Так какой мотив был правильным? Все тот же — провокация? Таллия как-то спровоцировала Томаса, и эта провокация так сильно его задела, что он долгое время упорно, ни на шаг не отступая от поставленной цели, готовил ее убийство.
— Что-то вроде того, — устало кивнул наконец Брент. — Мы с ней расстались врагами.
Это не имело значения. Нужно было заставить Брента высказать версию, пусть хоть как, криво, непонятно, пусть мне пришлось бы выворачивать наизнанку собственную логику, чтобы эта версия объясняла мотивы убийства Таллии Кэролайн.
— Но если мы уже отбросили ревность, выяснили, что не любовник, не аборт, не измена, что тогда? — спросила я, вложив в голос всю отпущенную мне природой беспомощность. Моя реплика должна была прозвучать беззащитно и просяще, чтобы Брент почувствовал, как мне нужна его сильная крепкая рука и беспощадный острый ум.
«Древняя драма», — мысленно я закатила глаза. К тому же еще и глупая.
— Ревность — страх, — продолжала я. — Страх потери. — Комиссар был прав, еще бы, с его опытом. — Ваш подсудимый боялся потерять любимую жену. Все равно потерял, но ему так, наверное, было легче? Ее просто не стало, а у него исчез страх, что она останется жива, но не будет с ним. — Снова что-то очень острое зацепило меня изнутри и пропало. — Так чего боялся Томас? Вы сказали, что знаете.
— Совершенно точно могу утверждать, что его страх был связан с женой, — очень серьезно произнес Брент. — И от этого страха он нашел в себе силы избавиться. Не как тот несдержанный бедолага, который, если бы не случай, продолжал бы мучиться сам и мучить свою жену. Томас мучиться не хотел…
— Он действовал и выжидал.
— Он знал, что только так избавится от этого страха.
— Какого? — напирала я. — Брент, какой страх это был, назовите его?
Я видела, что он знает. И, возможно, доктор Меган была права — он не решался это озвучить, понимая, что повторится история с тем свидетелем. Его неправильно поймут. Поднимут на смех. Или Брент сам не мог подобрать верные слова.
— Страх, что он — не мужчина.
Глава сорок первая
— Э-э, — растерянно протянула я. — Брент, секс у них был регулярный…
Гордон не мог ошибиться, да и аборт говорил в пользу того, что Томаса беременность жены как минимум не удивила. Если, конечно, не допустить, что Таллии ребенок был не нужен вообще, а Томасу не нужен был ребенок от другого мужчины.
Но мы это уже отработали, хватит, не стоит опять возвращаться к проверенной версии. Мы так никогда не закончим это проклятое дело.
— Я не имел в виду секс, — покачал головой Брент. — Вы снова не понимаете. Мужчина — это не только постель.
«Но еще и масса физиологических особенностей и отличий от женщины», — про себя закончила я. Вслух же только сказала:
— Тогда объясните. Я обещаю, все вопросы я задам только по делу и удержусь от непродуманных высказываний.
— Кто такой ректор Томас? Значимая фигура. Он ректор Магической Академии, видный ученый. У него отличная квартира… наверное, показатель статуса. В его глазах, может быть. Машина. У него достаточно денег. Красивая и любящая жена. Настолько любящая, что пошла на уступки и согласилась на покупку квартиры, ведь ипотеку на нее им никогда бы не дали — это считается роскошью, такие приобретения можно делать только за собственные средства. У него удалась жизнь, капитан… Он смотрел на себя в зеркало и сознавал — он удачлив, успешен, он может собой гордиться.
— Я все равно не могу разобраться, — осторожно, щупая тонкий лед, начала я. — Какое значение имеет то, что Томас — мужчина? Множество женщин успешны не меньше. Может, их даже больше, никто не считал.
Губы Брента дрогнули.
— Возможности у всех равные, — продолжала я, внимательно за ним наблюдая. — С талантами несколько хуже, но…
— Томас мог гордиться собой, — повторил Брент. — Он нарисовал себе образ, которому соответствовал. Сначала он шаг за шагом шел к одной цели, и вот его страх — потерять то, чего он добился. Упасть в собственных глазах. Назвать себя неудачником.
Так что вот Брент подразумевал. То, что Томасу сложно было с этим чем-то смириться только лишь потому, что он был мужчиной. Обладателем XY хромосом. Но Брент вкладывал в эти слова совершенно иное. Будь Томас женщиной, до убийства дело бы не дошло. Так почему?
— И вы продолжите утверждать, что Таллия его спровоцировала? Или вы больше так не считаете?
— Несомненно. — Как же с ним было сложно. Создатели, мне казалось, что в моей голове закипает мозг в уже кипящей крови. — Потому что именно избавившись от Таллии он избавился и от страха. Вам что-то ясно или мне начинать сначала?
«Ее просто не стало, а у него исчез страх, что она останется жива, но не будет с ним», — проговорила я свои же слова. Что в них было такого? Что-то очень тесно связанное с тем, что мне наговорил Брент.
Я зачем-то разглаживала и без того натянутые на бедрах брюки, все в шерсти. Чего точно не скрыть — наличие в доме ксенокота.
