Комиссар наблюдал, как ректор покорно подставился под укол, покачал головой.
— Надеюсь, ему вкололи не снотворное, — пробормотал он и повернулся к Руперту: — Ты — марш спать. Я дал команду на проведение следственного эксперимента. Если нам повезет, а тебе — нет, то сейчас мы этим и займемся. Я сам поеду вместе со Сью. А если не повезет и ректор уснет… ой, время, как мало времени.
— Снотворное я давать ему запретила, — успокоила нас доктор Меган. — Оно помешает мне работать. На самом деле нет, но мое слово закон.
Руперт выглядел недовольным, но у него, похоже, уже не было сил доказывать и спорить. Он не спал со вчерашнего дня и был на пределе. А доктор Меган выручила нас — возможно, следственный эксперимент решил бы сейчас очень многое.
Например, напряженно думала я, он показал бы, как ректор убил свою жену. Врет он или говорит правду.
Или полуправду.
Я гнала эту внезапную мысль, но она была навязчивой, как популярная дешевая песенка, и настойчиво выедала мне мозг. У ректора не могло быть сообщника, потому что мы не видели его на видео до того, как убийство произошло.
Но никто не смотрел записи после того, как Томас покинул квартиру.
Что если кое-что мы все-таки упустили?
Глава двадцать четвертая
Я не вытерпела и поделилась этой мыслью с комиссаром, когда мы возвращались.
— В этом, конечно, что-то есть, — кивнул он. — Дай отмашку, пусть просмотрят записи. Лишним не будет…
Комиссар среагировал несколько вяло. Вероятно, сам он решил — лучше перестраховаться, но не больше.
— И тогда это умышленное убийство, — добавила я. — Поэтому Томас тянет время и упрямо стоит на своем.
— Да, — безрадостно согласился со мной комиссар, — но если сообщник покинул страну, искать мы его будем долго. Томас не мог не знать о камерах.
— Знаете что? — осенило меня. — Надо проверить, не появлялась ли «домработница» уже после того, как настоящая улетела на отдых? На это могли не обратить внимания…
Что-то мне удалось. Комиссар даже повеселел, и меня это воодушевило.
— Действуй.
Он дал мне полчаса — поступили сведения от группы, работавшей в квартире ректора, но я не стала допытываться, посчитав, что все узнаю, когда вернусь к себе. Мне жуть как хотелось есть, и я вытряхнула из вендингового аппарата в коридоре огромный фруктовый сэндвич. В кабинете я налила кофе и устроилась перед компьютером.
Новости были не самые радостные, но они подтверждали, что мы потихоньку, медленно — слишком медленно, — движемся в верном направлении.
Лет двести назад мы подписали Конвенцию об охране природных ресурсов, которая среди прочего предусматривает переработку отходов. И в любой квартире есть целых шесть отсеков, в которые отправляются стекло, бумага, пластик, металл, биологические или все прочие отходы. В отсеке для биологических отходов поддерживается минусовая температура, чтобы эти самые отходы не портились и не начинали вонять. Покидать квартиру не требуется, открывается нужная дверца, мусор выбрасывается в соответствующий отсек, а специальная служба раз в несколько дней забирает отходы, открывая такую же дверцу со стороны технической лестницы.
Отсек для биоотходов проверили сразу, как только увидели труп, потому что напрашивалось, что руки именно там, но увы. Прочие отсеки осмотрели тоже очень тщательно — искали то, чем расчленили тело, и снова без результата. Придраться к тому, что осмотр был проведен не полностью, никто не мог: эксперты всегда работают, исходя из заданий, которые выдает им ведущий дело следователь.
Стивен все сделал верно — на тот момент, но сейчас группа искала разрезанные на мелкие части руки. На этот раз начали с того, что осмотрели все приборы в доме, которыми можно было измельчить руки несчастной Таллии так, чтобы потом смыть их в канализацию или даже в раковину.
Приборов оказалось три: крохотная ручная мясорубка — предмет для любителей кулинарии как изысканного хобби, блендер и нож для нарезки сыров и колбас. Слабенький блендер годился только для фруктов и овощей, перемолоть что-то тверже яблока он бы не смог, нож для нарезки был в заводском масле и защитной пленке, а мясорубка использовалась, наверное, лет сто назад.
Все это больше походило на неудачные подарки. Можно было заново обыскивать всю квартиру в поисках орудия преступления или подумать, как Томас мог от улики избавиться. Он ведь выбросил нож, и выбросил очень удачно, с фантазией. И группа вернулась к отсекам для отходов.
Отходы, как выяснили в записях консьержа, вывезли утром того же дня, и мусора было немного. Среди прочего нашли заготовки из глины, похожие на орнамент, несколько проводков, обрывки строительного пластика и сломанную деревянную лопаточку. Все это могла бы выбросить Таллия, остальное было обычным — использованные салфетки, макияжные спонжики, рваные носки, мышка с перетершимся проводом… Но кто-то заметил, что обрезки пластика в мусоре Таллии лишние. В ее кабинете был специальный столик, и материал, с которым она работала перед гибелью, не требовал ничего закрывать или подкладывать.
