Этель снова шмыгнула носом и посмотрела на Лефевра уже без панического ужаса. Возможно, ему показалось, но вроде бы в ее взгляде появился какой-то практический интерес.
– Правда оставит? – спросила она.
Лефевр кивнул:
– Можете мне поверить. Выбирать, конечно, вам. Но я буду вам крайне признателен, если вы предпочтете второй вариант.
Некоторое время Этель молчала, а потом неожиданно поинтересовалась:
– А та, другая женщина… Она вас тоже любит?
В зале грянула музыка – наконец-то начались танцы. Влюбленные кавалеры сейчас кружат по паркету своих дам, господа постарше и посолиднее устраиваются за карточными столами, а Лефевр больше всего хотел отправиться домой.
– Нет, она меня не любит, – ответил он и к удивлению своему услышал искреннюю горечь в голосе.
Этель сочувственно вздохнула и сказала:
– Это прямо как в романе…
Лефевр ухмыльнулся. Конечно, о чем еще думать юной дурочке? Только о романах. Лучше уж о книжных героях, чем о том, что родители продают тебя тому, кому считают нужным, а ты и сопротивляться не можешь.
Впрочем, миледи Этель читала не только романы, потому что вдруг спросила:
– А этот ожог у вас от артефакта?
В голосе девушки звучало чистое детское любопытство. Лефевр задумчиво посмотрел на свою покалеченную руку и ответил:
– Да, верно. Разбираетесь в артефактах?
– Немного, – смущенно призналась Эстель и осторожно прикоснулась к изуродованной коже на запястье Лефевра. – Ползучий ударил, да? Я читала о них в книгах.
– Поразительно, – сказал Лефевр. – Вам не положено читать такие книги.
Этель вздохнула и отвела руку.
– Да, вы правы. Я хотела… хочу стать врачом. Но батюшка не разрешает. Говорит, что леди не должны работать…
Господин председатель был прав: ни одна женщина из благородной семьи не работала ни дня в жизни, занимаясь, в основном, своими платьями, обустройством букетов в вазах своего роскошного дома и вынашиванием и рождением детей. Большего от нее не требовалось, и, разумеется, желание дочери стать врачом поразило Куатто до глубины души. Как отец, он был совершенно прав: выдать замуж и выбить глупые мысли из головы.
– И каким же врачом? – осведомился Лефевр.
Этель посмотрела на него с искренним изумлением: наверняка никто прежде не задавал ей таких вопросов.
– Женским, – коротко ответила она. – Ну понимаете… врач-мужчина… – Этель замялась с совершенно очаровательным видом, а потом выпалила: – Когда я болела, то показывала доктору на кукле, где у меня болит. А если бы я стала врачом, то могла бы осмотреть леди как следует, и это бы не было неприлично… – голос девушки упал до шепота, и она смущенно сжала кисточку на поясе, понимая, что говорит совсем уже немыслимые вещи.
Лефевр подумал, что она сейчас расплачется. Ему вдруг очень понравилась эта худенькая девочка – было в ней, такой милой и наивной, нечто важное, то, что делало миледи Этель особенной. Для своей семьи она была всего лишь разменной монетой, способом обстряпывать дела. Не задастся с Лефевром – господин председатель найдет кому ее подсунуть. И наверняка этот кто-то не будет спрашивать, почему Этель хочет стать врачом.
– Я предложу вам третий вариант, – вдруг сказал он, то ли пожалев Этель, то ли решив уязвить ее папашу посильнее. – Выходите за меня замуж. Ваши родители будут счастливы до безумия. А я на правах супруга разрешу вам учиться врачебному делу, раз оно вам настолько по душе.
Этель посмотрела на Лефевра с ужасом и надеждой, словно не знала, что делать: то ли расплакаться, то ли броситься ему на шею. В конце концов девушка порывисто обняла его – конечно, это было совершенно немыслимо, так падать на грудь почти незнакомому мужчине, но Лефевр подумал, что иногда полезно немного пошатнуть устои. Тем более если мечта вот-вот осуществится.
– Согласны, миледи? – спросил он, мельком вспомнив старую истину, что есть добро, есть зло, а есть и выгода, и ради этой выгоды можно потерпеть и старого урода в постели.
– Согласна, – прошептала Этель и благодарно сжала его руку.
– Тогда пойдемте. Отдам вас родителям, чтобы начинали подготовку к свадьбе. И кстати, Этель, – он сделал паузу, пропуская девушку к выходу с балкона, – не бойтесь. Я не такой страшный, каким хочу казаться. Вы привыкнете.
Этель посмотрела на него так, словно перед ней предстал наяву один из героев любимого романа. Лефевр понимающе вздохнул и повел ее к родителям.
Расставшись с семейством Куатто – матушка едва не лишилась чувств от счастья, а господин председатель даже улыбнулся, что для знавших его было верной приметой невероятной радости, – Лефевр покинул бальный зал и неспешно пошел по лестнице вниз. На улице шел легкий снежок, и он решил не брать экипаж, а прогуляться пешком и все обдумать.
Лефевр почувствовал ведьму между вторым и третьим этажом и ощутил, как сзади по загривку прошла ледяная волна, а волосы на голове шевельнулись в предвкушении охоты. Ведьма была матерой и очень необычной – Лефевр не мог сказать вот так сразу, в чем заключается эта необычность, но было ясно, что впереди идет очень заковыристое отродье. Это было как в старые времена, когда Лефевр только начинал работу в инквизиции, отлавливая ведьм, и это было хорошо: он любил свою работу, любил охоту, и у этой ведьмы не было шансов.
