Доктор Хекслер включил лампу; озаренный изнутри, ее серебристый купол побелел.
– Ну что ж, давайте поглядим. – Доктор поднялся с кресла и коротко дотронулся до плеча Эйнара. – Будьте добры, встаньте, – попросил он, подкатывая лампу на дребезжащих колесиках поближе, а затем направил свет на живот пациента. Немногочисленные веснушки вокруг пупка сразу показались Эйнару слишком коричневыми, а редкая темная поросль напомнила пыль, что собирается по углам. – Вы что-нибудь чувствуете, когда я делаю вот так? – Доктор прижал ладонь к его животу.
– Нет, – ответил Эйнар.
– А так?
– Нет.
– А вот здесь?
– Нет.
– Ясно. – Хекслер сидел напротив Эйнара на стальной табуретке. Больше всего на свете Эйнар мечтал услышать, что и с ним, и с Лили все хорошо, что их совместное пребывание в одном теле – не большее отклонение от нормы, чем палец без ногтя или даже ямка на подбородке самого доктора, такая глубокая, что в нее, как в замочную скважину, просился ключ. – А вот тут, пониже? – Доктор указал шпателем для языка на пах Эйнара. – Позволите осмотреть? – Когда Эйнар спустил кальсоны, лицо врача замерло. Шевелились только его ноздри с черными точками пор. – Все на месте, – констатировал он. – Можете одеваться. Ваше здоровье в порядке. Может быть, у вас имеются другие жалобы?
Буквально вчера Эйнар затолкал в кальсоны тряпку. Грета и об этом сказала? Эйнар почувствовал себя загнанным в угол.
– Да, пожалуй, есть еще кое-что.
Когда он рассказал о кровотечениях, доктор Хекслер напряженно сгорбил плечи.
– Да, ваша супруга что-то такое упоминала. В крови ничего необычного не замечали? Например, сгустки?
– Гм, нет. – Очередной кирпичик унижения встал на место. Эйнар закрыл глаза и только благодаря этому почувствовал слабое облегчение.
– Давайте сделаем рентген, – сказал доктор и весьма удивился, узнав, что Эйнар еще ни разу не проходил эту процедуру. – Так мы увидим, нет ли у вас патологий, – пояснил он. – И, возможно, у вас исчезнет тяга к переодеванию. – Судя по приподнявшимся над очками бровям, доктор Хекслер гордился методами, которые применялись в его клинике. Он принялся описывать эффекты гамма-излучения и чистого радия, выделяемого солями этого вещества. – Ионизирующая радиация, как выяснилось, – это чудодейственное средство от множества недугов. Она лечит язву, сухую кожу головы и совершенно точно избавляет от импотенции, – сказал доктор. – Данный метод лечения уже признан предпочтительным.
– А как он поможет мне?
– Радиация проникнет внутрь вас, – объяснил Хекслер и, словно оскорбившись, добавил: – Она вас вылечит.
– Считаете, мне необходимо лечение? – спросил Эйнар, но доктор Хекслер уже отдавал распоряжения в трубку с воронкой.
Когда все было готово, за Эйнаром пришел тощий мужчина с острым кадыком. Это был Владемар, ассистент Хекслера. Он привел Эйнара в помещение, где стены покрывала кафельная плитка, пол был сделан под наклоном для стока воды, а в углу, под сеткой, находилось сливное отверстие. В центре стояла медицинская каталка, с которой свешивались белые ремни; их металлические пряжки блестели в свете ламп.
– Сейчас мы вас привяжем, – сообщил ассистент.
Когда Эйнар спросил, обязательно ли это, Владемар что-то буркнул в ответ, дернув кадыком.
