Снова стал накрапывать дождь. Пройдя через дворцовый парк, Лефевр вышел за ворота и с удовольствием стянул галстук и швырнул в ближайшую урну. Ему никогда еще не было настолько муторно и тошно. Идти домой не хотелось, и Лефевр угрюмо побрел по проспекту в сторону набережной; город, впервые за несколько недель увидевший солнце с утра, вроде бы приободрился, но теперь снова впал в осеннее серое уныние. «Как снаружи, так и внутри», – мрачно подумал Лефевр.
Ему вдруг захотелось напиться. Так, чтобы окончательно утратить связь с реальностью, чтобы, как прадед, кататься по дому верхом на лошади, рубить наградной саблей шторы с мебелью и орать, что все люди сволочи, все бабы шлюхи, а мир погряз в грехе, и чтобы Бланк обязательно с искренним сочувствием качал головой и говорил: «Вот милорд-то наш, нажрался как свинья…» Во всяком случае, это было бы весело, и он сумел бы выкинуть из головы неприятную гложущую мысль о том, что, возможно, Рекиген и Алита действительно друг другу нравятся. Почему бы и нет, в самом деле?
Неожиданно из дверей ближайшего питейного заведения на Лефевра вывалился Гуле – веселый, румяный, в пальто нараспашку. Похоже, он начал гулять с раннего утра и не собирался останавливаться. Он вскользь извинился и собрался было идти дальше, но, всмотревшись, узнал Лефевра, хлопнул его по плечу и воскликнул:
– Друг мой! А ты-то как тут?
– А что? – хмуро ответил Лефевр вопросом на вопрос.
Гуле развел руками:
– Я думал, ты на принцевой свадьбе пляшешь.
Лефевр отмахнулся:
– Без меня попляшут.
Гуле пристально посмотрел на него, и Лефевр вдруг понял, что старый товарищ догадался о том, что его гложет, и совершенно искренне сочувствует и разделяет эту печаль.
– Знаешь что, дружище, – сказал Гуле, и в его голосе не было ни хмельных ноток, ни кабацкой лихости. – Тут неподалеку есть очень пристойное заведение. Темное пиво, сами варят. Посидим, выпьем по кружке в честь праздника?
От такого предложения нельзя было отказаться. А Лефевр и не думал отказываться.
– А слышал, в столице появилось новое изобретение – синема? Движущиеся картинки на экране. Как настоящие. Я сам не видел, товарищ рассказывал. Собрался в зале народ, экран включили – а там с экрана поезд едет прямо в зал! Первые ряды как ломанулись бежать! Потом только поняли, что это иллюзия. Но не магия. Там специальный аппарат, а в нем пленка с картинками.
Темное пиво в пристойном заведении оказалось на диво вкусным; впрочем, Лефевр и Гуле довольно скоро перешли к более крепким напиткам, и после третьей стопки грушовицы Лефевр вдруг обнаружил, что боль, стиснувшая его грудь в тот момент, когда принц надел обручальное кольцо на палец Алиты, медленно разжимает захват.
– Мне только этой синемы не хватает для полного счастья, – мрачно сказал Лефевр, давя сигару в пепельнице.
Официантка, высокая блондинка с томными коровьими глазами и поистине впечатляющим размером бюста, наклонилась к столу и заменила пепельницу на чистую. Гуле не упустил случая ущипнуть ее за бедро, и тотчас же был награжден кокетливым: «Наглец!»
Заведение располагалось в подвальчике, окон тут не было, и постепенно Лефевр потерял счет времени. То ему начинало казаться, что они с Гуле сидят тут меньше часа, а то вдруг он с неожиданной четкостью осознавал, что давным-давно наступила ночь, свадебный пир окончен, и Рекиген с Алитой уединились в своих покоях и сейчас, в эту самую минуту, когда Лефевр угрюмо напивается, любят друг друга.
Это было невыносимо.
– Сдается мне, дорогой друг, что миледи Алита ждала от тебя предложения руки и сердца, – сказал Гуле, когда официантка удалилась, покачивая бедрами. После второй стопки грушовицы Лефевр рассказал ему историю своих отношений с Алитой и неожиданно встретил живое сочувствие и понимание.
– Какое предложение… – отмахнулся Лефевр. – Я что, принцу конкурент?
– Не в этом дело. Женщины – они материя тонкая, – Гуле произвел некие жесты руками, которые были призваны изобразить всю тонкость дамской натуры. – Для них замуж – это… – он прищурился, прикидывая сравнение, и сказал: – Ну вот как для нас с тобой пост министра. С этим постом хлопот больше, чем пользы, но сам факт! Ты ведь уже не просто человек, ты… – Гуле снова произвел жесты руками.
– Человечище, – произнес Лефевр, наполняя стопки.
– В точку, – согласился Гуле. – И вот посмотри на ситуацию ее глазами. Принц предложил ей не просто вечерок скоротать интимным образом. Он ее сразу же позвал замуж и из лап маньяка спас. Но тут маньяк не так важно, как замуж. И вдруг появляешься ты и говоришь: твой принц – урод, неизвестно что затевает и тебя вокруг пальца обведет.
– Так и есть, – сказал Лефевр, осушив свою стопку и вынув из обертки уже четвертую за день сигару. Принц Рекиген не нравился ему все больше и больше. – Она очень добрая и наивная. Ее ребенок обведет вокруг пальца, не то что Рекиген.
