– Никаких игр, никакого дерьма. Держу пари, это приятно. И ты был прав. Она очень красива.
– И душой тоже. Даже с ее прямотой. Я не могу себе представить, чтобы Анника сказала о ком-нибудь хотя бы одно недоброе слово. Она слишком часто становилась жертвой издевательств и оскорблений, чтобы намеренно кого-то задеть или обидеть.
– Значит, надо полагать, она сама хотела что-то возродить.
– Мы оба хотели.
Я никогда не скажу Нейту или Аннике, как близок был к тому, чтобы захлопнуть дверь перед этим вторым шансом. Теперь это не имеет значения.
Шерри и Анника возвращаются из дамской комнаты. Шерри делает большой глоток вина, и Анника, последовав ее примеру, чуть не захлебывается.
– Потрясающее вино, именно то, что нужно после такого дня, как был у меня, – говорит Шерри.
– И мне тоже, – вздыхает Анника.
– Больше всего я люблю шардоне, но иногда предпочитаю хороший бодрящий совиньон блан. А бывают времена, когда ничего, кроме гигантского бокала каберне, не спасает, – продолжает Шерри. – А как насчет тебя? У тебя есть любимые?
– Мне, в общем-то, без разницы. В колледже я любила фруктовое вино, но его больше никто не заказывает.
Я замираю, не донеся бокал до рта, в ожидании ответа Шерри.
– Да! Те еще воспоминания! Я когда-то любила арбузное.
– А я вишневое. От него губы становятся красные, – говорит Анника.
– Но они такие сладкие. Теперь мне его ни за что не проглотить.
– А ты права, – говорит Анника пару секунд спустя, вздрагивая, как будто тоже не может себе такого представить.
Она сейчас такая очаровательная. Кроме того, я почти уверен, что она выпила бы вишневое вино не задумываясь, если бы я поставил его перед ней.
Они с Шерри допивают вино, и когда официантка спрашивает, нужно ли повторить, обе говорят «да».
– Значит, ты любишь книги, если работаешь в библиотеке, – говорит Шерри.
– Я люблю книги больше, чем большинство людей, – говорит Анника.
Нейт и Шерри сдерживают вежливый смех, но в их реакции нет ничего покровительственного. Очень приятно быть с женщиной, которая знает, чего хочет. Были времена, когда поведение Лиз было таким же хамелеонским по своей природе, как и поведение Анники, но в случае моей бывшей жены это было не столько попыткой приспособиться, сколько манипулированием конкурентами или оппонентами. С моей стороны нечестно извинять одну, осуждая другую, но я все равно это делаю.
Наш ужин проходит без происшествий. Когда мы заканчиваем основные блюда, никто не соглашается на предложенный официанткой десерт, поэтому Нейт заказывает напитки по третьему кругу. Анника еще не закончила второй бокал. Щеки у нее пылают, и она откидывается на спинку стула, забыв про обычную свою позу с прямой спиной, какую принимает в социальных ситуациях. Нейт, Шерри и я, вероятно, чуть навеселе, но, учитывая габариты Анники и то, как плохо она переносит алкоголь, она, пожалуй, ближе всех к настоящему опьянению. Я никогда не видел, чтобы она столько пила, и, допив второй бокал, Анника с опаской смотрит на третий.
– Ничего страшного, если ты не хочешь пить, – говорю я Аннике, кивая на ее бокал.
– А я и не хочу.
То, как решительно она это произносит, напоминает мне, что я не должен автоматически предполагать, что она нуждается в моей помощи.
Может, Анника и не хотела больше пить вино, но то, что она уже выпила, все еще сказывается. Я задаю Шерри несколько вопросов о ее работе, и девушка упоминает грант, на который надеется получить одобрение.
– Но убедить босса нелегко, тут уйма проблем.
– Никогда не позволяй сказать тебе «нет» тому, у кого нет власти сказать «да», – внезапно произносит Анника.
Теоретически это так, но в данном случае я почти уверен, что у босса Шерри есть власть сказать и то и другое.
– Что это было? – спрашивает Шерри. Ее голос звучит неуверенно, как будто она не вполне понимает, какой оборот принимает разговор.
– Афоризм Элеоноры Рузвельт, – говорит Анника. – Знаешь их?
– Знаю несколько, – откликается Шерри.
– Моя лучшая подруга подарила мне целую книгу с ними. «Делай каждый день что-нибудь такое, что тебя пугает», вот что помогло мне дожить до тридцати. «Делай то, что считаешь правильным, потому что тебя будут критиковать в любом случае».
До этой минуты Анника так хорошо справлялась, и все могло бы сойти незамеченным, если бы она поделилась только одной или двумя цитатами. Но как только Анника заводится на тему, которая ее интересует, ей трудно остановиться. Она одним за другим выстреливает афоризмами, щеки у нее порозовели от вина и энтузиазма. Анника сопровождает свои слова жестами и с каждой секундой жестикулирует все отчаяннее. Шерри и Нейт ведут себя так же вежливо, как и во время ужина, но Анника вдруг резко замолкает, и румянец возбуждения сменяется краской смущения, когда она понимает, что потеряла бдительность и полностью вышла за рамки сценария.
Никто не знает, что сказать, в том числе и я сам.