Рентгеновская установка имела форму перевернутой буквы «Г», металлический корпус был выкрашен грязно-зеленой краской. Аппарат нависал над каталкой, линза – большой серый глаз – смотрела в живот Эйнару, между пупком и пахом. В комнате было окно с черным стеклом, за которым, как предположил Эйнар, доктор указывал Владемару на нужные рычаги с круглыми наконечниками. Когда свет в помещении потускнел, аппарат, кашлянув, заурчал, а от его корпуса начало исходить металлическое дребезжание, Эйнару вдруг подумалось, что это лишь начало процедур и походов по врачам. Он почему-то знал, что рентген ничего не покажет и доктор Хекслер либо назначит дополнительные обследования, либо отправит его к другому специалисту, если не к третьему. Эйнар не возражал – по крайней мере тогда, – поскольку ради Греты и Лили был готов на все.
Он ожидал, что рентгеновские лучи будут золотистыми и блестящими, но они оказались невидимыми, и он ничего не почувствовал. Поначалу он решил, что аппарат неисправен, и уже хотел сесть и спросить: «Эта ваша штука не работает?»
Затем, однако, установка набрала обороты, жужжание стало на октаву выше. Облезлый зеленый корпус завибрировал сильнее – звук был такой, словно кто-то тряс металлический противень. Эйнар прислушался к себе: он вроде бы что-то ощущал, а вроде бы и нет. Он представил, как в животе у него копошатся светляки с болота в Синем Зубе, и опять до конца не понял, действительно ли испытывает теплое, щекочущее чувство, или ему это только мерещится. Эйнар приподнялся на локтях, силясь что-то рассмотреть, однако в сером сумраке комнаты живот выглядел как обычно.
– Не шевелитесь, – проговорил доктор Хекслер в трубку. – Пожалуйста, лягте обратно.
По-прежнему ничего не происходило – во всяком случае, так Эйнару казалось. Аппарат жужжал; внутри у Эйнара разлилась пустота. Он не мог понять, ощущает что-нибудь или нет. Затем его словно бы обожгло, он вновь пригляделся и вновь не увидел ничего особенного.
– Господин Вегенер, лежите спокойно, – загремел голос доктора Хекслера. – Это серьезная процедура.
Эйнар не знал, как долго работал аппарат. Сколько прошло времени – две минуты или двадцать? Скоро ли это закончится? Свет в помещении еще больше померк, стало почти совсем темно. Внутри серой линзы вспыхнул и разбежался по кругу желтый свет. Эйнара охватила скука, а за ней неожиданная сонливость. Он закрыл глаза; тело вдруг начало тяжелеть. Он хотел было еще раз взглянуть на живот, но руки не слушались. Почему он так сильно устал? Собственная голова на шее казалась ему чугунным ядром. К горлу подступил выпитый утром кофе.
– Постарайтесь уснуть, господин Вегенер, – сказал Хекслер.
Установка загудела еще громче, на живот Эйнара как будто бы легла горячая ладонь. И тогда он понял: что-то не так. Открыв глаза, он успел заметить чей-то лоб, прижатый к темному окошку. Следом там же появился второй расплющенный лоб. Если бы Грета была рядом, сонно подумал Эйнар, она бы отвязала его и увезла домой. Она бы пинала этот зеленый агрегат, пока он бы не заглох. Помещение сотряс оглушительный грохот вибрирующего металла, но Эйнар не мог открыть глаза и посмотреть, что случилось. Будь Грета здесь, она бы велела Хекслеру отключить его адскую машину. Будь Грета здесь… Эйнар не додумал эту мысль до конца, потому что уже погрузился в сон – нет, глубже: в бездну.
Глава двенадцатая
Пока рентгеновский аппарат доктора Хекслера ревел и сотрясался, Грета прижимала лоб к черному стеклу. Возможно, она совершила ошибку; возможно, не надо было отправлять мужа ни к каким докторам. Пожалуй, ей следовало внять его протестам.
По другую сторону окна, привязанный ремнями, на каталке лежал Эйнар. За стеклом, с закрытыми глазами и жемчужно-серой кожей, он выглядел очень красивым. Небольшой нос холмиком выделялся на лице.
