Бирюков покачал головой:
— Так много неприятностей?
— Хватает. Хотя плохого людям никогда не делаю.
— А люди тебе?..
— Бывает, пакостят. Сплетни грязные плетут. Я на все разговоры смотрю сквозь пальцы. И ни о чем не жалею. Жизнь такая короткая, что не успеешь оглянуться и — старуха.
— О старости тебе еще рано думать.
— Я и не думаю. К слову сказала.
По мере разговора Кавазашвили успокоилась, стала даже чуточку кокетничать. Теперь можно было приступать к серьезным вопросам. Бирюков отыскал в материалах следствия расписку о получении от Теплоухова пяти миллионов. Показав ее Нино, попросил:
— Посмотри внимательно. Это твой почерк?
Реакция Кавазашвили была странной. Будто удивившись, она тут же усмехнулась и ответила флегматично:
— По глупости написала. Могла бы и не писать. Эти деньги Теплоухов дал мне без возврата.
— Объясни подробнее.
— Когда Вика стала меня сговаривать поступить в медучилище, я сказала, что родители категорически отказались финансировать мою учебу и заставляют устраиваться на работу. Она говорит: «Попроси денег у Теплоухова. Николай Валентинович — добрый дядька, не откажет. Откроешь в Сбербанке депозитный счет и будешь жить на проценты». Мне это предложение понравилось. На всякий случай сочинили с Викой расписку на пять миллионов, рассчитывая, что, если такую сумму Теплоухов пожалеет, то хотя бы миллиончик даст. При последней встрече с Николаем Валентиновичем я завела жалостливый разговор, мол, Алене Волосюк вы, можно сказать, ни за что каждый месяц платите хорошую зарплату. Я же от вас никогда копейки не брала, только перед импортными шмотками иногда не могла устоять. Сейчас хочу учиться, а денег нет. Одолжите разовую спонсорскую помощь — век буду благодарить. Он спрашивает: «Сколько для полного счастья надо?» Молча подала ему расписку. Прочитал, засмеялся: «Своим умом такой документ состряпала?» — «Подруга помогла». — «О, святая простота! Тебе невозможно отказать!» Открыл сейф и с улыбочкой положил на стол упакованную сотню пятидесятитысячных кредиток. Мне бы с этой пачкой и ненужную расписку забрать, а я, дура, на радостях сгребла деньги, чмокнула Теплоухова в щеку и убежала. Больше мы с ним не виделись.
— Зачем же ты говорила сотруднику угрозыска, будто родители тебя финансировали? — спросил Бирюков.
Кавазашвили пожала плечами:
— Не знаю. Со школьных лет привыкла выкручиваться. Да, откровенно сказать, еще и испугалась, что из-за этих денег мне привяжут смерть Теплоухова.
— Вика Солнышкина вместе с тобой расписку писала?
— Какую?
— О том, что тоже получила от Теплоухова пять миллионов.
— Да вы что?! — удивилась Нино. — Ничего она от Николая Валентиновича не получала. Вика всего лишь написала образец расписки со своей фамилией, а я переписала и вместо Викиной свою фамилию поставила.
— Без образца не могла написать?
— С грамматикой у меня плохо. Привыкла в школе у Вики сочинения списывать. Ну и попросила, чтобы она черновик набросала.
— Каким образом этот черновик попал к Теплоухову?
— Никаким. Вика себе его забрала.
Бирюков показал ксерокопию расписки Солнышкиной:
— А это что?..
Кавазашвили долго вглядывалась в текст. Ответила растерянно:
— Не знаю. В черновике Вика не расписывалась, а тут подпись стоит.
— Но ведь пять миллионов она где-то взяла…
— Ну, взяла.
— Где? У кого?
— Не знаю. На эту тему мы с ней не говорили.
— Почему же сотруднику угрозыска ты сказала, будто у Черемисина она одолжила эту сумму?
— Черемисин давно на Вику глаз положил, подмасливался к ней. Вот мне и подумалось, что она у Ярослава могла, перехватить деньги, как я у Теплоухова.
— Говорят, Теплоухов на Вику тоже засматривался…
— Врут. Николай Валентинович с девственницами не связывался. Считал их малолетками, за развращение которых могут быть большие неприятности.
— Перед тем, как Вика попыталась кончить жизнь, какой у вас разговор был?
— Вчера, что ли?
— Да.
— Вика весь день промолчала. Не в настроении была. Вечером долго в окно смотрела. Потом достала из моего чемодана портативный магнитофон и поставила кассету про девчонку-хулиганку. Там есть куплет:
«Вернись домой», — мамаша мне шептала.
Орал отец: «Ты, девка, без ума!»,
А я своим кормильцам отвечала:
«Мой дом родимый — женская тюрьма».
После этого куплета Вика выключила песню и говорит: «Зря я не послушалась Алену. Надо было в прошлом году отравить Азера. Сейчас бы не прятались мы с тобой». — «Ты совсем чокнулась? — говорю. — В „дом родимый“ захотела?» Вика вздохнула: «Ничего страшного. Отсидела бы, как в монастыре». — «Женская тюрьма — не монастырь. В ней порядки развратнее, чем в публичном доме». — «Откуда ты знаешь?» — «Девки, которые там побывали, рассказывали». — «Тогда надо было мне самой отравиться». — «Не балдей! Выкинь Азера из головы. Сюда он не приедет». — «Теплоухов же приехал». — «Ну это вообще какое-то чудо, а чудеса часто не повторяются»… — Кавазашвили робко взглянула на Бирюкова. — Вот, можно сказать, и весь разговор.