Пока я пытаюсь решить, как лучше поступить, Шерри наклоняется к Аннике и сжимает ее руку.
– Все в порядке, у меня есть племянник, который во многом как ты.
Возможно, впервые в жизни на наших с Анникой лицах отражается равный шок. Ее гнев скоро уступает место мучительному смущению, и она вскакивает из-за стола и выбегает из зала.
– Извини, мне очень жаль, – говорит Шерри. – Наверное, мне тоже не следовало пить этот последний бокал. Я сболтнула, не подумав.
– Все в порядке. Просто она редко об этом говорит.
Даже со мной.
– Дай мне знать, сколько с меня, – говорю я Нейту. – Я рассчитаюсь с тобой завтра. Было приятно познакомиться, Шерри.
Я отодвигаю стул, хватаю сумочку Анники и выхожу за ней следом. Она все еще снаружи на тротуаре, переминается с ноги на ногу и чуть подпрыгивает. Я не пытаюсь ее успокоить. Мне хочется утешить ее и вытереть слезы, которые катятся по ее щекам, но вместо этого я ловлю такси и, когда оно подъезжает, заталкиваю Аннику внутрь, сажусь сам и диктую водителю ее адрес.
28. Джонатан
Чикаго
Август 2001 года
К тому времени, когда такси подъезжает к дому Анники, ее слезы утихают, она делает несколько глубоких медленных вдохов. Мы заходим в квартиру, она садится на диван и сворачивается клубком. Анника не смотрит на меня. Я сажусь рядом с ней и жду. Проходит целых пять минут, прежде чем она решается заговорить:
– Я хотела только показать тебе, что я изменилась. Что я уже не тот человек, каким была в колледже. – Тон у нее такой, словно она признает свое поражение.
– Ну знаешь что? Ты не так уж сильно изменилась. Ты все та же девушка, в которую я влюбился, когда мне было двадцать два года. И вот тебе еще кое-что: мне нравится эта девушка и всегда нравилась, и я никогда не говорил, что хочу, чтобы она изменилась.
Анника с любопытством поворачивает ко мне голову.
– Шерри не следовало говорить такое, – продолжаю я. – Это было невероятно бестактно с ее стороны. Неужели ты правда думала, что я не знаю?
Лицо у нее становится совсем печальное. Вот дерьмо! Она действительно так думала.
– Я так стараюсь быть как все. Я часами изучаю, как полагается себя вести. – Она изображает пальцами кавычки вокруг последних трех слов. – И я вечно делаю что-нибудь не то! Знаешь, каково это? Это самое неприятное, что есть на свете.
– Я даже представить себе не могу, каково это, – признаюсь я.
– Словно бы у всех и каждого вокруг есть экземпляр сценария жизни, но тебе такого экземпляра не дали, так что приходится пробиваться вслепую, наугад и надеяться, что получится. Но по большей части все равно ошибаешься.
– Моя бывшая сама сценарии могла бы писать. Она была экспертом по части менеджмента ситуаций, как в бизнесе, так и просто в общении. А если речь заходила о сочетании того и другого, так тем лучше, потому что в этих играх она была прямо-таки суперзвездой и не позволила бы кому-то себя затмить, даже своему мужу.
Особенно своему мужу.
– Но знаешь, что еще? Лиз проехала бы мимо раненого животного на обочине шоссе, если бы остановка хотя бы отдаленно помешала ее планам. Хотя нет, она бы ни за что не остановилась, даже будь у нее все время на свете.
– Неправда!
Теперь Анника плачет. Из-за моей бесчувственной аналогии она сейчас может думать только об этих гипотетически сбитых животных.
– Я просто хочу сказать, что то, как человек ориентируется в мире, не может быть важнее того, кто он как личность.
– Как ты можешь хотеть быть с кем-то вроде меня? Как ты смог влюбиться в ту, кто ведет себя так, как я?
– Это было проще, чем ты думаешь.
Она усмехается, как будто мне не верит.
Анника поделилась со мной многими горькими истинами. Возможно, пришло время и мне кое в чем признаться.
– Кое-что в твоем обществе всегда заставляло меня чувствовать себя лучше.
– Потому что ты, по крайней мере, не такой, как я?
– Нет, но, когда мы встретились, я был очень не уверен в себе. Я решил, что с тобой у меня хотя бы будет шанс.
Она выглядит потрясенной, а я, выдохнув, запускаю руки в волосы.
– Но очень скоро я понял, что сильно переоценил свои шансы и что мне придется немало потрудиться, чтобы тебя завоевать, потому что в тебе нет ничего легкого. Поэтому, когда ты подпустила меня к себе, все стало особенным. Я смотрел, как ты выбираешься из своей скорлупы, и узнал о тебе так много хорошего, в том числе и то, как ты меня страстно любишь. Я никогда не сомневался в твоей преданности, даже когда хотел, чтобы ты показала людям, что на самом деле чувствуешь ко мне. Я знал, что никогда не причиню тебе вреда.
Она снова отворачивается.
– А что, если где-то есть другая женщина, нечто среднее между мной и Лиз?
Ее вопрос больно меня задевает, потому что я сам думал об этом. Неприятно в таком признаваться, но она права.
– Может, и есть. Но нет никакой гарантии, что я найду ее, и уж точно нет никакой гарантии, что она тоже в меня влюбится.