ия пропадают. Конечно, он ее любил. А она даже не подозревала. Дожила до ста пяти лет, но так и не узнала. — Я смахиваю со щеки слезу.
Эд, похоже, озадачен. Оно и неудивительно. Не успели мы поцеловаться, как я рыдаю по покойной бабушке.
— Где картина? Где она? — Сэди дрожит, лицо ее бледно. — Она же исчезла. Сгорела во время пожара.
— Значит, ты хорошо знала свою бабушку? — одновременно с нею произносит Эд.
— Я практически не знала ее при жизни. Но после ее кончины я посетила Арчбери, места ее молодости. Стивен стал популярным художником.
— Знаменитым? — Сэди потрясена.
— В Арчбери открыли его музей. Стивен взял псевдоним, весь мир знает его как Сесила Мелори. Оценили его только после смерти. А портрет моей бабушки — самая известная его работа. Картина находится в галерее и пользуется огромной популярностью. Она стоит того, чтобы на нее взглянуть.
— Немедленно, — Сэди произносит это так тихо, что я едва ее слышу. — Пожалуйста. Поедем прямо сейчас.
— Захватывающая история, — вежливо соглашается Эд. — Надо будет как-нибудь сходить туда. Прогуляемся по галереям, пообедаем…
— Эд, пожалуйста, — я беру его за руку, — поехали прямо сейчас. Прошу тебя.
Мы втроем молча сидим на обитой кожей скамейке. Сэди по одну сторону от меня, Эд по другую. Сэди не произнесла ни слова с той минуты, как мы вошли в галерею. Увидев портрет, она чуть не потеряла сознание. Задрожала всем телом и буквально приклеилась взглядом к полотну.
— Потрясающие глаза, — произносит Эд через какое-то время. Он то и дело настороженно косится на меня, будто ожидая новых сюрпризов.
— Да, — соглашаюсь я рассеянно. — Ты хорошо себя чувствуешь? — с тревогой смотрю я на Сэди. — Ведь это, наверно, настоящее потрясение.
— Отлично, — озадаченно отвечает Эд. — Просто отлично.
— Нормально. — Сэди вымученно улыбается.
Она уже подлетала вплотную к картине, изучила портрет Стивена в бусине, и на лице ее такая любовь и печаль, что я деликатно отворачиваюсь и сообщаю Эду:
— Это самая популярная картина в галерее. Они даже собираются выпустить специальную линию с портретом. Постеры, кофейные чашки. Она станет еще известнее.
— Кофейные чашки? Какая вульгарность! — Сэди заносчиво вскидывает голову, но глаза горделиво сверкают. — Надеюсь, этим дело не ограничится?
— Кухонные полотенца, пазлы… — продолжаю перечислять я. — Самые разные вещи. Когда-то Сэди переживала, что не оставила следа в этом мире… — Мои слова повисают в воздухе.
— Известная, однако, у тебя родственница. Твоя семья, должно быть, ею очень гордится.
— Пока нет, — отвечаю я. — Но все переменится.
— «Мейбл». — Эд читает путеводитель, купленный на входе. — Здесь говорится: «Предположительно модель звали Мейбл».
— Да, они так думали, — киваю я. — Потому что на обратной стороне картины написано: «Моя Мейбл».
— Мейбл? — Сэди в Такой ярости, что я не могу удержаться от смеха.
— Я рассказала им, что это такая шутка, — поспешно объясняю я. — Они приняли прозвище за настоящее имя.
— Разве я похожа на Мейбл?
Я улавливаю какое-то движение и поворачиваюсь. К моему удивлению, это не кто иной, как Малькольм Глэдхилл. Увидев меня, он улыбается и перекладывает портфель из одной руки в другую.
— О, мисс Лингтон. Приятная неожиданность. После нашего разговора решил взглянуть на нее еще разок.
— Я тоже. Позвольте представить… — Еще секунда — и я бы представила Сэди. — Эд… Эд Харрисон. А это Малькольм Глэдхилл, хранитель коллекции.
Малькольм присаживается рядом с нами, и теперь мы рассматриваем картину вчетвером.
— Значит, картина у вас с восемьдесят второго года, — произносит Эд, заглядывая в путеводитель. — Но почему семья избавилась от нее? Странная история.
— Хороший вопрос, — присоединяется к нему Сэди. — Это моя картина. Никто не имел права ее продавать.
— Хороший вопрос, — повторяю я как попугай. — Это картина Сэди. Никто не имел права ее продавать.
— Я хочу знать, кто посмел ее продать, — добавляет она.
— Кто же ее продал? — вторю я.
— Кто же ее продал? — поддерживает меня Эд.
Хранитель смущенно ерзает на скамейке.
— Как я уже говорил вам, мисс Лингтон, это конфиденциальная информация. Пока мы не получим составленного по правилам юридического запроса, мы не имеем права…
— Я уже поняла, — останавливаю его я. — Можете не продолжать. Я все равно узнаю. Это наша семейная история. И мы имеем право знать.
— Позвольте мне вмешаться. — Эд наконец демонстрирует неподдельный интерес ко всей этой истории. — Кто-то украл картину?
— Возможно, — пожимаю плечами я. — Долгие годы она числилась пропавшей, а потом всплыла здесь.
— И вам известно имя продавца? — Эд обращается к Глэдхиллу.
— Известно, — неохотно признает тот.
— И почему вы скрываете его?
— Я уже объяснил, что информация конфиденциальная.
— Это что, государственная тайна? — наседает Эд. — Речь идет об оружии массового поражения? Угрозе безопасности страны?