– Все уроды, – сообщил Гуле, опрокинув стопку и намотав на вилку тонкую ленту бекона. – Нет в сей юдоли святых и чистых, сам понимаешь. И вот ты на голубом глазу заявляешь доброй и наивной миледи такие вещи – и что? Потом-то что? Допустим, бросит она принца, и куда ей деваться? Обратно к мадам за стойку? Ты говоришь, чего она должна лишиться, а вот альтернатив не предлагаешь. А если бы ты сказал: ну его, этого принца, выходи за меня – это был бы уже совсем другой вариант!
Гуле откинулся на спинку стула и сунул-таки в рот бекон. За стеной компания гуляк разразилась жеребячьим ржанием, и официантка поспешила туда с добрым десятком пивных кружек на подносе.
– Она бы отказалась, – устало промолвил Лефевр. Идея Гуле была совершенно бессмысленной. Какая женщина в здравом уме променяет принца на Страховида? – Кто я и кто он?
– Допустим, – Гуле не собирался сдаваться. – Но при этом она бы видела, что у нее есть разные возможности. А так получается, что вроде бы ты для нее близкий человек, который помогает и защищает. А с другой стороны, ты инквизитор, который глумился и гонял ее по всему борделю, потом воспользовался случаем и закусил-таки сладеньким, а в итоге назвал проституткой и показал свое полное безразличие.
– Я ее не гонял, – жестко произнес Лефевр.
Гуле тотчас же примирительно вскинул руки:
– Говорю ж тебе: женщины – это тонкая материя. Мы с тобой знаем, как было на самом деле. А миледи Алита видит все немного в ином свете. Поэтому она и обижена на тебя, – Гуле скользнул взглядом по столу, оценивая количество еды и выпивки, и заявил: – Но поскольку теперь мы уже ничего не сделаем, надо как-то переключить внимание. И знаешь, что тебе лучше всего поможет?
– Что же? – безнадежно осведомился Лефевр.
Гуле хлопнул его по плечу и заявил:
– Бабы! Допиваем эту дрянь и идем к мадам Бьотте! Клянусь, после таких клиентов ее девки неделю ноги сдвинуть не смогут!
Глава 7Игра на повышение
– Разумеется, о нашем договоре никто не должен узнать, – провожая Алиту к выходу из розария, Ахонсо давал ей последние наставления. – Все без исключения должны считать, что вы любите Рекигена и счастливы вступить с ним в брак. Никаких подводных камней, никаких интриг, просто любовь, которая внезапно свалилась на вас обоих.
– Конечно, ваше величество, – согласилась Алита. Разговор с государем вернул ей определенную стойкость духа, и она уже не так боялась будущего, как раньше.
– И ничего не бойтесь, – произнес напоследок Ахонсо и, коротко поклонившись и коснувшись правого виска, добавил: – Впереди у вас великая судьба. Можете мне поверить.
Алита усмехнулась и с сомнением покачала головой.
– Надеюсь, эта судьба позволит мне дожить до конца года, – сказала она.
Венчание и свадебный пир остались позади. Новобрачных торжественно привели в их покои, служанки сняли с Алиты платье, распустили волосы и переодели в легкую шелковую сорочку до пят. Глядя в зеркало на незнакомую рыжую девушку с испуганными темными глазами, Алита вдруг поймала себя на том, что испытывает какой-то непонятный сладкий ужас при мысли о том, что будет дальше. Волнение, которое накрывает целомудренную девушку в первую брачную ночь, нахлынуло и на нее. Хоть убей, Алита не знала, что делать, она внезапно стала испуганной и робкой, и, когда Рекиген неслышно подошел сзади и мягко опустил руку на плечо, Алита шарахнулась в сторону от неожиданности.
– Так страшно? – улыбнулся принц, поймав ее за локоть и обняв. Алита неожиданно поняла, что боится на него смотреть. Ей было не то что страшно – жутко. От этой жути ноги подкашивались; если бы не объятия Рекигена, Алита уже упала бы на ковер.
Рекиген осторожно, но уверенно приподнял ее подбородок, заставляя-таки взглянуть себе в лицо. Алита подумала, что он действительно очень красив. Настоящий прекрасный принц, как из сказки. Светлые волосы, струящиеся по плечам мягкими прядями, добродушный взгляд прозрачно-голубых глаз, гладкая кожа, действительно идеальное тело без малейшего изъяна – на какое-то мгновение Алита даже забыла о своей растерянности.
– Страшно? – повторил Рекиген.
– Немного, – ответила она, постаравшись улыбнуться, но улыбка вышла вымученной и жалкой.
Рекиген понимающе посмотрел на Алиту и произнес:
– Ну ничего. Попробую тебе помочь.
Почему-то Алите вспомнилось, как он выносил ее из алтарного зала – жалкую, израненную, бессильно свесившую руки. Это было странным, ведь Алита тогда лишилась чувств и ничего не могла помнить, но картинка, всплывшая сейчас перед глазами, была четкой и очень настоящей. А вот как он делал ей предложение и что при этом говорил, Алита не помнила – в памяти на этом месте плавали расплывчатые пятна.
Рекиген привлек Алиту на огромное ложе, и девушка внезапно обнаружила, что он уже успел избавить ее от сорочки – должно быть, использовал заклинание, как когда-то Огюст-Эжен. Руки дрогнули и потянулись к груди, пытаясь прикрыться, но Рекиген осторожно придержал ее за запястья и сказал: