– И это все? – спросил Джонатан.
– Да.
– Тебе больше ничего не нужно?
– Нет. Это все.
Он взял мой чемодан и направился к двери.
Я последовала за ним, но по пути из спальни схватила золотую ленту, лежавшую рядом с духами на туалетном столике, и сунула ее в сумочку.
Джонатан жил в маленьком домике в стиле ранчо. Внутри было пустовато – по сравнению с просторным двухэтажным домом моих родителей, забитым безделушками, кошачьими игрушками и книгами. Его мать ждала нас, и после того как обняла Джонатана и поцеловала его в щеку, она повернулась ко мне и сказала:
– Ты, наверное, Кэтрин. А меня зовут Шерил.
– Мама, это Анника. Я, наверное, тысячу раз тебе говорил.
– О! Конечно, Анника. Извини. Не знаю, почему я так сказала.
– Все в порядке, – сказала я.
Шерил пожала мне руку.
– Приятно познакомиться. Джонатан все время говорит о тебе.
– Мам! – воскликнул Джонатан.
– Извини. – Его мать улыбнулась и подмигнула мне.
Я понятия не имела, что это значит, но улыбнулась в ответ. Его мама казалась милой, и почему-то рядом с ней мне сразу стало уютно. В ее поведении не было решительно ничего угрожающего. Иногда такое случалось, когда я знакомилась с новыми людьми. Может быть, дело было в каких-то вибрациях или определенной ауре, но какой бы ни была причина, я всегда чувствовала себя счастливой, повстречав таких людей.
– Когда ты уезжаешь? – спросила она.
– Минут через двадцать. Мне просто нужно забрать оставшиеся наверху вещи.
– Прости, что мама назвала тебя не тем именем, – сказал Джонатан, когда мы вошли в его спальню. – Кэтрин была моей школьной подругой. Может быть, она на секунду растерялась. У вас обеих светлые волосы.
– Все в порядке, – сказала я, потому что действительно не обиделась. У меня тоже была не слишком хорошая память на лица и имена.
Комната Джонатана была очень похожа на мою, хотя и не так загромождена.
У него было много школьных сувениров, в основном кубки с соревнований по плаванию и фотографии команды. Стопка учебников лежала на полу рядом с комодом, а на стене висел плакат Уокиганской средней школы с изображением бульдога. Я почувствовала себя археологом, раскапывающим реликвии места, где я никогда не бывала. Мне это показалось захватывающим.
– У тебя столько всего осталось со школы.
– Ну, в общем, да. Разве не со всеми так бывает?
– Нет, я училась дома.
– Что, всегда?
– Я ходила в обычную школу, пока родители не забрали меня оттуда в середине седьмого класса.
– Тебя забрали? Почему?
– Мама сказала, так мне будет безопаснее.
Я села на кровать, и Джонатан сел рядом со мной.
– Что она имела в виду? – спросил он.
Я не желала говорить о том дне с кем-либо, кроме родителей и психолога, к которому меня поспешно отправила администрация школы, который сказал, что, возможно, я заблокировала воспоминания. Но это было совсем не так. Я помню тот день, когда Мэри и еще три девочки пришли за мной, как будто это было вчера. Я рассказала Джонатану, как они пинали и били меня, разбили в кровь нос и дергали за волосы. Как они втолкнули меня в раздевалку с одной кабинкой, выключили свет и подперли дверную ручку снаружи стулом, чтобы я не могла выйти. Я плакала и кричала так сильно и долго, что к тому времени, когда учитель нашел меня с распухшей губой и почти заплывшим глазом, я так охрипла, что не могла произнести ни звука.
– Анника, – тихонько произнес Джонатан.
– Дженис – единственный человек, которому я когда-либо об этом рассказывала. Но я рада, что сказала тебе.
Рассказать ему показалось правильным, как и когда я рассказала ему о Джейке. Это было словно вытащить на свет темную и пыльную тайну, и мне нравилось то, как я почувствовала себя после. Освободившейся. Более легкой. В то время я этого не понимала, но много лет спустя осознала, что делиться с Джонатаном тем, что со мной случилось, было одним из способов укрепить нашу с ним связь.
Он крепко меня обнял.
– Я не знаю, что сказать.
Это меня удивило, потому что Джонатан никогда не терял дар речи.
– Все в порядке.
Ему, должно быть, понадобилась минута отдышаться или что-то в этом роде, потому что он сжал меня еще крепче. Когда Джонатан наконец отпустил меня, он немного отстранился и всмотрелся в мое лицо, нежно провел большим пальцем по моей брови и губам, как будто нуждался в доказательстве того, что я достаточно исцелилась.
– Это было очень давно, – сказала я.
Он посмотрел мне в глаза и кивнул. Я отвернулась, и мой взгляд привлек золотой тюбик губной помады на его тумбочке. Указав на него, я спросила:
– Что это?
– Это не принадлежит другой девушке. – Он ответил быстро, хотя такая догадка не приходила мне в голову, пока он сам не сказал: – Продавщица, наверное, бросила помаду в сумку, когда я покупал тебе духи. Я не заметил, пока не пошел заворачивать твой подарок. Не знал, что с ней делать, поэтому принес домой.
