– Никаких обязательств между нами нет, Салим. Свой долг вы уже вернули сторицей, – проговорила Джоан.
Салим с серьезным видом кивнул:
– Договорились. Я возьму тебя на плато и отведу снова вниз в течение одного дня. Потом покажу путь отсюда, чтобы ты могла вернуться к своим. После этого мои силы будут всецело принадлежать имаму.
– И возможно, мы никогда больше не увидимся, Салим.
– Мы увидимся, если…
– …это будет угодно Всевышнему, – продолжила за него Джоан, и Салим улыбнулся.
– Ты быстро учишься, – заметил он.
Зная, насколько рано им предстояло тронуться в путь, Джоан почти не спала. Они покинули деревню до первых петухов при свете «лампы контрабандиста», которую нес Салим. Она была сконструирована так, чтобы ее свет падал на землю, а не вперед или в стороны. Когда небо начало светлеть, Салим ее погасил. Он двигался беззвучно. Джоан изо всех сил старалась не шуметь, но тропинка была крутой, и вскоре ее дыхание стало громким. Мышцы ног горели, сердце выскакивало из груди, но она старалась не отставать. Через подошвы сандалий Джоан чувствовала, какими острыми были камни, по которым она ступала, а иногда ей приходилось карабкаться вверх, пуская в ход руки. Едва ли они шли по тропе – во всяком случае, Джоан не могла ее различить, – но Салим выбирал направление не колеблясь. Через некоторое время она забыла о поте, струящемся по лицу и спине, найдя нужный ритм дыхания и шагов, на котором и постаралась сосредоточиться. Она досчитала до ста, потом принялась делать это снова и снова, думая лишь о том, чтобы продолжать в том же духе. Впереди она видела расправленные плечи Салима, который не оглядывался и не проверял, отстала она или нет. Несколько раз принимался идти дождь, но, когда поднялось солнце, небо очистилось и стало молочно-белым, таким ярким, что на него было невозможно смотреть. Прошло несколько часов, и Джоан не видела ничего, кроме собственных спотыкающихся ног, снова и снова петляющих между камнями.
Сначала, заметив убитого солдата, она не поняла, что именно она увидела. Его белесые кости, видневшиеся здесь и там сквозь клочья кожи, выдубленной дождями и солнцем, складывались в загадочные абстрактные фигуры. Она остановилась, потому что это сделал Салим, и молча смотрела на иссохший труп, пока не различила лицо, зубы, пальцы, грудную клетку и рваный лоскут на том месте, где у убитого были гениталии. Она прижала руку ко рту. Салим оглянулся. Его лицо было невозмутимым.
– Солдат Полевых войск Маската и Омана[145], скорее всего. Этим ребятам в прошлом году удалось подняться довольно высоко в горы, но они слишком оторвались от базы. Тогда мы зашли в тыл и устроили им кровавую баню. Они были уничтожены. Некоторые бежали в скалы и умерли там от жажды. – (Джоан не могла говорить. Бесстрастность Салима страшила ее не меньше, чем иссохший труп.) – Будь он родом из горцев, – продолжил тот, – его бы забрали соплеменники. – (Мертвец был почти голым, сапоги и оружие исчезли. Плоть склевали птицы-падальщики, горы оставили себе остальное. Ветерок шевелил на голове остатки черных кудрей.) – Пойдем, нам нельзя терять времени, – позвал Салим и, не оглянувшись на спутницу, двинулся вперед.
По спине Джоан пробежали мурашки: она почувствовала отголосок знакомой неконтролируемой дрожи, той самой, что охватывала ее во время войны. Девушка нетвердым шагом двинулась вслед за Салимом, потрясенная зрелищем, напомнившим, какие опасности поджидают там, куда она направляется.
Джоан не сразу поняла, что они достигли плато. Она предполагала увидеть отвесную скалу, ожидала, что будет карабкаться по почти вертикальной лестнице. Но на юге Джебель-Ахдара таких препятствий не было. Конечно, этот проход находился под усиленной охраной, а потому Салим вынул белый флаг имама и привязал его к своей винтовке, держа ее на весу, когда они шли по тропе. Даниэль как-то рассказал ей о путанице, случившейся в самом начале конфликта, когда белый флаг имама приняли за флаг капитуляции, а красный флаг тех, кто был предан султану, за боевое знамя. Местность стала более ровной. Остроконечные горы, некоторые в десять тысяч футов высотой, стояли вокруг, как огромные застывшие часовые. Салим, сам, казалось, почти не запыхавшийся от крутого подъема, предложил Джоан воды.
– Ну вот мы и на месте, Джоан, – сказал он, сдержанно улыбаясь. – Ты оказалась там, куда не смогли добраться все военные силы султана. Даже Мод не была здесь. Пойдем, нам сюда.
Он повел ее дальше, пока они не добрались до места на краю плато, где находился обрыв, с головокружительной высоты которого можно было разглядеть острые внешние хребты, идущие вдаль, в сторону побережья. Они казались бесконечными, напоминая грозные валы окаменевшего моря. Джоан только теперь до конца поняла, почему ни одна армия не смогла взять штурмом такую твердыню.
– Мы напротив Матраха? – спросила она.
– Более или менее да, – пожал плечами Салим. – Его можно видеть отсюда.
– Это не имеет значения, – отозвалась Джоан.
