Никто же не поверит, что ее высочество Алита отправилась в другую реальность. Значит, допрос продолжится, но Лефевр все равно не скажет ничего нового. И ему было все равно. Он надеялся, что Алита жива, что она вернулась домой, и эта надежда давала ему силы.
Его все-таки перевернули и еще раз облили из ведра. Лефевр отметил, что допрос ведется не по протоколу. Сотрудники министерств и ведомств не подлежат допросу третьей степени.
– Итак, – прозвучало откуда-то сзади, и в голосе была слышна крайняя степень нервного раздражения, словно говорившего мучила зубная боль или, прости господи, геморрой. – Вы признаете, что убили его высочество Рекигена и ее высочество Алиту?
Во рту скопилась кровь. Лефевр сплюнул и усмехнулся. «Не думал, что мне придется оценивать профессионализм коллег с другой стороны», – подумал он и ответил:
– Признаю, что убил его высочество Рекигена. Что там признавать? Мое табельное оружие рядом с телом. И пуля с личным номером у него в башке. Правда, он был мертв уже до этого, – Лефевр обнаружил, что сквозь равнодушие прорывается какая-то лихорадочная болтливость, и умолк.
Где-то сзади зашуршали бумагами. Боль медленно пульсировала во всем теле, но Лефевр начал к ней привыкать. Интересно, как его казнят? Усекновением головы?
– Почему стреляли?
– Потому что Рекиген был одержим, – Лефевр сплюнул снова и продолжал: – Вызовите любого мага для экспертизы. Принц личным заклинанием запустил Брызгу, убил не меньше двух дюжин… – левую часть спины пронзило взрывом боли, и Лефевр умолк.
– Вызывали, ага, – откликнулся палач, переводя один из рычагов пыточного станка в исходное положение. – Не глупей тебя-то.
– Заткнись, Клим, – посоветовал допросчик. – Где ее высочество Алита? Куда ты ее дел?
Лефевр грустно улыбнулся, вспомнив, как девушка растаяла в золотом мареве. Она вернулась домой – Лефевру оставалось только надеяться, что чудовища родного мира не причинят ей вреда, что найдутся те, кто сможет защитить ее.
– Следующий вопрос, – произнес он, мельком подумав, что это, должно быть, жуткое зрелище: человек висит на дыбе, ухмыляется окровавленными губами и не собирается целовать сапог допросчиков, чтобы пытка прекратилась. Она ведь не прекратится, даже если Лефевр скажет чистую правду.
– Ах ты сука! – воскликнул допросчик с бессильной яростью. – Крути, Клим!
И Клим крутил.
Потом сквозь кровавое марево Лефевр услышал знакомый голос – звонкий, возбужденный и яростный.
– Варварство! Варварство и дикость! – орал Гербренд Гуле. С трудом повернув голову, Лефевр увидел, что старый товарищ стоит перед столом допросчика и едва не хлещет этого угрюмого человека по носатой физиономии новейшим изданием уголовного кодекса. – Вы что творите? Сотрудники инквизиции не подлежат допросу третьей степени! Только увещевательная беседа! Ума лишились?
Допросчик, судя по выражению его лица, готов был вцепиться в горло Гуле.
– Ты кто такой? – спросил он, сжимая и разжимая правый кулак.
Гербренд подобрался, не собираясь пропускать удар слева, и сказал:
– Я адвокат господина министра! А ты кто такой?
– Он совершил преступление против короны, – допросчик не утрудил себя ответом. – Государевы преступники лишены всех чинов и званий, и допрос ведется по всей форме.
– Где документы об этом за подписью его величества?
А вот тут допросчик замялся: похоже, к Ахонсо никто не обращался, решив проявить пресловутое и легендарное усердие не по разуму. Лефевр подумал, что в этом есть определенный смысл. Все бумажки можно подписать задним числом, а лезть к государю в момент его горя – все-таки троих сыновей потерял – вряд ли кто-то осмелится. Лучше принести ему на блюдечке голову мерзавца. А еще лучше – отдать этого мерзавца народу, который наверняка уже вышел на улицы, требуя разорвать на шматки убийцу принцессы. В том, что Алита мертва, никто не сомневается.
– А у меня они есть! – торжествующе заявил Гуле и вынул из внутреннего кармана несколько сложенных листков. Развернув один из них, он прочел: – Мы, Господней милостью Ахонсо… приказываем вести допрос злонамеренного мага Огюста-Эжена Лефевра по форме номер один без применения дополнительных средств устрашения. Допрос обвиняемого допустимо проводить только в присутствии адвоката, – Гуле демонстративно раскланялся во все стороны и представился: – Гербренд Гуле, инквизитор первого ранга, к вашим услугам.
Допросчик смотрел на него с непередаваемым выражением лица. То ли он хотел врезать наглому Гуле так, чтобы тот упал и не поднялся, то ли боролся с желанием взять под козырек: человек, который сумел добиться аудиенции у государя по такому делу и в такой момент, был достоин всяческого уважения. Гуле небрежно бросил на стол бумаги – мелькнули гербы, печати и подпись его величества – и, обернувшись к палачу, холодно осведомился:
– Кого ждем, уважаемый? Снимайте обвиняемого.
Палач произвел некий жест, похожий одновременно на низкий поклон и танец вприсядку, и немедленно принялся расстегивать наручники, державшие Лефевра на пыточном станке. Гуле тем временем не терялся. Он сгреб все бумаги со стола и, дав секретарю напутственного пинка, потребовал кофе. Пока секретарь бегал, а палач приводил Лефевра в более-менее пристойное состояние для продолжения допроса, Гуле развалился на стуле и принялся изучать протокол.
