Он посмотрел вверх, на голубей, как будто очутился на Центральном вокзале впервые, и робко спросил у девушки в фартуке, который час.
Грета внезапно успокоилась. Она подошла к Эйнару, поцеловала его и поправила отворот пиджака.
– Вот твой билет, – сказала она. – В конверте адрес доктора, на прием к которому ты записан.
– Сперва я должен от тебя кое-что услышать, – ответил Эйнар. – Пожалуйста, согласись с тем, что со мной все в порядке. – Он стоял, покачиваясь на каблуках.
– Разумеется, с тобой все в порядке! – Грета всплеснула руками. – Просто я хочу, чтобы доктор тебя осмотрел.
– Зачем?
– Из-за Лили.
– Бедная девочка, – вздохнул Эйнар.
– Если ты хочешь, чтобы Лили осталась – я имею в виду, осталась с нами, – тогда лучше рассказать о ней доктору. – Мимо них толкались, сновали дневные посетители магазинов, в основном женщины, с авоськами, набитыми сыром и селедкой.
Грета спросила себя, почему продолжает говорить о Лили как об отдельном человеке. Эйнар, конечно, сломается – воображение нарисовало ей, как рассыпаются его тонкие косточки, – если она признает, по крайней мере вслух, что Лили – это всего-навсего ее муж, переодетый в платье. Да, он этого не перенесет, но такова правда.
– Почему ты взялась за дело именно сейчас? – допытывался Эйнар. Взглянув в его покрасневшие, воспаленные глаза, Грета чуть не пошла на попятный.
– Я люблю Лили так же, как и ты, даже больше, чем… – Она заставила себя умолкнуть. – Доктор ей поможет.
– Каким образом? Как кто-то, кроме тебя и меня, может помочь Лили?
– Давай подождем, что скажет доктор.
Эйнар сделал последнюю попытку:
– Я не хочу ехать. Лили тоже против этой поездки.
Грета расправила плечи, вскинула голову.
– Но этого хочу я, – сказала она. – Я твоя жена, Эйнар. – Она развернула его в сторону платформы номер восемь и легонько подтолкнула пониже спины. – Ступай, – велела Грета, и он, шаркая, поплелся вперед, мимо мальчишки-продавца, мимо разбросанных бумажных оберток, втиснулся в поток приезжих, стал одним из сотни прочих людей, по большей части женщин, которые спешили управиться со столичными покупками. Растолстевшие после родов, с грудью, обвисшей столь же безнадежно, сколь упруго торчала грудь Эйнара, однажды они посмотрят на него и – Грета знала это уже тогда – увидят в толпе лишь себя.
Глава одиннадцатая
Эйнар сидел у окна, полуденное солнце клубком свернулось у него на коленях. Состав мчался мимо домов с красными черепичными крышами, прачечных и детишек, которые махали поезду со своих дворов. Напротив Эйнара расположилась пожилая женщина, сжимавшая ручки сумки.
– В Хельсингёр[33] едете? – поинтересовалась она, протягивая ему завернутую в фольгу мятную конфетку.
– В Рунгстед, – ответил Эйнар.
– Я тоже. – Седые волосы старушки стягивала ажурная кружевная лента. У нее были блекло-голубые глаза и крупные, мясистые мочки ушей.
– У вас там друг?
– Мне назначен прием.
– У доктора?
Эйнар кивнул, и женщина сказала:
– Понятно. – Она поправила вязаную кофту. – В радиевой клинике?
– Видимо, да. Меня записала жена. – Эйнар открыл конверт, полученный от Греты. Внутри лежала серовато-белая открытка с запиской, которую Лили написала Грете на прошлой неделе: Иногда мне кажется, будто я в ловушке. А у тебя такое бывает? Дело во мне? Или виноват Копенгаген? Целую.
– У вас тут написано: «Доктор Хекслер», – сказала старушка. – Адрес на обороте. Мне как раз в ту сторону, так что я охотно вас провожу. Говорят, у него лучшая радиевая клиника во всей Дании. – Она прижала сумочку к груди. – А еще говорят, он может вылечить почти что угодно.
Эйнар поблагодарил престарелую попутчицу и откинулся на спинку сиденья. Солнце грело сквозь стекло. Ему пришла в голову мысль прогулять прием. Когда Грета сказала, что будет ждать его на Центральном вокзале, перед глазами Эйнара промелькнула жуткая картина: вот она стоит, задрав подбородок, и высматривает мужа в толпе поверх голов. А что, если ослушаться и никуда не ходить? Эйнар представил, как бегут минуты, потом часы и Гретин подбородок медленно опускается: ей становится ясно, что он не придет. Она побредет назад. Откроет дверь в их квартиру во Вдовьем доме и увидит, что он дожидается ее за столом. Он скажет ей: «Я не хочу ни к какому доктору». А она, помолчав, ответит: «Ладно».
– Подъезжаем, – сказала старушка. – Берите ваши вещи.
Улицы Рунгстеда покрывал ковер из липких красных «бокальчиков» – плодов тисового дерева. После утреннего дождя в воздухе стоял влажный и терпкий хвойный запах. Старушка глубоко вдохнула. Шагала она быстро, энергично двигая бедрами.
– Не волнуйтесь, – успокоила она Эйнара.
– Я не волнуюсь.
– А если и волнуетесь, в том нет ничего плохого.
Они свернули на улочку, где стояли дома за низкой оградой с белыми металлическими калитками. Мимо них, стреляя глушителем, проехал автомобиль с открытым верхом. Водитель, мужчина в кожаной кепке для гольфа, помахал старушке рукой.
– Вот мы и пришли, – объявила она, когда они вышли к гавани, и указала на синее здание, совершенно непримечательное, больше похожее на пекарню.
Старая женщина стиснула плечо Эйнара у подмышки, потом подняла воротник и зашагала в сторону моря.
Эйнар почти час прождал доктора Хекслера в смотровой. Одна половина помещения выглядела как гостиная: ковер, диван, книжные полки, раскидистый хлорофитум в горшке на подставке; на другой половине, где пол был резиновым, стояли массажный стол, стеклянные банки, наполненные прозрачной жидкостью, и большая лампа на стойке с колесиками.
Доктор Хекслер вошел со словами:
– Разве сестра не попросила вас раздеться?
Подбородок у него был массивный и длинный, с глубокой ямкой посередине, напоминавшей прорезь для монет в копилке. Волосы доктора были седыми, а когда он уселся в кресло напротив Эйнара, то стали видны его носки в разноцветный ромбик. Говоря о докторе Хекслере, старушка-попутчица упомянула, что он также известен как страстный садовод, любитель роз. Розовый сад доктора Хекслера находился прямо под окнами клиники, но сейчас розовые кусты были уже обрезаны под зиму.
– Проблемы в супружеской жизни? Я верно понимаю? – осведомился он.
– Не то чтобы проблемы…
– Как долго вы состоите в браке?
– Шесть лет. – Эйнар вспомнил венчание в церкви Святого Албания, окруженной парком.
Молодой священник, англичанин, в то утро порезался бритвой. Голосом чистым и легким, точно воздух, струящийся через розовые витражные окна и оседающий на коленях у гостей церемонии, он произнес: «Это особенная свадьба. Я чувствую в вашем союзе нечто необыкновенное. Через десять лет вы оба станете выдающимися людьми».
– Дети есть? – спросил доктор Хекслер.
– Нет.
– Почему?
– Затрудняюсь ответить.
– Но половую жизнь вы ведете, так? – уточнил доктор с каменным лицом. Эйнар легко мог представить, как Хекслер стоит посреди своего розария и с тем же выражением взирает на цветки, в которых, к своей превеликой досаде, обнаружил вредителей. – Сношения регулярные?
Эйнар к этому моменту разделся до кальсон. Груда одежды на стуле смотрелась жалко; белые рукава рубашки печально свешивались с пояса брюк. Доктор жестом велел Эйнару сесть на диван. Через гибкую трубку с воронкой на конце Хекслер распорядился, чтобы сестра принесла кофе и тарелку засахаренного миндаля.
– Эякуляция присутствует? – задал он следующий вопрос.
Вокруг Эйнара слой за слоем укладывались кирпичики унижения. Каждое оскорбление от Греты, а теперь еще и от доктора Хекслера превращалось в красный кирпичик стыда и боли, и все вместе они составляли целую стену.
– Иногда, – ответил Эйнар.
– Ну что ж, неплохо. – Доктор перевернул страницу в блокноте и неожиданно произнес: – Ваша жена утверждает, что вы любите переодеваться женщиной.
– Она так говорит? – пролепетал Эйнар.
В комнату вошла сестра, рыжеволосая и кудрявая. Поставив на стол поднос с кофе и миндалем, она спросила:
– Сахар?
– Госпожа Вегенер рассказала мне о девушке по имени Лили, – продолжал доктор.
– Прошу прощения, господин Вегенер, – вмешалась сестра, – вам положить сахару?
– Нет, я ничего не буду, – отказался Эйнар.
Сестра налила доктору кофе и вышла.
– Господин Вегенер, я специалист в этой сфере. Нет таких проблем, с которыми бы я не работал. Оставьте стеснение и помните, что меня вам ничем не смутить.
Непонятно, по какой причине, однако Эйнару внезапно захотелось поверить, что доктор Хекслер его поймет; что если он расскажет о туннеле, ведущем к тайному обиталищу Лили, если признает, что Лили – на самом деле не он, а другой, отдельный человек, то Хекслер постучит кончиком карандаша по губам и скажет: «Да, да, мне все понятно. Не переживайте, я подобное уже видел».
– Иногда я чувствую необходимость пойти и отыскать Лили, – начал Эйнар. Он привык считать это ощущение голодом. Но не тем голодом, от которого тянет в желудке за час до обеда, а скорее таким, который человек испытывает, когда пропустил несколько приемов пищи подряд и в животе у него совершенно пусто. Когда он мучительно думает, где сможет поесть в следующий раз и сможет ли вообще. От этих мыслей у Эйнара кружилась голова. – Порой, думая о ней, я начинаю задыхаться, – сказал он.
– И куда же вы за ней отправляетесь? – Глаза доктора Хекслера за толстыми линзами выглядели огромными, как маринованные яйца в банке с маслом.
– В себя.
– Она всегда там?
– Да. Всегда.
– Как бы вы отреагировали, если бы я посоветовал вам прекратить переодеваться в Лили?
– Доктор, вы считаете, так нужно? Я причиняю себе вред, когда это делаю? – Стоя в одних кальсонах, Эйнар чувствовал себя совсем крошечным, готовым провалиться в стык между диванными подушками. Теперь ему тоже захотелось кофе, но он не смел протянуть руку к кофейнику.