Вопреки всему она стояла там, куда так часто устремляла свой взгляд, и смотрела вниз, на Матрах, вместо того чтобы стоять в Матрахе и, обратившись лицом на юго-восток, мечтать о далеких горах. Даниэль был позади нее, в Низве, и она понятия не имела, глядит ли сейчас Рори на Джебель-Ахдар, высматривая ее, но это не имело значения. Она подняла обе руки и помахала ими, задыхаясь от какого-то безумного восторга. Они находились вровень с облаками, отбрасывающими далеко внизу пятна тени, чередующиеся с участками солнечного света. От этого земля становилась похожей на лоскутное одеяло с узором, постоянно меняющимся под действием ветра, который сушил кожу Джоан и заставлял девушку поеживаться от прохлады. Вокруг не было никаких звуков, кроме его легкого посвистывания. Салим стоял рядом с ней и смотрел вдаль. Джоан стало интересно, каково жить в этом диком, суровом и красивом месте.
– Что ты видишь? – спросил Салим.
– Все и ничего, – ответила она с легкой улыбкой. – Я вижу, что почти все возможно.
Джоан потеряла счет времени. Она понятия не имела, как долго простояла, глядя с этого места на свою прошлую жизнь. Когда Салим тронул ее за локоть, чтобы вернуть к действительности, девушка окоченела от холода, но была полна решимости.
– Пойдем, Джоан. Нам нужно идти дальше, – позвал он.
– Так скоро? Нам уже пора?
– Да. Слушай! – (Джоан нахмурилась. Сначала она слышала только гул ветра, но потом заметила и низкий, настойчивый вой «венома» в полете. Она сделала резкий вдох и, щурясь, принялась оглядывать небо, но не увидела ничего, кроме облаков.) – Никогда не трать время, высматривая его. Просто начинай двигаться, и быстро! – посоветовал Салим и побежал легкой трусцой по неровной тропе.
Вздрогнув, Джоан бросилась за ним. Он направлялся в сторону выступавших из земли скал, и Джоан то и дело спотыкалась, но старалась не отставать. Она не понимала, что задумал Салим, пока тот не обогнул огромный камень, лежащий у подножия скалы, и не исчез. Она последовала за ним и оказалась в устье пещеры, которая пронизывала толщу горы, как червоточина яблоко. Внутри было холодно и темно. Салим протолкнул Джоан дальше, так чтобы она оказалась позади него, а затем присел у входа и принялся обшаривать глазами небо. Джоан почувствовала, как на нее накатила волна страха. Самолет подлетал все ближе, и шум становился все громче. Джоан закрыла глаза, надеясь услышать, как звук начнет стихать. Самолет пролетит, и они будут в безопасности. Она жаждала поскорее снова оказаться в тишине. Взрыв застал ее врасплох.
Его звук шел словно откуда-то из-под земли и проникал прямо в кости, а не в голову через уши. Казалось, череп треснул, как от реального удара, и она вскрикнула, инстинктивно обхватив голову. Джоан почувствовала, как рука Салима ухватила ее запястье, и земля содрогнулась под ними. На секунду все потемнело, и наступила минута полного, совершенного ужаса: она снова была в Бедфорде, под кухонным столом со своей матерью, ожидая смерти, ожидая, что немецкая бомба упадет на их дом. На мгновение страх полностью овладел ею. Она была уверена, что навсегда окажется заточена в темноте под рухнувшими скалами. Рыхлая порода посыпалась ей на голову и наполнила воздух пылью, но затем свет и тишина вернулись, рев самолета стал удаляться, и вместе с ним отступил тошнотворный ужас. Еще какое-то время Джоан прислушивалась к звону в ушах и к собственному дыханию, а потом открыла глаза. Салим снова посмотрел на небо. Через некоторое время он взглянул на нее и ухмыльнулся.
– Не бойся, у этой горы толстая кожа. Теперь ты действительно одна из нас, Джоан. Ты еще один воин имама, прячущийся от английских бомб, – проговорил он бодро.
Джоан вспомнила о равнодушном, почти радостном отношении Чарли Эллиота к опасности и догадалась, что это может быть недурным способом ей противостоять. Она попробовала улыбнуться и поняла, что даже такая попытка немного ее успокоила, хотя руки заметно дрожали.
– Это было так близко! – успела она сказать между двумя короткими вдохами.
Салим склонил голову набок:
– Не очень близко. Дело в том, что, проходя через скалу, ударная волна ускоряется и усиливается.
– Взрыв был не очень близко? – недоверчиво переспросила Джоан и вдруг ахнула. Откуда-то из глубины пещеры донесся явственный звук. Там кто-то двигался. – Салим! – громко воскликнула она с тревогой.
Девушка поползла обратно к выходу, но тут чиркнула спичка, зажглась лампа, и из темноты туннеля показалась чья-то фигура. Сердце Джоан замерло, но в следующий момент она узнала того самого Билала, которого Салим назвал своим братом. Он улыбнулся ей кривоватой улыбкой, причем одним лишь ртом, а не глазами.
– Добро пожаловать на Джебель-Ахдар, – сказал ей Билал, после чего стал говорить только с Салимом и по-арабски.
Они последовали за ним вглубь пещеры. Сперва проход был таким низким, что им пришлось идти наклонившись, но потом потолок сделался выше, стены раздвинулись, и он