Допросчик был вне себя. Похоже, дело Лефевра было для него шансом отличиться и подняться по карьерной лестнице, и то, что какой-то хрен с бугра настолько вольно вел себя в допросной, взбесило его не на шутку.
– Ладно, хорошо, – сказал он. – Пусть так. Обвиняемый признался в том, что совершил убийство его высочества Рекигена. Это первое преступление против короны. Обвиняемый отказывается сообщить правосудию, где находится ее высочество Алита. Следствие приходит к выводу, что ее высочество мертва. Возможно, убита вместе с мужем.
Гуле посмотрел на допросчика, как на полного идиота. Лефевр горестно усмехнулся и негромко сказал:
– Я ее любил. Я никогда не причинил бы ей вреда.
Теперь уже Гуле изменился в лице.
– Лучше помолчи, Огюст-Эжен, – посоветовал он. – Ни слова не говори в эту сторону.
– Почему это «не говори»? – торжествующе взвился допросчик. – Вот и мотивы! Расправа с принцем Рекигеном из ревности. И убийство ее высочества в состоянии помешательства.
Он выскочил из-за стола и принялся ходить по допросной, заложив руки за спину и, должно быть, воображая себя героем какого-нибудь бульварного романа, где отважный детектив разоблачает преступников, одной рукой прикуривая сигару, а другой обнимая девушку.
– Вы расправились с принцем и отправились с ее высочеством Алитой к себе домой, – сказал допросчик. Было видно, что он с большим удовольствием излагал бы свою теорию, если бы Лефевр висел на пыточном станке вниз головой, но уж чем богаты, тем и рады. – Магический фон дворца и вашего дома, замеренный лучшими экспертами столицы, говорит о том, что принцесса Алита была с вами и была жива. Потом эксперты, стоявшие в оцеплении, зафиксировали резкую вспышку магической активности, а когда вспышка угасла, то принцессы уже не было в доме. И вы пошли сдаваться.
Секретарь принес кофейник и чашки. Гуле налил кофе и передал чашку Лефевру. Допросчик недовольно повел бровью, но обошелся без комментариев.
– Следствие полагает, – продолжал он, – что ее высочество ответила отказом на ваши притязания. И вы убили ее, – допросчик помедлил, оценивая произведенный эффект, и продолжал: – С учетом того, что вы являетесь злонамеренным магом, я предположу, что именно вы навели морок на раненого принца, заставив его совершить все эти ужасные злодеяния. Это дало бы вам повод к расправе.
Лефевр посмотрел на него, как на идиота. Впрочем, это было скорее смешно, чем грустно, и люди в этих допросных сыпали и не такими завиральными идеями.
– Вам бы, господин допросчик, романы писать, – мрачно сказал Лефевр, отпивая безвкусный кофе. – Имели бы бешеную популярность. Я появился во дворце уже после того, как принц обезумел. Спросите ваших экспертов, пусть они скажут, как Рекиген использовал заклинания.
– Уже найдено сильное стороннее воздействие, – со знанием дела добавил Гуле и достал из кармана еще один листок. – Принцем Рекигеном руководил некто гораздо сильнее злонамеренного мага Лефевра. Полюбуйтесь, вот все результаты.
Он швырнул листок допросчику – тот поймал бумагу, и его лицо стало каким-то жалким – и сказал:
– Это была одержимость вроде той, которой был подвержен приснопамятный Мороженщик. Милорд Лефевр выполнил свою работу.
Допросчик некоторое время расхаживал просто так, молча, потом он утратил всякую сдержанность и рявкнул:
– Ты убил принцессу, гнида! Где ее тело? Что ты с ней сделал?
Лефевр допил кофе и встал с лавки. Пол качнулся под ногами, окружающий мир затянуло серой пеленой наступающего обморока, но он сумел-таки устоять и, проговорив:
– Ее высочество жива. Но все подробности я расскажу государю – и только ему, – все же не выдержал и рухнул на пол допросной.
Разумеется, его не повели к Ахонсо вот так сразу. Лефевр провел ночь в тюрьме, и, несмотря на все усилия Гуле, его засунули в самую грязную камеру – постарался безымянный допросчик, который так и не счел нужным представиться. Когда Лефевра уводили, он вдруг ухмыльнулся и сказал:
– Ловко ты имущество переписал. Значит, планировал убийство и готовился. Может, бабенку твою тряхнуть? Мои ребята любят таких нежных и трепетных блондиночек…
Лефевр и бровью не повел. Достать дочь председателя Куатто, да на Феленских островах, у которых были весьма натянутые отношения с Сузой, – для этого у судейских были руки коротки. Допросчик понял, что его выстрел не поразил цели и приуныл.
Пока Лефевра допрашивали, столица готовилась к похоронам принцев. Всюду были черные траурные флаги, люди занавешивали окна и посыпали волосы темно-синей краской хаула в знак безутешного горя. От Ахонсо не отходили врачи: страшная смерть сыновей стала для него мучительным потрясением, и все действительно опасались за жизнь государя. Тела принцев и их жен перенесли в дворцовый храм для отпевания и некоторое время спустя туда же доставили гроб с телом Рекигена. Экспертная комиссия сочла, что принц к моменту преступления был мертв, то есть никак не несет ответственности за свои действия и имеет полное право на отпевание и погребение.