Она помахала вилкой, вновь отрывая его от полосы новостей.
– Знаешь, пропускать завтрак – вредно для здоровья, – сообщила она, отрезая от ветчины маленькие кусочки и кладя их в рот. – Это самый важный прием пищи за день.
Уголок его рта нетерпеливо дернулся, и он немедленно вновь погрузился в изучение прессы.
Некоторое время она ела в молчании, наслаждаясь видом из широкого окна, раз уж ей отказано в общении. Затем схватила вилку, взяла вторую тарелку и наполнила ее небольшими порциями того же, что ела сама.
– Вот, – сказала она, отстраняя газету и ставя тарелку перед ним. – Ты с ума меня сведешь. Ты должен съесть хоть что-то.
Его брови сошлись в недовольной гримасе.
– Мне еда не требуется.
И он попытался снова развернуть перед собой газету. Елена со вздохом привстала и, вырвав газету у него из рук, положила как можно дальше, так, что теперь ему пришлось бы встать и обойти стол, чтобы заполучить ее обратно.
– Хочешь, я тебе почитаю, пока ты ешь? – весело предложила она.
Он начал закипать.
– Елена, – имя ее прозвучало зловеще, – ты тут не для того, чтобы меня опекать и поучать. Мне тридцать пять, и я давно сам могу принимать решения. Отдай мне мою газету.
Она покачала головой.
– Сделай мне приятное. Пожалуйста. Впереди у тебя трудный день, и ночью мы здорово вымотались. Тебе надо набираться сил, иначе ты будешь ни на что не пригоден к ночи.
От собственной храбрости ее щеки порозовели, но она не опустила глаза под его пристальным взглядом. Несколько минут она смотрели друг на друга. Потом он фыркнул и взялся за вилку.
– Отлично. Ты читаешь, я ем. И не волнуйся – у меня еще осталось достаточно энергии на все, что бы ты ни планировала.
Открыв газету, чтобы спрятать все сильнее разгорающийся румянец, она с трудом сглотнула и начала читать там, где, по ее мнению, он прервался. Информация оказалась достаточно скучной, но она мужественно дочитала до последней строки.
– Я переменил мнение, – сказал он. – С нынешнего дня я буду съедать огромный завтрак из четырех блюд... а чтение оставлю тебе. И буду наслаждаться завораживающими переливами твоего голоса. А может, почитаешь мне сегодня на ночь? В постели? Получится соблазнительная прелюдия к сексу.
– У тебя что, имеется какая-нибудь возбуждающая сексуальная литература? – спросила она, удивляясь, что слова произносятся уверенно и даже вроде бы зазывно. И впервые ощутила сексуальный, скрытый призыв своего голоса.
По его взгляду она поняла, что Чейз тоже услышал этот призыв.
– Нет, – отозвался он хрипло. – Но к вечеру я обязательно что-нибудь найду, даже если мне придется обойти все книжные магазины Западного побережья. – Он перевел взгляд на часы. – К сожалению, мне надо идти, иначе я опоздаю на первую сегодняшнюю встречу.
Отодвинув в сторону стул, Чейз поднялся и вынул из кармана бумажник.
– Я буду весь день сегодня занят, так что тебе придется чем-то себя занять. Вот, возьми. – Он подал ей кредитку и пачку крупных купюр. – Сходи за покупками, пообедай, повеселись. Увидимся около четырех. Будь готова к еще одному вечеру в ресторане, ладно?
Она взяла деньги и кредитку, хоть и без удовольствия. Деньги на то, чтобы "чем-то себя занять", – это заставило ее почувствовать себя дешевкой, компаньонкой на жалованье. Но, видимо, согласие стать чьей-либо любовницей предполагает подобные вещи.
Дверь за ним закрылась, оставив Елену одну в просторном номере. Она поглядела на кредитку в одной руке, на деньги в другой. Надо же, как быстро произошел переход от забавного к огорчительному, подумала она. Но тут не каникулы, – это неделя работы на Чейза, и он выполняет свою часть делового соглашения.
Значит, ей, как хорошей любовнице, следует чем-то занять свой день и приготовиться к вечернему представлению.
Где ее носит?
Чейз стоял перед зеркалом спальни, поправляя галстук в пятый или шестой раз. Он принял душ, оделся и приготовился к выходу. Дело за малым – сопровождающей дамой.
Он снова посмотрел на часы, хотя делал это всего минуту назад, и пробурчал сдавленное проклятие.
Она опаздывает почти на час. Ей же было сказано: быть к четырем, а теперь почти пять.
Должно быть, забылась, транжиря полученные средства. Чего еще ждать от избалованного, эгоистичного создания по имени Елена Санчез?
Нельзя сказать, что она ярко проявила эти качества с момента их встречи в аэропорту. Естественно, полтора дня нельзя считать показательными. Вот, поглядите, получила деньги – и бегает теперь, торопясь скупить все магазины. Удивляться нечему. По правде говоря, он нарочно дал ей такую крупную сумму, чтобы доказать – себе, больше никому, – что видит ее насквозь. Елена Санчез не изменилась. Так и осталась самовлюбленной, слишком, к несчастью для других, красивой пустышкой, ставящей свои удобства и желания превыше всего.
