– Сегодня был слишком насыщенный день, я очень устала. Надеюсь вы простите меня, но я вынуждена прямо сейчас пожелать вам доброй ночи. Завтрак у нас подают между шестью и десятью утра. Если вам что-то понадобится, позвоните в колокольчик. Увидимся завтра.
Маменька промокнула рот салфеткой.
– Что ж. Я пообещала мистеру Лоуренсу, что завтра утром ты покажешь ему наши владения. Можешь идти.
В спальне я переоделась в ночную сорочку. На мгновение остановилась у окна, глядя на Уаппу-Крик, в котором темнеющее небо отражалось серебристыми отблесками. Жилища рабов отсюда было не разглядеть. Как там Бен? Освоился в новом доме? Может, он уже спит, утомленный долгим путешествием? Я надеялась, что рабы снабдили его всем необходимым и поделились ужином. Раньше мне никогда не приходилось задумываться о том, как устроен их быт.
Я вознесла короткую молитву, поблагодарив Господа за чудо, явленное в этот день, и отдельно за присутствие Бена, хотя он был частью вышеупомянутого чуда. Еще попросила терпения в общении с теми, кто говорит со мной свысока. О, и в общении с маменькой. Мудрости попросила, дабы сносить обоих Лоуренсов, Генри и его отца, а также уклониться от брака и с тем и с другим. И еще кое о чем. Напоследок я попросила прощения за то, что прошу слишком много.
Невозможно было выбросить Бена из головы. Он очень вырос. Стал сильным. Бреет голову налысо. Кожа лица казалась гладкой, как шелк, хотя я мысленно представляла себе, как он бреет пробивающиеся усики, ведь теперь это не мальчик, а мужчина. Я никогда не прикасалась к его щекам, и теперь при мысли об этом во мне разгоралось любопытство, кончики пальцев покалывало, будто я действительно ощущала под ними кожу, шероховатую от щетины.
И сама себе удивлялась.
Я была очарована, зачарована чудом – встречей с человеком, которого не чаяла увидеть снова когда-нибудь в жизни. Он казался мне бесплотным видением, плодом воображения.
Но теперь мне надо было установить между нами новые границы. А возможно, Бен сам уже установил их, когда едва заметно качнул головой – с предупреждением мне. Как будто догадался, что я чувствовала в тот момент. Догадался, что я хочу броситься к нему и обнять, доказать тем самым себе, что он реален.
Несбыточная мечта.
Никто никогда не узнает, что я испытываю по отношению к нему. Но я всегда буду ему настоящим другом, даже если все вокруг будут пребывать в неведении. Даже если в неведении будет пребывать сам Бен.
Я взяла свою тетрадь с молитвами и перо, стоявшее в чернильнице на столике у кровати – обычно оно требовалось мне, когда я составляла список дел на грядущий день. При свете свечи я добавила к молитве, в которой просила Господа о выдержке и терпении в общении с Сарой, еще несколько строк с обещанием возлюбить все человечество.
Умылась я раньше, еще перед ужином, так что теперь, сразу после молитвы, оторвала колени от корявого деревянного пола, блаженно растянулась на мягкой кровати и укрылась легким хлопковым одеялом. Трудно было унять всполошенное сердце, чтобы погрузиться в сон. Жизненный путь привел меня на порог неких великих перемен. На порог, за которым меня ждала сама судьба.
Пересмешники, свившие гнездо над окном моей спальни, устроили переполох под утро, и я, как ни пыталась удержать сладкую дрему, все же открыла глаза в синеватом предрассветном полумраке. Мне опять снились темно-синие воды. Индиго. Но на сей раз в этом сне был Бен. Я не видела его, но знала, что он рядом, и от этого в животе трепетал сгусток тепла.
Я резко села на кровати; сердце колотилось с новой, неизведанной радостью.
Бен здесь, в Уаппу!
Сами собой нахлынули воспоминания о вчерашнем дне. Знал ли отец, что человек, нанятый им на Монтсеррате и присланный сюда, – брат того Кромвеля, которому он продал Бена? Такой выбор был либо милостью моего отца, либо Господней милостью.
Утром меня, к сожалению, ждала прогулка с Лоуренсами по нашим земельным владениям, которые старший из них, возможно, уже считает своей собственностью – частью моего приданого. К тому же это был вторник – день, когда мы с маменькой еженедельно ездили в гости к Мэри и ее родителям. Так что времени повидаться с Беном у меня не будет.
Тут, вспомнив про индигоферу, которую Сара с Того вчера насобирали, я вскочила с постели и поспешно оделась. Вызывать Эсси звонком не стала. Я рассчитывала пройтись по полям и проверить, что там с индигоферой, до того как подадут первый завтрак. Таким образом мне удастся избежать второй трапезы в обществе гостей – они скорее всего не спустятся к столу, пока окончательно не рассветет.
Разумеется, выйдя в поля, я и опомниться не успела, как оказалась на дальней окраине поселения рабов.
Там я замедлила шаг и заставила себя повернуть обратно, к навесу, под которым оставили корыто с замоченными листьями индигоферы.
Корыто было накрыто большим куском мешковины, прижатым к земле по краям обломками кирпичей и булыжниками. Я приподняла мешковину и заглянула под нее. Вода заметно потемнела; стебли с листьями были утоплены в воде, придавленные крупными камнями. Но кисловатый запах брожения, так хорошо запомнившийся мне с детства, еще не появился.