— Это как «настоящий мужчина»? — безнадежно спросила я. — Старый, забытый и совершенно бессмысленный штамп. Социальный стереотип, условность. Как будто так важно, что у тебя в штанах. Как будто если ты не способен укладывать в постель десятки женщин, ты становишься изгоем и неудачником в глазах общества. Брент, вы же отдаете себе отчет, что это морально давно устарело. Вспомните Ханса Кристофа, он с детства в коляске, у него не функционируют руки и ноги, но это не помешало ему стать великим теоретиком в медицине. То, что сейчас Эльвира Лидия не корчится на больничной койке от боли, а ведет полноценный образ жизни, его заслуга. Разве важно, какого он пола, на что способен физически? Этот человек — гений, и миллионы людей во всем мире преклоняются перед ним.
— Это не то, — тихо сказал Брент, покачав головой, и поднялся с кресла. — Это совершенно не то, и мне жаль, что вы так и не поняли. Впрочем, это уже не имеет значения, потому что — да, то, что вы обозвали «бессмысленным штампом», и есть наша истина… Вину с Томаса это все равно не снимает.
Брент быстро вышел, закрыл за собой дверь. Я задумчиво смотрела ему вслед. Главное я узнала — Бренту самому это было несказанно важно. Он должен был, как и Томас, или, быть может, в его представлении — как и Томас, ощущать себя этим «настоящим мужчиной». Отсюда эти цветы, понимание взглядов умственно неполноценного свидетеля и обида за него куда больше, чем за подсудимого.
Допустим. Все это проблемы Брента, напомнила я себе. При чем здесь Таллия? В чем она виновата?
Стоп.
Я уже собиралась встать и отправиться все-таки в Академию, но плюхнулась в кресло обратно. Если мы заговорили о старых традициях и понятиях, а мы заговорили о них очень кстати, настолько, что я случайно нашла верное слово…
В чем Таллия виновата?
Так вот как строится эта цепочка! «Ты виновата в том, что вынудила меня». «Ты виновата в том, что я это сделал». «Ты виновата», и я, конечно, должна была вспомнить программу повышения квалификации и курс истории криминалистики, а также криминологии. Именно это как мотив нередко приводилось в учебниках. Такие мотивы были тогда — «ты виновата». Виновата в том, что я не сдержался.
Ты спровоцировала меня.
— Создатели, — простонала я.
Да, оно того стоило. Стоило выслушать Брента, стоило выносить его столько времени, стоило быть откровенной с доктором Меган, потому что она оказалась права — я действительно смогла понять Брента, когда начала играть по его правилам. «Попытайтесь соответствовать его ожиданиям, — сказала мне доктор Меган. — Вам будет проще узнать, что же прекрасного в словах про мелкие изумруды. Сам он никогда не сможет этого объяснить, даже если очень захочет».
Он смог, хотя мне пришлось приложить немало усилий. Наверное, я даже похудела за эти дни. Или все дело в том, что мне даже поесть толком некогда. И еще меня занимал вопрос — действительно ли я начала соответствовать ожиданиям Брента, он ведь признался, что начал за мной ухаживать, еще и пожаловался, что я не понимаю намеков…
Томас был откровенен куда меньше. Можно было рискнуть, допросить его, пока он еще томился в наших застенках, и спросить у него — как его странный страх перестать быть «мужчиной» связан с тем, что «Таллия сама виновата». Не кастрировать же она его собиралась своим острым ножом?
«А вдруг», — нервно развеселилась я. Почему бы и нет, Таллия всюду таскала с собой этот нож, клала, например, в постель, а Томас ложился спать с содроганием, каждый раз опасаясь, что проснется от боли или вообще не проснется от шока, а просто истечет кровью. Мотив был ничуть не хуже того, который предложил Брент…
Я решила, что пора в Академию. В пропасть Брента и все остальное. Я поднялась, и в этот момент дверь распахнулась.
На пороге стоял потерянный Стивен, и по его лицу я поняла, что случилось самое худшее.
— Вот ты где, — упавшим голосом сказал он. — Тебе решили уже не звонить, потому что ты все равно не имеешь права совершать подобные процессуальные действия… Ее величество прислала Королевскую Гвардию. Сказать, что она недовольна — ничего не сказать.
— Значит, Томаса отпускают? — равнодушно проговорила я. — Это не потому, что мы плохо работаем, Джеймс, но…
— Я знаю, — и он улыбнулся. А я поняла внезапно, что его улыбка мне очень приятна. Что он не раздражает и не пугает меня так, как Брент. — Мы сработали великолепно. И ты молодец. На твоем месте я бы не согласился возглавить расследование. Даже если бы просила сама королева. Вон, комиссар и тот сказался больным. А ты — я посмотрел на тебя совершенно иными глазами. Ты не просто умна, ты не просто прекрасный ученый. Ты человек, способный на редкий поступок. Если до сегодняшнего дня я мог бы сказать, что горжусь тем, что я твой коллега, то сейчас я скажу — я понял, что ты интересна мне больше, чем глава лаборатории.
Стивен продолжал улыбаться, и я улыбалась ему в ответ. Потому что он тоже стал для меня не абстрактным следователем с особыми полномочиями, а тем, на кого я могла рассчитывать. Тем, кто мог подставить плечо, протянуть руку помощи.