Пластик просветили биоскопом на наличие следов крови. И вот тут я по-настоящему оценила тех, с кем работала над этим делом. Мое задание было таким: «Провести криминалистический поиск останков или возможных следов останков, а также предметов, с помощью которых можно было произвести измельчение и дробление костей и мягких тканей». Руперт добавил: «Вероятно, ампутация рук произошла не в месте обнаружения трупа. Выявить все возможные места расчленения и сопутствующие предметы».
Место, на первый взгляд, было одно и единственное. Но это если предположить, что ректор был виртуозен настолько, что признать свое ничтожество должна была вся Хирургическая Ассоциация разом. Обрезки пластика были тщательно вымыты, но на них все же была кровь. Много крови.
Ванные комнаты в квартире были чистыми — кроме той, которой пользовались ректор Томас и Таллия, но как раз там следы крови легко объяснялись и порезами, и регулярными женскими днями.
Зато с помощью пластика отлично скрывались следы.
После этой находки все стало проще. Гостевые ванны были абсолютно сухими, и предположили, что Томас застелил свою ванну пластиком, усадил на пол ванной тело жены, отрезал кисти рук, труп вернул в комнату, очень тщательно имитировал ампутацию на месте, умудрился даже не пролить собранную с пластика кровь. Он рассчитал, сколько крови должно натечь, куда и как, чтобы у нас не создалось неправильное — отличное от его замысла — впечатление. Потом он проделал в пластике дырочку, слил оставшуюся кровь прямо в сливное отверстие, замыл пластик, высушил, вероятно, феном, разрезал на куски, которые могли бы остаться, если бы пластик резала Таллия для своих нужд. Кусок, в котором Томас сделал отверстие, не нашли, как и то, во что он собрал кровь из ванны, чтобы разлить в комнате, но это уже было только вопросом времени.
Сложно и очень закручено, и быть может, сейчас выводы были не вполне верные, но пластик отправили в лабораторию, чтобы все подтвердить или опровергнуть. Мне казалось, что выводы подтвердятся.
Что касается рук… Вся надежда была на следственный эксперимент. Потому что не осталось ни единого места, где можно их спрятать.
Это были факты, и зачем Томасу все это понадобилось — эксперты ответить не могли. А я — вопреки всему, что знала и умела, — ответить обязана.
Я увлеклась и зачиталась — результаты были предварительные и даже большей частью не написанные, а надиктованные и переведенные компьютером в текст. Что Джилл окликает меня, я поняла не сразу.
— А? — вздрогнула я, потому что Джилл, потеряв терпение, подошла и крикнула мне в ухо.
— К тебе Брент! — она закатила глаза. — Я думала, охрипну. Возьму как компенсацию за моральный вред, — добавила она, изымая из вазочки несколько печенек. — Бренту не давай, перебьется.
Я хмыкнула. До разговора с доктором Меган я бы сама убрала эту вазочку, теперь же, наоборот, поставила ее так, чтобы от взгляда Брента она не укрылась.
— Я прочитал все, что есть на текущий момент, — обрадовал меня Брент, входя и закрывая за собой дверь. — Вам надо сменить референта.
— Это еще зачем? — удивилась я, забыв, что мне надо быть… надо соответствовать его ожиданиям. Знать бы еще, каким именно. — Джилл прекрасный сотрудник.
— Она олицетворяет вашу неуверенность в себе, — безапелляционно, как всегда, заявил Брент. — Она весит, наверное, центнер.
Я не нашлась, что ответить. Здоровый образ жизни и спорт были чем-то вроде культа, но никому и в голову не приходило дискриминировать тех, кто этому культу не следовал. Да и медицинские проблемы нельзя было сбрасывать со счетов.
Какая связь была между весом Джилл и моей неуверенностью, я не представляла, хотя Брент ее, бесспорно, видел. Я не рассчитывала на его объяснения, но уточнила все равно:
— Не вижу взаимосвязи… Я же не кормлю ее тортиками.
— Вы чувствуете себя на ее фоне красавицей и вам это льстит, — тут же отозвался Брент, схватил печенье и посмотрел на меня так, будто ожидал, что я сейчас у него его вырву с криком. — Не спешите с ответом, вы, может быть, сами не отдаете себе отчет, что это так.
Я еще раз хмыкнула. Моя задача: соответствовать его ожиданиям и таким образом заставить его объяснить то, что он словами объяснить не умеет.
— Сядьте, — предложила я. — Можете есть, я не против.
«Или это должно выглядеть как “буду рада, если вы выпьете со мной кофе”? Он точно пришел сюда не для этого».
— Мне сказали, что сейчас будет проводиться следственный эксперимент.
Я хмыкнула в третий раз. Бренту никто этого не говорил, но если он сидел в материалах, то видел информацию в рассылке и расписании. Мне надо было поступить так, как советовала доктор Меган, но как — я не имела понятия. Сериалы, которые так нежно любила Джилл, мне бы сейчас помогли, но я ни один из них не смотрела. Брент, как верно заметил комиссар, застрял где-то в тех временах, когда вызывали обидчиков на дуэли и за измену душили жен, так что я могла опираться лишь на сведения, почерпнутые из классической литературы в школе…