– Вы уверены, что ему не больно? – Грета посмотрела на доктора.
– В общем, да, – ответил тот.
Грета боялась, что теряет мужа. Порой ее беспокоило, что Эйнар не проявлял ни капли ревности, если незнакомец на улице задерживал взгляд на ее бюсте. Он обратил на это внимание один-единственный раз, когда был переодет в Лили, и то лишь вздохнул: «Счастливица…»
На прошлой неделе в разговоре с Гретой доктор Хекслер предположил наличие опухоли в тазовой полости Эйнара – причины и бесплодия, и слабо выраженной маскулинности. «Лично я с подобным не сталкивался, однако в литературе описаны такие случаи. Опухоль может никак себя не проявлять, за исключением странностей в поведении». Грете отчасти хотелось верить в эту теорию – в то, что небольшой серпообразный скальпель иссечет эту опухоль, ярко-оранжевую и плотную, как хурма, и Эйнар вернется к нормальной семейной жизни.
За темным окном послышался скрежет металла, однако доктор Хекслер сказал:
– Все в порядке.
Эйнар извивался на каталке, ремни впивались ему в кожу. Они так сильно натянулись, что Грете стало страшно: сейчас ремни лопнут, и тело Эйнара слетит с каталки.
– Долго еще? – спросила она у Хекслера. – Все точно работает как положено?
Она теребила кончики волос, думая о том, до чего они жесткие, и одновременно сознавая, что если с Эйнаром случится что-то плохое, то она окажется в полной растерянности.
– Рентгеновский снимок делается не быстро, – сказал Владемар.
– Ему больно? – продолжала беспокоиться Грета. – Мне кажется, он страдает.
– Процедура практически безболезненная, – сказал доктор Хекслер. – На коже может появиться слабый ожог или изъязвление, но и только.
– Его будет немного подташнивать, – прибавил Владемар.
– Это для его же пользы, – заявил доктор.
Лицо Хекслера выражало спокойствие, короткие черные ресницы обрамляли глаза. В начале каждого предложения он слегка заикался, однако голос звучал уверенно и веско. Как-никак, в клинике доктора Хекслера лечились первые богачи Дании, чьи рыхлые животы нависали над ремнями и которые в своем стремлении произвести как можно больше резиновых сапог, минеральных красителей, суперфосфатов и портланд-цемента полностью утрачивали контроль над тем, что находилось ниже ремня.
– И даже если внутри у вашего мужа сидит сам дьявол, – снова вмешался Владемар, – я его оттуда изгоню.
– В этом прелесть рентгеновских лучей, – сказал Хекслер. – Они выжигают все плохое, не причиняя вреда. Не будет преувеличением назвать их воздействие чудом.
Врач и его ассистент улыбнулись, блеснув зубами в отражении на черном стекле, и Грета ощутила под ложечкой тугой узел сожаления.
Когда все закончилось, Владемар перевел Эйнара в комнату с двумя маленькими окошками и складной ширмой на колесиках. Эйнар проспал целый час, Грета в это время делала наброски – рисовала Лили, спящую на больничной кушетке. Если рентген выявил опухоль и доктор Хекслер ее удалил, что будет? Грета больше никогда не увидит черт Лили в лице Эйнара, в его губах, в зеленоватых венах на внутренней стороне запястий, напоминающих реки на карте? К доктору Хекслеру она обратилась в первую очередь для того, чтобы Эйнару стало легче на душе, – или все-таки пыталась облегчить собственную душу? Нет. В первый раз она позвонила доктору из тесной телефонной кабинки на почте, твердо зная, что должна действовать. Разве не ее обязанность сделать так, чтобы Эйнар получил всю необходимую помощь? Если Грета себе в чем-то и клялась, то именно в том, что не потеряет мужа. После смерти Тедди Кросса она такого просто не допустит. Ей опять вспомнилась кровь, капающая из носа Эйнара, растекающаяся на платье Лили.