В большинстве мест на Востоке, где она побывала, ее встречали со смесью вежливого почтения и недоумения. Эта иностранка была так мала ростом и так юна, но ездила одна во главе свиты, вполне подобающей высокопоставленному лицу. Некоторые местные шейхи проявляли подозрительность и не хотели ее принимать, считая шпионкой, но ей всегда удавалось склонить их на свою сторону, прибегнув к лести на безупречном арабском либо с помощью рекомендательных писем от британского консула, английского правительства или местных властей. Этими бумагами, оказывающими магическое действие, ее снабжали «нужные» друзья отца, как однажды иронически окрестил их Натаниэль. Тем не менее она понимала, что влияния ее отца недостаточно, чтобы поладить со всеми английскими чиновниками и местными властями: многие либо начинали противиться путешествиям Мод, либо недоумевали, узнав о ее желании их предпринять. Хорошо еще, что со смертью матери прекратились требования выйти замуж. Хоть одной темой для споров стало меньше.
На следующий день они приехали в Мхин, успев к ланчу. Пока слуги ходили на базар за провизией, она посетила губернатора. Ланч, которым тот угощал, оказался затяжным официальным мероприятием, церемонии и любезности во время которого значительно превосходили жирную баранину с пресным рисом, но встреча была необходима, чтобы получить разрешение на посещение руин древней Пальмиры[120] – конечной цели путешествия. При этом один из людей губернатора, по имени Хабиб, должен был ее сопровождать. Мод возмущало его присутствие, но с такими условиями властей часто приходилось мириться как с неизбежным злом. Когда снова пошел дождь, Хабиб с несчастным видом завернулся в одеяло, после чего начал изливать в ее адрес нескончаемый поток жалоб и оскорблений. Мод сразу догадалась: бедняга думал, будто она не понимает арабского. Девушка потихоньку улыбнулась, довольная собой. Недели, проведенные в пути, закалили ее – она страдала от холода и недосыпания, но ни разу не позволила слугам ощутить свое превосходство. Так что нежелательный спутник был ей даже на руку – она скорей умерла бы, чем дала этому человеку повод уличить ее в слабости.
– Думаю, наш милый Хабиб жалеет, что не остался дома в постели с женой, – заметила она Гаруну, который ехал рядом.
– А мне кажется, его жена должна быть довольна, что он здесь, с нами, – невозмутимо ответил Гарун, и Мод рассмеялась.
В конце дня, когда они спешились и разбили лагерь, она повернулась к Хабибу и медовым голосом осведомилась на безупречном арабском: «Надеюсь, сегодняшняя поездка доставила вам удовольствие?» Мод со злорадством наблюдала, как бедняга сперва пытался ей что-нибудь вежливо соврать и лишь потом, к вящему своему огорчению, осознал, что она прекрасно поняла, какие гадости он говорил про нее весь день. Мод ушла в свою палатку, чтобы с чувством удовлетворения выпить чашку чая, которую налил ей Гарун: она проучила Хабиба и показала, что недооценивать ее нельзя.
Когда они добрались до разрушенного города, то обнаружили, что он стоит на самом верху невысокой длинной гряды, склоны которой покрывает ковер крошечных цветов. Желтые и белые, они напомнили Мод о скором приходе теплых солнечных дней. Все сразу воспрянули духом. Даже Хабиб довольно потирал руки, как будто благополучному прибытию на это место все были обязаны ему одному. Мод провела там четыре дня, рисуя подробнейшие планы и карты, запечатлевая фасады руин и их расположение. Ее повар-ливанец воспользовался стоянкой, чтобы приготовить несколько вкуснейших блюд, для приготовления которых требовалось время.
Хабиб, забыв о правилах приличия, наваливался на еду, не считаясь с остальными. И накануне отъезда Мод перекинулась с Гаруном парой слов, после чего они спокойно свернули лагерь на два часа раньше, чем было объявлено, и отбыли еще до рассвета, не дожидаясь Хабиба. Тот нагнал их лишь поздним утром на взмыленной лошади, его багаж был уложен кое-как, а лицо перекошено от страха.
К полудню Мод дрожала, но не от холода. Дрожь, казалось, шла изнутри, отдаваясь в голове пульсирующей болью и слабостью во всем теле. Мод ехала молча, а потом, как только слуги поставили палатку, рухнула в постель и забылась тревожным сном. Гарун знал признаки болезни – у нее и раньше бывали лихорадка, насморк и короткие, бурные приступы дизентерии. Слуги дали ей возможность выспаться и стойко перенесли гнев госпожи, когда та наконец проснулась и увидела, что время близится к полудню. Она провела в седле весь остаток дня – Гарун не смог убедить ее сделать привал. Она ехала согнувшись, молча перенося страдания, не замечая ничего вокруг, ее сознание путалось, и лишь мысль о необходимости двигаться дальше не давала ей соскользнуть в забытье. Мод проспала весь второй день и на третий почувствовала себя намного лучше. Ее руки все еще дрожали, пока она ела суп, и Гарун с тревогой топтался возле. Его радость, когда она полностью поправилась, была искренней, и даже Хабиб, казалось, успокоился: его, по всей видимости, ждали бы неприятности, вздумай леди, находящаяся под его присмотром, умереть в одночасье. Когда они вернулись в британское консульство в Дамаске позже условленного срока, ее худоба и бледность были отмечены и стали поводом для множества восклицаний. Но Мод заявила, что всему виной приступ лихорадки, а не тяготы путешествия, которое, по ее словам, вовсе не было трудным.