Он настиг ее одним молниеносным движением, практически прорвав собой пространство: ведьма и пискнуть не успела, а Лефевр уже заломил ей руку, прижал к перилам и приставил к рыжему затылку маленький табельный пистоль. Ведьма была одета очень дорого и модно – в тонкое нежно-зеленое платье и легкую шубку поверх, от ее длинной белой шеи пахло какими-то едва уловимыми духами, а на изящном запястье, которое Лефевр стиснул чуть ли не до хруста, позвякивали браслеты, но он видел лишь темное облако с запахом крови. Золотистой метки регистрации в нем и в помине не было.
– Инквизиция Сузы, – процедил Лефевр, чувствуя почти забытое возбуждение от поимки опасной хищницы. – Только дернись, тварь.
– Не стреляйте, – умоляюще прошептала ведьма. Лефевр уловил терпкий запах ее страха, и этот запах опьянял похлеще самых крепких вин. – Господа ради, не стреляйте, я не делала ничего плохого…
Лефевр слегка ослабил хватку и поставил ведьму прямо. Тонкий каблучок подломился, и она едва не упала на ступени.
– Вниз, – приказал Лефевр и подтолкнул ведьму коленом. Сильная колдунья без лицензии, надо же… Пожалуй, стоит устроить взбучку своему прежнему отделу, чтоб мух не ловили, а занимались делом.
– Не стреляйте, – повторила ведьма, медленно спускаясь по лестнице. – Прошу вас…
Она снова покачнулась – подвел сломанный каблук, – и Лефевр подхватил ее под руку. Ведьма вздрогнула всем телом, разворачиваясь в его сторону, и тогда Лефевр увидел ее лицо: бледное, искаженное ужасом.
Глава 8Глиняное солнце
К вечеру легкий снежок превратился в настоящую метель, и в ней медленно терялось все: дома, пешеходы, омнибусы, экипажи – белая пелена окутывала столицу, размывала формы и цвета, и постепенно начинало казаться, что больше нет ни земли, ни неба, только это мятущееся безмолвие.
Дом Лефевра встретил Алиту густой тишиной давно покинутого места. Маленькие лампы, в которых плавали зачарованные светлячки, не могли развеять тьму. Войдя в прихожую, Алита внезапно подумала, что входит в свой склеп – настолько сильным было давление инквизитора. Оно полностью разрушало волю и напрочь стирало все мысли о сопротивлении. Огюст-Эжен сейчас был действительно страшен: не человек – механизм уничтожения чужой души. Тяжелая душащая волна, что катилась от него, почти вбивала Алиту в землю.
– Я дал слугам отпуск, – негромко сказал Лефевр. Он сбросил пальто на диван и прошел к камину. – Здесь никого нет.
Почему-то это напугало Алиту чуть ли не до обморока. Медленно сняв шубку и сбросив-таки бесполезные сапожки, она опустилась в одно из кресел, чувствуя себя марионеткой в руках кукловода, жестокого и безжалостного. Лефевр швырнул в камин маленький золотистый шарик заклинания, и дрова сразу же объяло веселым пламенем.
– Не бойся, – глухо сказал Лефевр, не глядя в сторону Алиты. – Я подавляю, да?
Она жалко улыбнулась и кивнула. Алите до сих пор казалось, что дуло пистоля упирается в ее затылок, и это было настолько жуткое чувство, что ноги подкашивались.
– Да, – откликнулась Алита. – Подавляешь…
– Прости, – промолвил Лефевр, и в его голосе сквозь застарелую привычку втаптывать ведьм в грязь мелькнуло что-то человечное. – Ты сильно изменилась, Алита.
– Ты тоже, – негромко произнесла Алита, искренне надеясь, что инквизитор не расслышал ее.
Но он все-таки уловил эти слова, усмехнулся:
– Да, наверно. Когда твой муж придет меня убивать за твой арест?
Алита не сразу сообразила, о чем он говорит. Потом в памяти мелькнуло имя седьмого принца и растаяло.
– Рекиген на севере, – ответила она. – Официальный визит в Полярный округ.
Лефевр понимающе кивнул. Отблески огня на лице придавали ему какой-то жуткий, фанатичный вид.
– Как ты? – спросил он, стараясь говорить мягко и сердечно.
Алита поежилась: в доме было тепло, но ее снова стало знобить.
– Живу потихоньку, Огюст-Эжен, – откликнулась она. – Знаешь, ты тогда был прав. У Рекигена много хитрых планов. Ты был прав, а я тебя не слушала.
Он усмехнулся и отправил в огонь еще один шарик. Когда веселые алые языки пламени заскакали по поленьям, Лефевр отошел от камина и сел в кресло напротив Алиты. На какое-то мгновение ее накрыло соленой волной понимания: несмотря на все свое могущество, он одинок и очень несчастен – и в этом есть и ее вина тоже.
– Ты не одна, – глухо сказал Лефевр. – Что бы он ни планировал, я тебе помогу.
– Правда? – с надеждой спросила Алита. Ее постепенно стало отпускать: пусть воля инквизитора по-прежнему душила ведьму, но этот напор постепенно становился меньше и слабее.
– Конечно, – улыбнулся Лефевр. – Я тебя люблю, я тебе во всем помогу… – он откинулся на спинку кресла и сжал переносицу. – Господи, Алита, я ведь чуть тебя не пристрелил. Почему у тебя регистрации-то нет?