Вернув мешковину на место и удостоверившись, что все выглядит, как раньше, я встала. Вокруг по-прежнему не было ни души. В поселении рабов пока еще царила тишина, но это не надолго. Звезды уже начинали мерцать и исчезать одна за одной, растворяясь в серебристом сиянии на горизонте там, где небо сливалось по цвету с водой.
Я не могла зайти в дом Бена, зато вольна была прогуляться обратно, заложив крюк, чтобы еще разок проверить, как дела на полях. И снова вскоре поймала себя на том, что стою как столб на опушке леса и не свожу глаз с недавно построенной хижины.
То ли тень мелькнула за темным окном, то ли мне померещился шорох – я замерла. И только сейчас обнаружила, что вокруг стоит мертвая тишина: птица не вскрикнет, ветка не хрустнет под лапой зверька, даже ветер не шелестит листьями в кронах деревьев.
– Чего ждешь?
Я вздрогнула – задушенный визг застрял в горле – и резко обернулась. Хорошо, что от внезапного испуга у меня перехватило дыхание, иначе своим воплем я всполошила бы всю плантацию. Биение сердца гулко отдавалось в ушах.
У опушки леса, справа от меня, на пне сидел Бен. Его голую грудь причудливым узором перечерчивали тени. В одной руке у него был небольшой нож, в другой – деревяшка. Он что-то выстругивал, но, видимо, перестал, увидев меня издалека, иначе я его услышала бы.
Я медленно опустила руку, невольно прижатую ко рту. Сердце никак не хотело унять бешеный ритм, но я чувствовала невероятное облегчение.
– Ах… это ты.
– Я, кто же еще.
Наконец мне удалось выговорить «здравствуй».
Я улыбнулась и шагнула к нему.
Бен вскинул руку, в которой был нож, разжал четыре пальца, выставив ладонь в упреждающем жесте – требовал остановиться. Я послушалась, и он с долгим вздохом отвел взгляд.
Я принялась нервно поправлять завязки на платье, подумав, что они распустились, но тут он снова посмотрел на меня, проследил за руками, и я их опустила, прижав взмокшие от волнения ладони к ткани.
В голове было до смешного пусто, я никак не могла придумать, что сказать, поэтому просто пожирала глазами явленное чудо – мой друг сидел прямо передо мной.
– Я по тебе скучала, – выговорила я наконец едва различимо, чтобы никто не смог меня подслушать. – Как ты устроился в новом доме? Тебе что-нибудь нужно? Я так рада, что ты…
Бен прищурился, глядя на меня. Затем встал – гибкое, натруженное тело медленно распрямилось во весь рост. Обхватив рукоятку ножа двумя ладонями, он вдруг резко развернулся и с размаху вонзил лезвие в пень. Даже странно было, что от такого сильного удара маленькое лезвие не сломалось.
Я, охнув от неожиданности, невольно попятилась.
А Бен зашагал к своей хижине не оборачиваясь и скрылся за дверью, оставив меня стоять в оцепенелом изумлении и слушать, как оглушительно колотится сердце в грудной клетке.
Божьей милостью решений сих
Придерживаться буду до скончания дней.
Я твердо решила быть искренним и верным другом
При любых обстоятельствах
И по мере сил своих оставаться
Любезной и бескорыстной с каждым,
Возлюбив весь род человеческий.
Ла поможет мне в том Господь! Аминь.
20
Джон Лоуренс, его сын Генри, Полли и я неспешно прогуливались по плантации. Полли восседала в дамском седле на своей маленькой упитанной лошадке, которую вел под уздцы Помпей, один из самых младших наших рабов, с недавних пор взявший за правило повсюду следовать за Квошем.
Помпей проявил способности в плотницком деле, и Квош, похоже, был непрочь обзавестись учеником. В данный момент он правил нашей повозкой, а мы с мистером Лоуренсом и Генри наслаждались свежим ветерком солнечного утра.
– Удивительно, насколько здесь прохладнее, чем в городе, – заметил Генри.
Я поправила чепец, чтобы он получше защищал мое лицо от низко висящего солнца, и предположила:
– Вероятно, городские дома заграждают путь ветру с Купер-Ривер.
– О да, их там не счесть, и все время строятся новые, – кивнул Генри. – Неплохо было бы обзавестись загородными угодьями, чтобы летом спасаться от жары. – Он закашлялся. – Когда-нибудь.
«Только это будут не земли Лукасов», – прошипела я про себя. Впрочем, мысли мои по-прежнему были заняты Беном.
Чем я его так огорчила? Уверена, он не сомневался, что мне не было известно о его приезде…
– На плантациях, расположенных дальше от побережья, однако, погода засушливее, – продолжал Генри, ступивший на неверный путь больших оплошностей. – У вас над обрывом тут очень удачное местечко.
– Вчера за ужином я с удивлением обнаружила у вас честолюбивые помыслы стать плантатором. – Я покосилась на Джона Лоуренса. Тот был поглощен созерцанием ландшафта, однако я не сомневалась, что он не упускает ни слова из моего разговора с его сыном, и уж точно от него не укрылось, что я воспользовалась ошибкой, совершенной Генри. Отдуваться придется им обоим.