— Разумеется, нет, — хранитель совершенно растерян, — но в договоре о купле-продаже есть пункт о неразглашении…
— Отлично. — Эд напускает на себя властный вид. — Завтра утром ждите моего юриста. Он быстро разберется с этой ерундой.
— Ерунда и есть, — радостно поддерживаю я напор Эда. — Мы это так не оставим. Вы знаете, что мой дядя — Билл Лингтон? Уверена, он сумеет обойти дурацкий пункт о неразглашении. Это наша картина.
Малькольм Глэдхилл раздавлен.
— В соглашении ясно говорится… — с трудом произносит он и останавливается. Он то и дело косится на свой портфель.
— Документ у вас с собой? — интересуюсь я.
— По чистой случайности, — осторожно говорит он. — Взял просмотреть дома. Разумеется, это копия.
— Почему бы нам не взглянуть? — вкрадчиво замечает Эд. — Обещаю, мы его не стащим.
— Я не могу его показать. — Хранитель крепче прижимает портфель к себе. — Я уже устал повторять, это не в моей власти.
— Ну что вы, — мягко говорю я, — мы все понимаем. Но ведь вы могли бы пойти нам навстречу и сообщить хотя бы дату приобретения. Это же не секрет.
Эд вопросительно смотрит на меня, но я притворяюсь, что не замечаю его взгляда. У меня есть план. Но поделиться с ним я не могу.
— Насколько я помню, это было в июне восемьдесят второго.
— А более точно? Посмотрите, пожалуйста. — Я по-кукольному хлопаю ресницами. — Прошу вас. Это очень нам поможет.
Хранитель бросает на меня подозрительные взгляды, но причину для отказа придумать не может. Он открывает портфель и достает папку с бумагами.
Я многозначительно смотрю на Сэди.
— Что ты хочешь? — не понимает Сэди.
Господи. И эта девушка еще уверяла, будто я медленно соображаю. Я киваю на хранителя, который уже вынул листок бумаги.
— Что ты хочешь? — нетерпеливо переспрашивает она. — Не понимаю!
— Ну, — он цепляет на нос очки, — сейчас я вам скажу точно…
Надо же быть такой тупицей! Заветная информация в двух шагах. Сэди ничего не стоит подсмотреть. Но вместо этого она таращится на меня.
— Посмотри, — бормочу я, не открывая рта. — Загляни в бумагу! Быстрее!
— А-а-а, — вдруг доходит до Сэди.
Через секунду она стоит рядом с Малькольмом и изучает документ.
— На что посмотреть? — спрашивает Эд, но я лишь отмахиваюсь и зачарованно наблюдаю, как Сэди читает, морщится, вскрикивает и наконец поднимает глаза.
— Вильям Лингтон. Продал ее за пятьсот тысяч фунтов.
— Вильям Лингтон? — тупо переспрашиваю я. — В смысле… дядя Билл.
Малькольм Глэдхилл резко вскакивает, прижимает бумагу к груди, бледнеет, потом розовеет, заглядывает в документ.
— Вы что-то сказали?
Я в полнейшем расстройстве чувств.
— Вильям Лингтон продал картину галерее. — Стараюсь говорить уверенно, но получается плохо. — Это он подписал договор купли-продажи.
— Ты с ума сошла? — изумляется Эд. — Твой собственный дядя?
— Срубил полмиллиона.
Хранитель вот-вот расплачется.
— Не знаю, почему вы так решили… — Он взывает к Эду: — Будьте свидетелем: я не сообщал мисс Лингтон никаких деталей сделки.
— Так, значит, она права, — удовлетворенно замечает Эд.
Это расстраивает хранителя коллекции еще больше.
— Я не могу вам сказать… не имею права… — бормочет он, вытирая пот. — Я не выпускал бумагу из рук, и она ничего не должна была увидеть…
— Не переживайте, — утешает хранителя Эд. — Она просто ясновидящая.
Голова кружится, мысли разлетаются в разные стороны. Картину припрятал дядя Билл. А потом продал. Папин голос так и звучит у меня в голове: «Вещи долгое время пролежали на складе. Никому они были не нужны. Но после папиной смерти Билл все разобрал… Невозможно поверить, но тогда он был настоящим бездельником».
Все понятно. Он нашел полотно, догадался о его ценности и тайком продал галерее.
— Ты как? — Эд дотрагивается до моей руки.
Я словно оцепенела. Мысли кружатся все быстрее. И постепенно вырисовывается четкая картина. Мне все понятно. Вот откуда его «две монетки». То есть сто миллионов.
Билл основал кофейни «Лингтонс» в восемьдесят втором году.
Получив полмиллиона от тайной продажи портрета Сэди.
Да, иначе и быть не может. Все именно так. Он заграбастал пятьсот тысяч, и никому ни слова. Разумеется, он никогда не упоминал об этом. Ни в одном интервью. Ни на одном семинаре. Ни в одной книге.
Ай да дядя Билл! Постепенно до меня доходит вся степень его низости. Каков подлец. Весь мир считает его гением бизнеса, начавшим с двух монеток, а он — скрывший полмиллиона лжец.
Не сомневаюсь, он прекрасно знал, что на картине изображена Сэди. И что она принадлежит Сэди. Но ему была выгодна версия о неведомой служанке Мейбл. Уж не сам ли он скормил им эту байку? А то, не дай бог, заявятся к Лингтонам и станут расспрашивать о красивой девушке с полотна.
— Дорогая, — Эд проводит ладонью у меня перед лицом, — отзовись.