Я взяла губную помаду и сняла колпачок, мгновенно очарованная ярко-красным цветом и особенно формой, изогнутой, гладкой и безупречной, как новенький карандаш.
– Тебе нравится? – спросил он, и я кивнула.
– Ты оставила духи дома.
Я опустила глаза, смущенная тем, что не догадалась взять духи с собой после того, как сказала ему, как они мне понравились.
– Большинство запахов для меня слишком сильные.
– Надо было вместо них подарить тебе помаду. А я и не знал. А теперь знаю. – Джонатан указал на дверь. – Ванная комната через коридор. Иди попробуй.
Я вошла в ванную и посмотрелась в зеркало. Я на-деялась, что помада будет не такой, как ненавистный мне липкий блеск. Я должна сначала покрасить губы или же обвести контур? Это была область знаний Дженис, а не моя, и я чувствовала бы себя глупо, если бы мне пришлось признаться Джонатану, что я не знаю, как это делается. Я снова надела колпачок и положила помаду на полочку. Может быть, я подожду, пока вернусь в колледж, и попрошу Дженис дать мне урок. Лицо Джонатана появилось в зеркале рядом с моим, и я обернулась.
– Так ты не собираешься попробовать?
– Я никогда раньше не пользовалась губной помадой.
– И я тоже.
Должно быть, вид у меня стал смущенный, потому что он рассмеялся.
– Это была шутка, Анника.
– О!
– Садись сюда, – сказал он, похлопав по стойке.
Я взгромоздилась на нее, а Джонатан встал между моих ног.
– Держу пари, это как книжка-раскраска.
Заостренным концом Джонатан провел по линии моих губ с точностью хирурга. Затем он короткими движениями провел по самим губам. Я сомкнула их и разомкнула, наслаждаясь слабым чмокающим звуком, который получился, и широко улыбнулась.
– Взгляни на себя, – предложил он.
Я оглянулась через плечо, с изумлением уставилась на девушку в зеркале.
– Ух ты! – сказала я.
Яркий цвет подчеркивал черты моего лица и заставил задуматься, а вдруг толика туши уравновесит эффект и улучшит его еще больше. Дженис будет в восторге, когда я спрошу ее.
Я обернулась, и Джонатан взял меня за подбородок, повернул мое лицо вправо, а затем медленно влево, изучая мои губы.
– Мне нравится.
Он посмотрел мне в глаза, когда сказал это, и как раз в тот момент, когда я уже не могла больше выдержать его пристальный взгляд, Джонатан закрыл их и прижался лбом к моему. Может быть, то, что я испытывала в тот момент, другие люди тоже чувствовали, когда долго смотрели в глаза друг другу. Когда Джонатан и я были соединены лбами, я могла с этим справиться и знала, каково это – испытывать глубокую привязанность к кому-то.
Годы спустя, во время терапии, когда Тина помогла мне понять, что он сделал это специально, я испытала глубочайшую печаль, что его потеряла. В тот момент я скучала по нему больше, чем когда-либо. Возможность увидеть его снова казалась мне крайне маловероятной. Но в тот день в его ванной комнате, в доме его матери в Уокигане, я знала, что Дженис была права, когда говорила, что я влюбляюсь в Джонатана. Пусть даже я сама еще не могла до конца осознать это.
– Я не позволю никому причинить тебе боль, как это сделали те девочки, – сказал он.
– Хорошо, – ответила я, потому что ни на минуту не сомневалась, что он говорит правду.
Джонатан поцелуями стер с меня помаду.
Джонатан хотел уехать в четыре часа, чтобы мы успели зарегистрироваться в отеле и попасть на напутственную речь для команды в номере Эрика.
– Мам, почему твоя машина стоит на подъездной дорожке, а не в гараже? На улице мороз, и сегодня ночью должен пойти снег. Дай мне свои ключи, я ее отгоню.
– Кажется, я их куда-то положила.
– Ну так просто дай мне запасные.
– Это и был запасной комплект. Свои я потеряла месяц назад. Я думала, они рано или поздно найдутся.
– Когда ты их в последний раз видела?
– Я вчера ездила в магазин, а когда вернулась домой, мне показалось, что я положила их в маленькую керамическую чашу на стойке. В ту, которую сестра привезла мне из Парижа.
Джонатан ушел на кухню и вернулся со связкой ключей.
– Верно, мама, они действительно были в чаше.
Она рассмеялась и покачала головой.
– О боже ты мой! Похоже, праздники меня в этом году доконали. Спасибо, дорогой. – Она поцеловала Джонатана в щеку и забрала у него ключи. – Сейчас же положу их назад в чашу. До сих пор не могу найти другую связку, – сказала она, выходя из комнаты.
Когда мы уезжали, мама Джонатана стояла на подъездной дорожке и махала нам вслед. Я с энтузиазмом помахала в ответ.
– Это было странно, – сказал Джонатан. – Моя мама никогда ничего не теряет.
– А я все теряю, – сказала я. – Может быть, поэтому мне так понравилась твоя мама.
Он на секунду оторвал взгляд от дороги и улыбнулся мне.
– Она тебе понравилась?
– Да. Твоя мама была очень мила со мной.
– Она мне сказала, что ты ей тоже нравишься. Правда, снова назвала тебя Кэтрин, но какого черта? Главное, что ты ей нравишься.