Напоминание, стоящее потери нескольких тысяч долларов. Но если она не явится в самом скором времени, если вынудит его опоздать на важный ужин, он не только заставит ее платить из собственного кармана, но и посадит на обратный самолет и немедленно расправится с компанией ее отца.
Чейз снова выругался и собирался в тысячный раз свериться с часами, когда ручка двери повернулась.
– Наконец, – выдохнул он, добавив еще одно проклятие. – Где ты шаталась? – выпалил он, поворачиваясь на каблуках и шагая в другую комнату.
Он ожидал увидеть ее улыбающейся во весь рот, с руками, полными пакетов и коробок. Возможно, она захочет показать ему все купленное, может, даже примерить платье или нижнее белье. Он, пожалуй, даже согласится поприсутствовать на показе... попозже, когда они вернутся с ужина, а его омерзительное настроение пройдет.
– Извини, – произнесла она.
Ее простая блузка без рукавов и юбка были помяты, волосы выбились из растрепанного хвоста. Лицо и плечи порозовели под палящим солнцем Лас-Вегаса. И никаких сумок и коробок.
Он недоуменно переступил с ноги на ногу.
Похоже, покупки доставят следом. Чтобы убедиться окончательно, он заглянул за дверь.
Ничего.
Она не выглядела излишне счастливой и возбужденной, как обычно выглядят женщины после прогулок по магазинам.
– Ты опоздала, – упрекнул он, хмурясь оттого, что догадки его не подтвердились.
– Я уже извинилась, – ответила Елена, совершенно не смущенная его обвинительным тоном и грозным выражением лица. – Обещаю, я быстро. – Вынув из волос заколку, она заторопилась в спальню, на ходу расстегивая блузку. – Двадцать минут, не больше.
Двери остались открытыми, и было слышно, как она передвигается. Сбрасывает одежду. Открывает шкафы. Заходит в ванную, выходит обратно, снова в ванную. Дверь закрывается, шумит душ.
Несмотря на ее обещание, он ожидал, что ей потребуется не меньше часа, чтобы сделать прическу и наложить макияж. Быстрый взгляд на часы показал, что если она провозится час – час, ни минутой позже, – то они все равно успеют вовремя добраться до ресторана. С трудом, но успеют.
Он попытался изгнать образ мокрого, намыленного, обнаженного тела Елены в свободном пространстве душа. Пространстве, достаточно большом, чтобы удобно вместить двоих... в самых невероятных позах. Если б только они не опаздывали так, он мигом присоединился бы к ней для долгого, восхитительного душа – помимо всего прочего.
Опасаясь, что поддастся искушению, если задержится рядом с ней, он повернулся спиной к двери. Худо и то, что остаток вечера ему придется подавлять возбуждение. Но не успел он сделать и шагу, как на глаза ему попались две вещи, лежащие на столике. Его кредитная карточка и пачка денег, которые он тогда дал Елене.
Не тронув карточку, он подобрал деньги, пересчитал. Не хватает всего двадцати одного доллара из нескольких тысяч.
Ничего странного, решил он. Вероятно, она весь день расплачивалась карточкой. А наличные использовала на чай или что-нибудь вроде того.
Вода в ванной перестала течь, и он поспешно положил деньги на место. Не надо, чтобы она видела, как ее проверяют. И поскольку завтра придется снова обеспечивать ее деньгами, прекрасно можно оставить их там, куда она положила.
Но из простого любопытства...
Он быстро взглянул, запоминая номер на карточке. Затем, плотно прикрыв дверь, прошел к телефону в дальнем углу.
Несколько минут понадобилось, чтобы дозвониться до оператора и удостоверить свою личность. Были ли какие-нибудь изменения на его счету за сегодня и на какую сумму?
Он поблагодарил женщину на том конце провода и положил трубку. Глубокая морщина прорезала его лоб.
Никаких. Никаких изменений. Его баланс тот же, что и раньше, последняя покупка – та, что он сделал сам.
Есть отчего смутиться. Она провела весь день, предположительно гуляя по магазинам, и потратила не больше тридцати долларов.
А если не занималась покупками, то где тогда была?
Не успел он составить список вариантов, как открылась дверь спальни, пропустив Елену, выглядящую как картинка с выставки. Волосы уложены в искусную прическу. Длинное черное платье поблескивает в свете люстры. Минимум украшений – пара колец, серебряные серьги и тоненькая серебряная цепочка под стать браслету на запястье, – ну и туфли на трехдюймовых шпильках.
– Двадцать минут, как обещано, – сказала она, делая небольшой пируэт.
Наряд демонстрировал все ее женские прелести так, словно она была совершенно раздета. Ему захотелось втащить ее обратно в спальню, туда, где ее не смог бы увидеть никто, кроме него.
– Ну, что думаешь?
Он думал о многом, не предназначенном для стыдливых ушей и милой застольной беседы. Вот после ужина... там другое дело.
– Хорошо. Хорошо. Ты выглядишь хорошо. – Язык едва ворочался во рту. Чейз осознавал, что не блистает красноречием, но радовался уже тому, что вообще способен говорить.
Выигрывая несколько столь важных для него мгновений, он откашлялся и посмотрел на часы. Елена права: ей потребовалось чуть больше двадцати минут на приготовления с момента, как она исчезла в спальне... двадцать пять, учитывая время, что он потратил, стоя перед ней столбом.