– Я могу приехать на следующий день после Рождества, – сказал Джонатан. – И еще я подумал, что по дороге в отель в Чикаго завезу Аннику к своим и познакомлю с моей мамой.
– Это было бы чудесно. Может быть, пообедаешь тогда с нами? Брат Анники тоже приедет.
– Буду ждать с нетерпением.
– Не хочешь войти?
– Конечно.
Джонатан взял мой чемодан, и мы последовали за мамой в дом. Оказавшись внутри, я плюхнулась на пол гостиной, чтобы поиграть со своим котом, Мистером Боджэнглзом, по которому ужасно скучала, и втянулась в нашу любимую игру. Она состояла в том, что он бил по мячу, внутри которого был колокольчик, вот только я заранее его вынула, потому что звон резал мне уши. Уилл сказал, что колокольчик, вероятно, был любимой частью игрушки Мистера Боджэнглза, но я просто не могла выносить звон. Джонатан и моя мама стояли рядом и разговаривали. Меня поразило, что они так легко общаются, ведь они только что познакомились.
– Ну мне, пожалуй, пора, – сказал Джонатан. – Меня мама ждет.
– Почему бы тебе не проводить Джонатана, Анника?
– О’кей.
Я толкнула мяч к Мистеру Боджэнглзу, и он погнал его по полу. Как только Джонатан уйдет, я вернусь к коту и, вероятно, проведу следующий час, играя с ним.
– Я тебе позвоню, – сказал Джонатан, когда мы подошли к его пикапу.
Я не слишком любила разговаривать по телефону, но это был единственный способ для нас с Джонатаном оставаться на связи во время каникул.
– О’кей.
Он забрался в кузов пикапа, приподнял брезент, которым были прикрыты наши чемоданы, и достал что-то из своего.
– Я купил это для тебя. Но ты должна пообещать, что не откроешь подарок до Рождества.
Это была маленькая прямоугольная коробочка, завернутая в красную бумагу и перевязанная золотой лентой.
Я вспомнила, как несколько недель назад Дженис напомнила мне купить Джонатану подарок, и я сказала ей, что куплю ему свитер, потому что я видела темно-синий в торговом центре и подумала, что Джонатану очень пойдет синий. В тот день я забыла дома бумажник, поэтому велела себе вернуться и купить свитер позднее, но потом совершенно об этом забыла.
– Я тебе ничего не приготовила.
– Все в порядке. Это просто мелочь, кое-что, что тебе может понравиться.
Я все еще чувствовала себя глупо, но потом Джонатан поцеловал меня, и казалось, он не в обиде, что я забыла.
– Веселого Рождества.
– Веселого Рождества.
Он посмотрел в сторону дома и снова меня поцеловал. Мы спали вместе почти каждый день с тех пор, как впервые занялись сексом, и мне было трудно описать те чувства, которые я сейчас испытывала к нему. Я все время думала о нем. Я обнаружила, что мне действительно нравится обниматься с Джонатаном, когда я привыкла к этому, и что я никогда не устану от его объятий. Я чувствовала тревогу, когда его не было рядом, и умиротворение, когда был. Мы говорили об этом с Дженис, и она сказала, что я влюбляюсь в Джонатана. Мне пришлось поверить ей на слово, потому что у меня не было для этого никакой системы координат и мне не с чем было сравнивать.
Глядя, как он уезжает, я знала лишь, что уже начала скучать по нему, а он же едва отъехал.
– Что это? – спросила мама, когда я вернулась в дом.
– Это рождественский подарок от Джонатана. Он сказал, что я должна подождать Рождества и только тогда его открыть.
– О, Анника! Это так мило с его стороны. Он кажется таким приятным молодым человеком.
– Он не был груб со мной, мама. Ни разу.
Мама ничего не сказала. Но она несколько раз моргнула, как будто ей что-то попало в глаз, и снова меня обняла. Я вывернулась, как только смогла, потому что объятия были такие крепкие, что я едва могла дышать.
Почти две недели я жила одна с родителями, а потом к нам прилетел из Нью-Йорка мой брат. Уилл работал на Уолл-стрит и всегда пытался порадовать моих родителей и меня своими рассказами о жизни и работе в большом городе, как будто нам самим ни за что не догадаться. Мне было трудно выслушивать его истории, потому что я едва знала своего брата. Большую часть моей жизни Уилл меня игнорировал. Он уехал из дома, как только окончил колледж, и я слышала, как мама жаловалась, что единственный способ вернуть его домой – это разыграть карту семейных праздников, что имело какое-то отношение к чувству вины и не имело ничего общего с настоящими карточками-открытками, которые она посылала друзьям и другим членам семьи.
Приехав домой, я вернулась к старой привычке засиживаться допоздна и спать до полудня. Я слонялась по дому и играла с Мистером Боджэнглзом. Мы с папой часами просиживали в его кабинете, читая книги в дружеской тишине, пока мама пекла снедь и заворачивала подарки. Мы с папой поставили елку и решили разместить лампочки вертикально, а не оборачивать ее гирляндой, сгруппировав украшения по категориям: все шары в верхней части, а все, что не было шарами, – в нижней. Когда за два дня до Рождества Уилл вошел в гостиную, он первым делом сказал:
– Что, черт возьми, случилось с елкой?
