есть что рассказать по этому поводу?
Ренард улыбнулся.
– Ее высочество – это ваша осведомительница? – Лефевр кивнул, и Мороженщик спокойно сообщил: – Она обещала помочь мне.
Секретарь презрительно хмыкнул и тотчас же снова опустил лицо к бумагам.
– Ее высочество не распоряжается в моей допросной, – холодно промолвил Лефевр. Алита все-таки молодец: убалтывала его, обещала горы золотые и тянула время. Не сдалась и не испугалась. Молодец. – Тут вам может помочь только откровенность.
– Разумеется, – произнес Ренард. – Да, господин следователь, я действительно убил всех этих женщин и похитил ее высочество Алиту. Впрочем, если бы не ваше внезапное появление с треском и блеском, то я бы ее отпустил. Она меня убедила.
Лефевр прикрыл глаза.
– Почему вы делали все это? – спросил он. – Страсть, доходящая до крайности? Ненависть к женщинам? Что?
Ренард вдруг криво оскалился и рванулся к Лефевру. Конечно, наручники удержали его, но резкое движение все равно произвело впечатление. Секретарь охнул от неожиданности, а Ренард уставился в лицо инквизитора и негромко прошипел:
– Этот Клод просто дурачок. Больной человек с расстройством мышления. Я попал на него случайно и решил остаться.
Голос – неприятный, старческий, шипящий – не принадлежал Ренарду, и Лефевр ощутил мгновенный озноб, догадавшись, кто именно с ним говорит. Первым побуждением было схватить нож и загнать под сердце Мороженщика: Лефевр с трудом смог его подавить. Секретарь выронил перо и забормотал молитву. Он решил, что на дыбе висит одержимый и демон, забравшийся в него, может вырваться в любую минуту.
– Здравствуйте, Винокуров, – прищурился Лефевр. – Как поживаете? Как книги продаются?
Во взгляде Ренарда мелькнуло искреннее уважение: он оценил соперника, и оценка оказалась высокой.
– Неплохо, неплохо, – сказал он. – Я доволен.
– Хитрая вы сволочь.
– Ну еще бы.
– Как же вы попали в голову Клода?
Ренард мечтательно ухмыльнулся.
– Верите ли, господин инквизитор, совершенно случайно. Про мое перышко вы уже в курсе, да? – Лефевр кивнул, и Ренард продолжил: – Я однажды подумал, что будет, если сказать ему: «Дорогое перо! Найди человека, который станет моими глазами и ушами в Сузе!» Я сказал, но оно не отзывалось пять долгих лет. А потом нашло этого Клода Ренарда, психически больного человека, и каким-то образом соединило наши сознания.
Секретарь опомнился и принялся записывать с такой скоростью, что перо яростно заскрипело.
– Я еще много чего пробовал попросить у пера, – произнес Ренард, – но, увы, больше ничего не вышло.