Британский посол, по чистой случайности оказавшийся добрым другом Элиаса Викери, планировал ужин для членов английской диаспоры по случаю скорого отъезда Мод из Сирии. Она не была в Англии уже четыре месяца, и ей очень хотелось навестить отца, племянников и племянниц. Ей не терпелось сесть в кресло перед камином, наевшись жаркого из баранины, насладиться миром в душе и начать писать книгу о последнем путешествии, за которую издатель уже прислал скромный задаток. Эта тоска по дому всякий раз по возвращении опять сменялась желанием путешествовать. Иногда девушке казалось, что в ней живет неутолимая тоска и ее направленность зависит от того, где Мод находится и с кем.
По случаю ужина Мод надела лучшее платье из тех, что были у нее с собой, повязала вокруг шеи несколько ниток жемчуга, принадлежавших матери, и попросила одну из горничных помочь подколоть волосы. Когда обстоятельства позволяли, она предпочитала носить высокую прическу, чтобы прибавить себе несколько лишних дюймов роста. Туфли на каблуке, тесный корсет и шпильки, поддерживающие прическу, ужасно стесняли ее после свободных и практичных дорожных костюмов. Девушка изо всех сил старалась не ерзать на стуле и была рада, что ее шелковые перчатки скрывают сломанные ногти. Посол, высокий тощий человек с усами, похожими на сапожные щетки, так и сиял, глядя на Мод, когда сопровождал ее в гостиную.
– В чем дело, сэр Артур? – спросила она. – Вы похожи на кота, добравшегося до сметаны!
Мод выработала особую манеру общения с мужчинами. Ее тон всегда был доверительным – хотя на самом деле она редко питала доверие к собеседникам, – с оттенком веселой иронии, которая, как она надеялась, не перейдет со временем в озлобленность. Эта манера возникла в результате того, что с ней часто разговаривали свысока, поскольку она женщина, и в придачу женщина миниатюрная и хрупкая. Подобный тон способен был осадить собеседника, решившего снизойти до нее, но сэр Артур Саймондсбери, к досаде Мод, совсем не обращал внимания на ее ироничные реплики, а относился к ней с теплотой и добродушием, словно крестный отец. Он похлопал рукой по ее локтю и засиял еще больше.
– Все дело в одной моей маленькой затее, которую удалось осуществить этим вечером, – довольно произнес посол.
– А не входит ли в ваши намерения рассказать мне, в чем она заключается? – спросила Мод с легким раздражением, которое улетучилось, едва она увидела у дальней стены гостиной Натаниэля, в безупречном черном галстуке и с бокалом шампанского. Сэр Артур снова похлопал ее по руке перед тем, как убрать свой локоть и отпустить спутницу на свободу.
– Ступайте, моя дорогая, – сказал он. – Позже у вас еще будет возможность поблагодарить меня за мудрое решение пригласить сюда этого молодого человека!
Мод уставилась на своего Натаниэля, позабыв о приличиях. Он очень похудел с той поры, когда она видела его в последний раз. Щеки ввалились, пиджак свободно свисал с костлявых плеч. Прилив радости и смятения заставил ее покраснеть, но радость встречи была омрачена опасениями за его здоровье.
– Господи, что с тобой случилось, Натан? Ты выглядишь ужасно! – произнесла Мод вместо приветствия и сама пришла в ужас оттого, как фальшиво и бесцеремонно прозвучали слова, не имеющие ничего общего с ее истинными чувствами.
Молодой человек криво ухмыльнулся, взглянув на нее, и наклонился, чтобы поцеловать Мод в щеку.
– Дорогая, в твоем присутствии всегда чувствуешь себя намного лучше, – сказал он. – Я заболел малярией. Вот невезение, правда? Мне сказали, это навсегда. Будет приходить и уходить, когда ей захочется. Говорят, ничего не остается, как только терпеть. Но со временем приступы должны сделаться менее частыми.
– О Натан! Как тебя угораздило! Неужели ты не мог выбрать чего-нибудь полегче, вроде болотной лихорадки, которую подхватила я? – затараторила Мод, чтобы скрыть панику при мысли о том, что Натаниэль может умереть.
– Ну что мне ответить на это? – отозвался Натаниэль. – Ты всегда была у нас самой крепкой.
– Я очень удивилась, увидев тебя здесь. Хотя, конечно, мне ужасно приятно. Я думала, ты в Африке. Вообще-то, я только что отправила тебе письмо. Сейчас расскажу все, что в нем написано, и оно, когда тебя найдет, станет самым скучным посланием в мире, хотя мне потребовалось несколько часов, чтобы его написать.
– Я все равно с удовольствием его прочту. Мне всегда нравится читать твои письма.
– Правда?
Она отвела взгляд и оглянулась вокруг, смущенная собственным глупым вопросом.
– Начальство настаивало на том, чтобы отправить меня в какое-нибудь прохладное место для поправки здоровья. Мне предложили Англию, я выбрал Сирию. Хотел улизнуть в пустыню прежде, чем вынужден буду вернуться, и, конечно, надеялся, что застану здесь тебя. Давай-ка бери бокал и рассказывай. Сгораю от нетерпения услышать о твоих приключениях.