— М-да, — кивнул Алимов. — Да не смотри ты так на жену, Илья, не смотри! Ну, ошиблась, с кем не бывает!
— И когда будешь бить, не бей по голове, — дал дружеский совет Валдаев. — Побереги ее гениальные компьютерные мозги.
В следующую секунду Александр горько пожалел о сделанной ремарке. Здоровякин после пережитого волнения был опасен. Он врезал своему болтливому другу прямо в солнечное сплетение. Валдаев согнулся пополам, закашлялся и прохрипел:
— Глазки! Дайте мне скорее глазки!
— Хотите мои, дядь Саш? — подлетел Антон. — Не дергайтесь, я вам надену.
Антон приладил на голову Александра ободок, и тот затряс черепом, заставляя выпученные глаза прыгать на пружинках. Все засмеялись.
— Дядь Саш, с вас пистолет. Дадите пострелять? — спросил корыстный младенец.
— Я понимаю, почему так называемому Дмитрию Рябухину удалось справиться с потомством гражданина Здоровякина, — сказал Валдаев, выпрямляясь. — Потому что общение с этими короедами такой же экстремальный вид деятельности, как и минирование. И еще. Придется тебе, Илюша, видимо, вернуться в семью. Иначе Мария в следующий раз наймет в няньки бен Ладена…
Глава 41
Целую неделю Валдаев самоотверженно посвятил заботам о семье друга. Это позволило ему избежать встреч с Лизой.
— Не понимаю, — удивлялся Здоровякин. — Чего ты тянешь? Прекрасная ведь девчонка! И влюблена в тебя!
— Я тоже влюблен, признался Валдаев. — Особенной любовью.
— Специфической, я бы сказал.
— Я как винтик на границе магнитного поля. Еще один неверный шаг — и мощная сила притяжения бросит меня в объятия магнита, прилепит к нему.
— Так делай этот шаг!
— Значит, жениться?
— Да!
— И-эх! Наверное, ты прав. Женюсь — и точка! Швобода, швобода! Как мне будет ее не хватать! — вздохнул Валдаев. Вздох его был трагическим, в глазах читалось выражение, присущее корове, которую ведут на бойню.
— Маша сказала, что ты, как Пушкин. — Александр Сергеевич? — Угу.
— Ну, она несколько переоценивает мои литературные способности. Хотя да, язык у меня подвешен.
— У тебя язык без костей. Но Маша не то имела в виду. До Натальи Гончаровой Пушкин делал предложение и другим девушкам, не менее симпатичным, и каждый раз, посватавшись, не стремился поближе познакомиться с барышней. Наверное, боялся передумать.
— Он тоже невероятно ценил личную свободу!
— Зачем ты делал авансы Елизавете?
— Какие авансы?
— Ходил к ней в гости.
— Один раз сходил!
— Целовал.
— Один раз поцеловал!
— Не ври, не один! Я видел. Складывал с ней мозаику.
— Здоровякин, ты прислушайся к тому, что говоришь! — возмутился Александр. — Да у меня девицы по три месяца жили в доме, вели хозяйство, исполняли приятные супружеские обязанности, и я не считал, что делаю им авансы и обещаю жениться. А с Лизой я складывал мозаику! Боже ты мой!
— А ты не сравнивай Лизу с остальными своими девицами.
— А чем она отличается от всех других?
— Именно тем, что к другим ты не боялся приблизиться, а ее избегаешь. Ты же сам сказал, что она твой магнит. Ты знаешь, что она — твоя. Она для тебя.
— И что ты на меня набросился, а? — жалобно простонал Валдаев.
— Так я ж теперь плотно общаюсь с Машей. А она общается с Лизой. Результат: Лизины проблемы — наши проблемы. Ты ее главная проблема.
— Я и сам ничего не понимаю. И хочу, и не хочу. И боюсь.
— Настоящий мужчина.
— Пошел вон!
— Ты трогательно ласков.
— А ты… А ты… Инопланетная нечисть!
— О! — изумился Здоровякин. — Инопланетной нечистью я еще не был!
С тех пор как у родителей Ильи поселилось дикое африканское племя из трех воинственных зулусов, в квартире (а также в квартирах этажом выше и этажом ниже) резко увеличилось количество потребляемого валидола. Бизнесмен Лабругин — виновник бедственного положения семьи Здоровякиных — пустился в бега, иначе Илья вытряс бы из него компенсацию за разрушенное жилище.
Любимый джип Саши Валдаева прошел предпродажную подготовку и сейчас, грустный и оскорбленный, был выставлен в автоцентре на обозрение публики, как блестящий мускулистый раб на торгах в Древнем Египте. Расставание с «лендровером» далось Александру труднее, чем со всеми отправленными когда-то в запас отставными любовницами. Но друг лишился квартиры, одежды, кастрюль и компьютерной техники. Пришлось пожертвовать любимой игрушкой.
Белые лилии и белые гвоздики в обрамлении какой-то пушистой зеленой травы составляли отличный букет.
— Вашей девушке понравится, — улыбнулась продавщица в цветочном магазине. У продавщицы были изумительные синие глаза и та-а-кой вырез на обтягивающей кофточке, что Валдаев с трудом подавил желание включить на полную катушку свое сокрушительное обаяние и через пару-тройку минут заполучить от цветочной продавщицы номер телефона. Мне нельзя! — мысленно одернул он себя.
Теперь букет лежал на тумбочке в прихожей, дожидаясь решения участи. Валдаев натягивал свитер. Он собирался в гости к Елизавете. Сначала Саша решил напялить костюм с галстуком, но в сочетании с букетом это неминуемо утвердило бы Лизу в мысли, что великовозрастный мальчуган пришел, наконец-то, делать ей предложение. Валдаев страшился подобной неизбежности и окончательности. Он хотел оставить себе место для маневра.