— Неужели у вас с Викой даже предположения нет, к кому и ради чего Теплоухов сюда приезжал? — настойчиво спросил Бирюков.
Нино вроде бы хотела перекреститься, но передумала:
— Ей-Богу, нет.
— И о том, как Николай Валентинович попал в дом, ничего не знаете?
— Совершенно.
— Сколько у Вики было ключей от внутреннего замка?
Кавазашвили опустила глаза:
— Кажется, два.
— И оба она потеряла?
— Нет, не оба. Один я посеяла, другой — она.
— А Теплоухову не ты отдала ключ?
Нино будто вздрогнула:
— С какой стати я стала бы подводить подругу?
— Но ведь с Казбеком ты в Викином доме тайком встречалась…
— Ну и что, Казбек умер от этих встреч?
— Не умер. Он пять миллионов тебе не давал?
— Клянусь, Теплоухов по-спонсорски дал мне денег, без отдачи. И вовсе не в деньгах тут дело.
— А в чем?
— Не знаю.
Бирюков показал два ключа:
— Мы нашли оба ключика. Посмотри внимательно, какой из них твой?
Кавазашвили расширенными повлажневшими глазами уставилась на ключи:
— Они оба одинаковые. Где нашли?
— Один подбросили в ограду Викиного дома после случившегося. Другой лежал в кармане кожаного пиджака Теплоухова.
— Вика говорила, никаких вещей Николая Валентиновича в доме не было.
— Правильно. Вещи мы достали из озера, которое за Викиным огородом.
— Это вообще… какая-то сказка.
— Сказки сами не рождаются. Люди их сочиняют. Не скажешь, кто сочинил эту?
Нино кончиками мизинцев убрала из уголков глаз навернувшиеся слезинки и молча покрутила головой. Бирюков нажал клавишу селектора:
— Голубев…
— Слушаю, Игнатьич! — бойко ответил Слава.
— Зайдите с Викой ко мне.
— Один момент!
Бирюков ожидал увидеть Солнышкину, как сказал ему следователь Лимакин, «невыспавшейся и чуть заторможенной», однако Вика вошла в прокурорский кабинет с таким видом, будто силилась удержать смех. Пропустивший ее в дверях впереди себя Голубев тоже был весел.
— Чем, балагур, рассмешил девушку? — шутливо спросил Бирюков.
Слава, вроде оправдываясь, зачастил скороговоркой:
— Об экзаменах, Антон Игнатьич, с Викой разговорились. Пересказал ей медниковскую байку, как Павел Иванович, играя на баяне, принимал зачет у студента.
Солнышкина едва не прыснула от смеха, но, увидев, что Кавазашвили кончиками мизинцев вытирает уголки глаз, мгновенно изменилась в лице. Она села на услужливо предложенный Голубевым стул, поправила на шее косынку и растерянно спросила Нино:
— Ты, кажется, плачешь?..
Та стыдливо отвернулась. Вика широко открытыми голубыми глазами уставилась на Бирюкова:
— Почему она плачет?
— С ключами не можем разобраться, — сказал Антон.
— С какими?
Бирюков показал два ключа:
— Вот с этими. От твоего дома.
На лице Солнышкиной появилось неподдельное удивление. Какое-то время она, словно завороженная, смотрела на ключи, потом повернулась к Кавазашвили и тихо спросила:
— Ты ведь потеряла запасной ключ, да?..
— Потеряла, — еще тише ответила Нино.
— Как же он к прокурору попал?
— Кто-то подбросил в ограду дома.
— Кто? Зачем?
— Не знаю.
— Ты ведь не умеешь убедительно врать, да?
— Не умею.
— А чего выкручиваешься? Ты же, как говорил Теплоухов, святая простота…
— Вика, клянусь, не виновата я в смерти Теплоухова! — с отчаянием взмолилась Кавазашвили.
Лицо Солнышкиной заалело нервными пятнами, глаза сузились:
— Оставим Николая Валентиновича в покое. Я не прокурор, чтобы передо мной оправдываться. Давай разберемся с ключом. Подбросила его, чтобы на меня тень навести?
— Какую чушь ты несешь, Вика! — с ужасом прошептала Нино. — О какой тени говоришь? Я тебя от верной смерти спасла…
— Зря старалась!
— Вика!..
— Не выкручивайся! Говори правду…
Бирюков сознательно не вмешивался в резкий диалог подруг. Обескураженная стремительным и жестким напором Вики Кавазашвили довольно быстро призналась, что солгала, будто потеряла ключ, рассчитывая хотя бы изредка встречаться в доме с Казбеком. Когда же узнала о смерти Теплоухова и о пропавшем другом ключе, пришла в ужас. Чтобы избавиться от возможного подозрения, темным вечером, накануне приезда Солнышкинои из Новосибирска, по недомыслию бросила ключ в ограду.
Добившись признания Нино, Вика победоносно глянула на Бирюкова. Встретившись с его пристальным взглядом, сразу сникла, как будто внезапно задалась вопросом: «А ради чего я так лихо выдала подругу?» Кавазашвили сидела с удрученным видом, словно ее приговорили к высшей мере наказания.
— Вот теперь, девушки, расскажите, к кому из вас и с какой целью приезжал Теплоухов, — спокойно попросил Бирюков.
Кавазашвили сделала вид, что не услышала просьбу. Солнышкина нахмуренно свела брови. Какое-то время она вроде бы мучительно боролась с противоречием обуревающих ее сомнений и вдруг, словно набравшись смелости, сказала подруге: