Я вскинула бровь.
– И… э-э… мне, собственно, некуда возвращаться. Мы с братом… гм…
– Значит, ваши байки о совместном деле были пустым бахвальством? – Я подумала, что брату он, видимо, осточертел так же, как и мне. – Так зачем же вы собирались взять на свое попечение жену, если у вас нет средств?
– Ну, я думал, что… э-э… Ваша маменька дала мне понять…
– Вы думали получить за мной богатое приданое? Может, плантации сахарного тростника на Антигуа, принадлежащие моему отцу? Что ж, боюсь, они тоже в закладе. И вы хорошенько потрудились, чтобы сделать наше и без того тяжелое финансовое положение совсем безнадежным. Браво.
Кромвель повесил голову.
– Прошу прощения, – пробормотал он.
– Что?..
– Я сказал: прошу прощения, – повторил он, и было видно, что слова давались ему с трудом.
– Ваши извинения не покроют наших счетов, увы. Я не могу оплатить вам дорогу домой. Вам придется выиграть эти деньги в карты, наверное. И кстати, в письме к вашему брату я рассказала, что вы тут натворили, и попросила возместить нам средства, потраченные на ваше жалованье.
Румяные щеки Кромвеля вмиг побелели.
– Нет, вы не можете…
– Могу. Письмо отвез в город Того несколько дней назад.
– Господи боже…
– Да, можете помолиться. Кто знает, на что способна сила христианской веры. Так или иначе, мои недавние молитвы не были услышаны. Но до чего же все мы любим перекладывать ответственность за свои беды на плечи Господа нашего. Сразу и собственный груз вины как будто легче становится, верно?
Кромвель тряхнул головой, словно моя маленькая речь произвела на него сильное впечатление:
– А вы довольно умны для женщины.
– Сочту это за комплимент. А теперь прошу меня простить – дела. Да и вам надо закончить собирать вещи.
– Куда я поеду?
Я безжалостно улыбнулась:
– Желательно подальше с глаз моих. – Опустив взгляд на свою тетрадь с расчетами доходов и расходов, я не увидела ничего, кроме вопиющей безнадежности нашего положения.
Кромвель поднялся с кресла.
– Вы жалкое подобие женщины, – процедил он сквозь зубы. – Похоже, мне даже повезло, что все так закончилось.
– Мистер Кромвель, – я удостоила его взором лишь на секунду, – вы жалкое подобие… Я собиралась сказать «джентльмена», но… – Я взялась за перо, презрительно качнув головой. – Вы даже такого определения недостойны. Вы жалкий и точка. А теперь извольте удалиться.
Кромвель развернулся, задев кресло, которое скрипнуло ножками по полу, и зашагал к выходу из кабинета. Я представила себе, что от бешенства губы его сейчас сомкнуты в тонкую линию.
Следующие несколько дней я места себе не находила. Даже странно, что не протоптала дыру в ковре отцовского кабинета, ибо только и делала, что расхаживала туда-сюда. Я снова начала заниматься французским с Полли и взяла ее себе в помощницы на уроках чтения с негритянскими детишками. Поскольку дожди то прекращались, то обрушивались на нас с удвоенной силой, а навес в нашей школе на открытом воздухе не защищал от стихии, я перевела учеников в кабинет. Мать мне на это и слова не сказала. По-моему, она чувствовала исходившее от меня презрение к ее глупому поступку и старалась не попадаться лишний раз на пути.
Иногда, в хорошую погоду, мы проводили занятия на воздухе, и к нам присоединялся Лиль-Гулла. Все вместе мы складывали буквы из веточек на земле. Маленькая Эбба наблюдала за нами и радостно визжала, когда я с детишками перепрыгивала от одной буквы к другой, выкрикивая их названия. Еще весело было собирать ракушки и камешки, а потом тоже выкладывать их в форме букв. В остальное время я почти не улыбалась, или приходилось себя заставлять. Утренние часы с детьми были единственной отрадой – лишь на уроках с ними я могла отрешиться от мыслей о Бене, Квоше и нашем затруднительном финансовом положении.
Сара оправилась от выкидыша, вернулась к работе по дому и приглядывала за детьми. Смотреть на меня, как раньше, с дерзким вызовом она уже не могла и теперь при встрече всегда отводила глаза, словно лишилась своей дерзости вместе с потерянным ребенком. А может, мой отказ от мести и кары сделал то, чего не сумел добиться Старрат жестоким обращением, – сломал ее. Она сама взяла на себя обязанность собирать лечебные травы и теперь развешивала их сушиться целыми пучками в маленьком лазарете, который построил Квош. Я не вмешивалась в ее попытки встроиться в жизнь плантации. Она и так достаточно настрадалась. Мы все настрадались. Сара имела право сохранить остатки гордости.
Я ругала себя за то, что потратила столько сил на индиго в ущерб всему остальному. Чем я в этом смысле была лучше Кромвеля? Поставила всё на одну карту и проиграла.
Того вернулся из города. Я заглянула на кухню, где он распаковывал покупки, но оказалось, что ответного письма от Чарльза Пинкни мой посланник не привез. Измученное сердце в очередной раз кольнуло разочарование. Словно почувствовав это, Того поднял на меня взгляд, и его круглое лицо омрачилось.