Пульсатилла и пять котят сидели в ряд на диване, словно фарфоровые слоники на комоде, наблюдая за военными сборами хозяина. Они синхронно поворачивали головы вслед за перемещениями Валдаева по комнате.
— Вот так, родные мои, не отвертеться мне на этот раз, — с глубокой душевной тоской жаловался сыщик. — Посмотрите, эти носки подходят? К брюкам, несомненно, да. Но к трусам? А свитер как? Новенький. Или синий надеть?
Звонок в дверь пресек гардеробные мучения Валдаева.
— Это опять Здоровякин, — возмутился Саша. — Никак от него не избавиться! Да что за жизнь у меня! Ни секунды уединения!
Пушистые шарики-котята обрадованно попрыгали с дивана и покатились за Валдаевым — открывать дверь. Здоровякина они успели полюбить всем сердцем, отведя ему роль матраса.
Александр — как был в свитере, носках и с брюками, перекинутыми через локоть, — гневно распахнул дверь. На пороге стояла Лиза.
— О, — заметила она, опуская взгляд вниз, — у тебя красивые ноги!..
Валдаев испуганным кенгуренком прыгнул в сторону, за угол.
— Я была в магазине неподалеку, знаешь, где кассеты и компакт-диски? И решила заглянуть, — объяснила в пустоту Лиза. — Ничего, что я зашла?
— Здорово! — крикнул Валдаев.
— Великолепный букет у тебя на тумбочке. Белые лилии и гвоздики, очень нарядно.
— Это тебе, — поспешно вывалился из-за угла полуголый Валдаев. Он балансировал на одной ноге, целясь в штанину. — Тебе, Лиза! Я ведь и сам собирался в гости!
— Правда?
— Правда, — успел признаться Саша, прежде чем рухнул всей массой на пол у ног Лизы, потеряв равновесие. — Проклятье!
— Не убейся! — сказала Лиза. Она нагнулась и погладила Валдаева по голой, умеренно волосатой ляжке, потом присела и поцеловала сыщика в макушку. У того затрепетали ноздри — он ощутил тонкий аромат Лизиных духов. Затем девушка перешагнула через распростертое тело и взяла букет.
Собранная на десять процентов мозаичная картина лежала на полу комнаты. Это был результат двухчасового пребывания Лизы в гостях у Валдаева. Они собрали бы больше, если бы детеныши Пульсатиллы не принимали деятельного участия в процессе компоновки. И если бы сборщики пазла не отвлекались на поцелуи. И если бы они не пили вино — две бутылочки были благоговейно извлечены Сашей из тайника, куда он пристроил их в надежде уберечь от прожорливого Здоровякина.
— Так что ты купила в магазине около моего дома? — Валдаев провел рукой по волосам Лизы. В мягком свете лампы они отливали золотом. Когда Лиза появилась в дверях квартиры, на ней был замшевый сюртук длиной до колен, и ее волосы лежали на шершаво-матовой поверхности ткани зеркальной шелковой массой. Теперь Лиза сняла сюртук и осталась в белой рубашке. Валдаев очень надеялся, что вскоре ему удастся убедить гостью снять еще что-нибудь. И он отлично знал, что магазин компакт-дисков уже неделю как закрылся на ремонт.
— Шопена. Хочешь послушать мой любимый этюд? Сейчас!
Лиза метнулась в прихожую. Плеер и пара дисков являлись постоянными обитателями ее сумки, наряду с косметичкой, расческой, портмоне, салфетками, коробочкой тампонов, дезодорантом…
— Вот! Первый. До мажор.
Едва энергичные звуки наполнили гостиную, у Валдаева заныла челюсть.
— Обожаю эту вещь! — воскликнул он, беззастенчиво-лживый. — Взволнованные арпеджио правой руки представляются мне прозрачными ледяными волнами, набегающими на серый галечный берег, а басы в левой — та синяя, неведомая и неподвижная глубина, что таится внизу.
Лиза ответила восторженным взглядом — он не переставал ее удивлять и радовать, ее чудесный принц!
— Шопен так романтичен, правда?
— Феноменально! — патетически сверкнул глазами Александр. Выпитое вино, конечно, его не опьянило, но прибавило энтузиазма. — А первый фортепианный концерт? Как тебе?
— Это…
— На Allegretto я просто кончаю! — заверил Саша. — Ой, прости, я грубо выразился! А какой он виртуозище, да?
— Да. И…
— Жаль, пожил всего ничего, бедняга Фредерик. В 1810 родился, в 1849 скопыти… в смысле умер. Да.
— Саша, — потрясено прошептала Лиза. — Ты такой… такой… образованный! Всесторонне!
По романтичному Шопену Валдаев мог защитить диссертацию. Солнечный Шуберт оставил на его сердце кровоточащую борозду. Гениальный Вивальди спровоцировал нервный тик.
Одна из подруг всесторонне образованного детектива, целый месяц делившая с ним по ночам диван, училась в консерватории. В ту пору Саша усвоил, что «гамма» — это одна из разновидностей средневековых пыточных инструментов. Аккуратные и симпатичные уши Валдаева познали радость единения с самыми разнообразными затычками — резиновыми, каучуковыми, ватными. Обидно, что без скрипки и смычка подруга была практически совершенна. Но цеплялась за проклятые предметы с непонятным упрямством. Не сумев отучить девушку от вредной привычки пилить струны Валдаев, обл