Ответила ему мама:
– Я думаю, что это выглядит очень необычно, и, если тебе не нравится, как получилось, в будущем году можешь приехать пораньше и помочь папе с Анникой ее наряжать.
Потом она положила ему на тарелку сахарное печенье с глазурью, дала пиво, и он перестал жаловаться. Меня чуть не стошнило при мысли о том, каково это сочетание на вкус.
В сочельник, после того как все члены нашей большой семьи собрали свои подарки, попрощались и ушли домой, я села у елки, чтобы открыть подарок Джонатана. Ко мне присоединилась мама.
– Мне кажется, я волнуюсь больше, чем ты, Анника.
Я испытывала скорее любопытство, чем волнение, потому что каждый вечер играла сама с собой в игру: перед сном я обязательно отыскивала новую догадку, что находится внутри коробки. Я записала их все в старую записную книжку, которую нашла у себя в комнате. Что, если там уйма крошечных белых ракушек с Таити? Или зеленое-презеленое стеклышко, выброшенное Атлантическим океаном? Моей любимой догадкой было, что он купил мне окаменелый цветок из темно-оранжевого янтаря.
Я сорвала оберточную бумагу, но это был не окаменевший цветок из янтаря, не ракушки и не морское стекло.
Это был флакон духов «Дюна» от «Кристиан Диор», и хотя Дженис взвизгнула, когда я рассказала ей об этом позже, бренд ничего для меня не значил, потому что я никогда не буду пользоваться духами. Их запах, когда он оседал на моей коже, ощущался как облако яда. Однажды в торговом центре, когда мне было двенадцать, какая-то женщина обрызгала меня духами, когда мы с мамой проходили мимо. Я истерически расплакалась, и как только мама вытащила меня из торгового центра и посадила в машину, я сорвала большую часть своей одежды. Дома я бросилась в душ и не выходила оттуда почти сорок пять минут.
– Какой красивый флакон, – сказала мама.
Он был светло-розовый с блестящей крышкой. Я провела пальцами по гладкому стеклу, но не открыла его и даже не брызнула немного в воздух, чтобы посмотреть, какой будет запах.
– Намерение – вот что главное, – сказала она. – Не забудь сказать Джонатану спасибо.
– Обязательно, – ответила я.
Хотя я никогда не воспользуюсь подарком, мне понравилась ленточка, которой он его обернул, и остаток вечера я рассеянно проводила пальцами по завиткам. Но мама была права. Флакон действительно был хорош, и духи заняли особое место на моем комоде, где они оставались, неоткупоренные, на протяжении всех зимних каникул.
22. Анника
Иллинойсский университет в Урбане-Шампейне
1991
Джонатан приехал на следующий день после Рождества. Мама провела утро на кухне, готовя уйму еды, хотя папа спрашивал, почему мы не можем просто доесть вчерашнее. Мне это казалось логичным планом, но мама утверждала, что это было бы неправильно, хотя холодильник уже был переполнен. Мы впятером сели за ранний обед, состоявший из жареного цыпленка и картофеля с чесноком.
– Команда готова к соревнованиям? – спросила мама.
– Думаю, да, – ответил Джонатан. – В этом году мы действительно сильны. Много хороших игроков, включая Аннику.
– Какая у тебя специальность, Джонатан? – спросил Уилл.
– Инвестиции.
– Я в восемьдесят пятом окончил Иллинойсский по специальности «бизнес». Получил степень магистра два года спустя. Вечерняя школа в Нью-Йоркском университете.
– Я надеюсь пойти тем же путем.
– Вот как? – Уилл хмуро посмотрел в мою сторону. – Почему ты мне этого не сказала, Анника?
– Ты никогда не спрашивал, – ответила я. – К тому же мы с тобой с прошлого лета не разговаривали.
– Может быть, я замолвлю за тебя словечко, когда начнешь искать работу, – сказал Уилл.
– Спасибо. Был бы тебе очень признателен.
– Как тебе цыпленок? – спросила мама.
– Очень вкусно, – ответил Джонатан.
– Ты превзошла саму себя, мама, – вставил Уилл.
Мы с отцом молчали. Мы ели маминого цыпленка тысячу раз, и она и так знала, что нам нравится.
Когда я помогала маме убирать со стола, Уилл подошел ко мне и сказал:
– Мне нравится этот парень. Тебе действительно стоит держаться за него.
– Я постараюсь его удержать, – пообещала я.
Я не знала точно, как это сделать, но Уилл на удивление был милым с Джонатаном, и последнее, чего бы мне хотелось, – это потерять единственного бойфренда, который у меня когда-либо был. Это обещание было бы легче сдержать, если бы я знала, как мне удалось его заполучить.
Когда я пошла наверх за вещами, Джонатан поднялся со мной.
– Спасибо за духи, – сказала я, указывая на их почетное место на комоде. – Это был очень милый подарок, и мне он очень нравится. – Слова выходили гладко, без единой запинки, потому что мама заставляла меня практиковаться в том, что я буду говорить Джонатану, пока не получится как надо.
Он улыбнулся.
– Не за что.
Я бросила в чемодан еще несколько вещей и застегнула молнию.