– Что такое, Того?
Он вздохнул и поскреб в затылке.
– Миссис Пинкни совсем худо.
«О нет, – ужаснулась я. – Должно быть, у нее опять случился выкидыш». Перед глазами возникла виденная недавно страшная картина – Сара корчится от боли, – и я крепко зажмурилась, стараясь изгнать ее из памяти.
– Мне их служанка Беттина сказала, – продолжал Того. – Сказала, хозяйка очень слаба и все время чувствует себя усталой. Голова у нее болит, и жар часто бывает.
Я вздохнула с некоторым облегчением – значит, не выкидыш. Но все же ее состояние вызывало беспокойство. Миссис Пинкни всегда казалась мне такой сильной, полной жизни, я никогда не слышала от нее жалоб на недомогание, и она вроде бы не болела ничем, кроме простуды, в отличие от маменьки, которая вечно ныла, что ей нездоровится, и жаловалась нам с Полли на мигрени, особенно в плохую погоду. Если миссис Пинкни слегла, значит, ей действительно худо. Так или иначе, нашлось объяснение, отчего я не получила ответа от мистера Пинкни на свой отчет о неудаче с индиго.
– Миз Бартлетт сказала, ей надо написать несколько писем в Англию, а потом она напишет вам.
Я кивнула:
– Спасибо, Того.
Он опустил глаза и спросил:
– А Квош не вернулся? Бен тоже?
У меня перехватило горло, я с трудом вымолвила ответ:
– Нет. Нет пока.
Тщательно проштудировав наши приходно-расходные тетради, я в итоге составила план, как распределить выручку от грядущего урожая риса на будущий год без особых потерь.
От покупки новых инструментов и строительных материалов пока можно будет отказаться. Хижинам для рабов ремонт в ближайшее время не потребуется – Квош хорошо сделал свое дело. Кроме того, мы сможем продать часть семян кунжута и другие товары на городском рынке.
Я написала записку мистеру Дево – спросила его, не желает ли он приобрести у нас несколько коров. Надо было продать коров именно ему, а не кому-то другому – так у нас будет надежда выкупить их обратно в лучшие времена. Вест-Индия все еще хорошо платила за нашу древесину из Гарден-Хилл, так что это тоже должно было нам помочь. И в следующем году я собиралась засеять индигоферой еще один участок земли, дополнительно к тем кустам, которые переживут зиму.
Мы попробуем еще раз. Вынуждены будем это сделать. Главное – продержаться до нового урожая. Иначе либо отцу придется отдать под заклад Гарден-Хилл – нашу самую доходную плантацию, – либо мы потеряем все свои владения. Думать об этом было невыносимо.
Я еще раз написала мисс Бартлетт в надежде, что мое послание прочитает и ее дядя.
Как всегда по возвращении из города, Того привез свежий выпуск «Чарльз-Таун газетт», и я просмотрела там список недавних свадеб, ища знакомые имена. «Мистер Джон Дрейтон и мисс Шарлотта Булл», – попалось мне на глаза, и я вдруг почувствовала укол зависти, хотя ни за что на свете не призналась бы в этом матери.
Эсси неустанно повторяла мне, что с Квошем все будет хорошо, он скоро вернется. При этом она как будто нарочно старалась не упоминать о Бене.
– Ты что-то знаешь? – не выдержала я однажды, когда это намеренное умолчание почти что обрело зримое воплощение – мне почудилось, что в комнате, кроме нас с Эсси, присутствует большое черное облако.
Она помотала головой, но я видела: ее что-то тревожит. Она даже на всякий случай проверила, на месте ли обереги, положенные ею у меня за кроватью.
– Я их не выброшу, Эсси, обещаю, – сказала я с долей иронии, тем не менее чувствуя, как по спине пробежал холодок.
А несколько недель спустя к нам на плантацию прискакал верхом незнакомец с письмом, адресованным «Лукасам из Уаппу».
О его прибытии я узнала от Полли – та примчалась ко мне с криком:
– Там человек на лошади!
– Тише, – проворчала маменька. Она в тот день впервые за долгое время, проведенное в своих покоях, решилась спуститься в гостиную и теперь сидела на диванчике у камина, еще слабая, но с идеально прямой спиной. – Не кричи. Леди так себя не ведут.
Полли покосилась на нее, пробормотала извинения и повернулась ко мне:
– Лиза, он спросил меня, если ли у нас раб по имени Квош.
Я словно получила удар в солнечное сплетение, выбивший воздух из груди; руки сразу похолодели.
– Идем скорее, Лиза! – взмолилась Полли.
Я оцепенела, будто на несколько мгновений выпала из жизни. Затем мир вокруг снова обрел объем и краски, я заморгала, пытаясь сосредоточить взгляд на сестре.
Квош…
Резко поднявшись, я последовала за ней на веранду.
37
Раб по имени Квош из Уаппу и двое его сообщников арестованы за побег и заговор с целью поднять восстание рабов. Суд Чарльз-Тауна готовится вынести им приговор за преступления.
Примерно таково было содержание послания, которое вручил мне незнакомец. Индеец Питер напоил и накормил его коня, после чего гонец отправился в обратный путь. Я же поспешила наверх в сопровождении Эсси – спешно собираться в город.