Сумико рассказала о посещении дамы в красной шляпке.
— Надо сходить к доктору Аримицу, — сказала Яэко. — А к этой женщине не надо ходить.
— А если доктор скажет, что у меня кровь неиспорченная, я могу продать ее?
— В лечебнице Аримицу, наверно, тоже покупают, но дают очень мало. Недавно один знакомый Кантяна продал кровь, и ему дали по триста иен за один го… за чашку крови.
— А сколько дадут эти, которые приезжали к нам?
— Они объявили, что будут платить только тем, кто сдаст пинту крови, по–нашему, три го. Будут платить по–разному, смотря какая кровь. За самую хорошую будут давать за каждый го четыреста иен.
— Четыреста? — Сумико широко раскрыла глаза. — А вдруг у меня неиспорченная кровь? Заработаю много…
— Сумитян надо не продавать кровь, а, наоборот, покупать.
Яэко подошла к плетню, посмотрела по сторонам и, подсев вплотную к Сумико, прошептала:
— В тот раз, когда мы шли домой, мы видели на мостике Кантяна и других… Сумитян никому не говорила об этом?
— Не говорила. А что?
— Скоро выборы в парламент, и полиция сейчас вовсю охотится на красных. По домам ходят переодетые полицейские и собирают сведения… Держи язык за зубами. Поняла?
— А Такеда Юкио, которого арестовали в день киданья гороха, тоже красный?
— Всех, кто борется против войны, считают красными.
— И против пикадона?
Яэко кивнула головой.
— И против пикадона и против иностранных военных баз.
Яэко оглянулась в сторону плетня:
— Пойдем к учителю Акаги. Я говорила уже о Сумитян.
— Дядя не пустит, — Сумико показала на сандалии и лапти, висевшие на гвоздике. — Не разрешает мне брать без спросу. Боится, что я буду ходить на собрания…
Яэко покосилась на сандалии и лапти.
— Сумитян тоже боится пойти на собрание?
— Босиком… как–то неудобно, — пробормотала Сумико.
— Сделаем так… Сумитян скажет дяде, что идет к врачу вместе со мной. Со мной пустит?
Подумав немного, Сумико стала вытаскивать из вязанки стебли камыша и осоки.
— Сплету для дяди дождевую накидку, тогда пустит. Мать Инэтян научила меня. Нижняя часть получается, а вот тут трудно, на плечах топорщится.
— А ты выбирай стебли подлиннее и потоньше, чтобы свешивались. И лучше всего стебли пушицы. Тогда не будут торчать вбок. Попробуй сделать. Я зайду за Сумитян, и вместе попросим дядю, чтобы отпустил. А на обратном пути из города Сумитян придет прямо ко мне, и мы пойдем к учителю.
— А если доктор скажет, что у меня хорошая кровь, я продам, — сказала Сумико. — Один го четыреста иен… Куплю что–нибудь… куплю сандалии и спрячу их.
— Четыреста иен за целую чашку крови — это очень дешево. Не смей продавать! Значит, я зайду.
Яэко подошла к плетню и, увидев, что кто–то идет, приложила ладонь ко рту, открыла калитку и быстро ушла.
Накидка получилась не совсем такая, какую хотела Сумико. Упрямо топорщилась на правом боку, а на спине пришлось положить еще один ряд стебельков, чтобы не пропускала воду, и поэтому образовался горб. Но Яэко и выглянувшая из–за плетня Инэко стали так шумно восхищаться, что дядя, наконец, одобрительно хмыкнул и выдал сандалии Сумико: разрешил ей пойти в город вместе с Яэко.
Девушки вышли рано утром, солнце еще не успело показаться над горами за рекой. На полях стоял туман. Перед домом Кухэя играли дети. Они подходили по очереди к сынишке Кухэя, сидевшему на рогожке с бумажной маской на лице. Он осматривал всех по очереди — постукивал по груди «и голове, щупал руки и выкрикивал:
— Не годишься, у тебя чахотка! Ты тоже не подходишь, ячмень на глазу! Тоже скоро помрешь! А у тебя… ну–ка, покажи язык!
Девочка с ребенком за спиной, высунув язык, промычала, затем по требованию «доктора» подпрыгнула несколько раз и была признака годной. Она подошла к девочке с бумажным колпаком на голове. Та кольнула ее палочкой в палец, потом в сгиб локтя, подставила обломок черепицы и произнесла протяжно в нос:
— Прове–ерим вашу кро–овь и тогда ку–пим. Возьмите квитанцию.
Девочка с ребенком, получив сосновую шишку, отвесила поклон:
— Спасибо. И у моего ребенка тоже возьмите, пожалуйста.
Дети играли с таким серьезным видом, что Сумико не могла удержаться от улыбки. Яэко покачала головой, но тоже улыбнулась, и они молча прошли мимо. На середине вспаханного поля на шесте с перекладиной торчало пугало в продырявленной соломенной шляпе–зонте и в камышовой накидке. К перекладине, изображавшей вытянутые руки, был привязан лук со стрелой. Стебельки на накидке торчали дыбом.
Девушки переглянулись и прыснули.
— Вылитый дядя Сумитян, — заметила Яэко.
Дойдя до бугра, на котором впритык стояли могильные столбики, Яэко простилась с подругой, сказала, что будет ждать ее и чтобы она после лечебницы сразу же шла обратно. И ни в коем случае не продавала бы кровь.
Сумико пошла вниз по проселочной дороге. Впереди в том месте, где от дороги отделялась тропинка, идущая к рыбацкому поселку, на краю дороги сидел человек в черной фуфайке и штанах с обмотками. Сумико перешла на другую сторону. Проходя мимо мужчины, она мельком взглянула на него и, отвернув лицо, прибавила шагу. Рюкити старательно счищал что–то с обмоток.
Подходя к мостику, она услышала шаги сзади.
— В прошлый раз доставил вам хлопот с бумажкой, — сказал Рюкити. — Спасибо, что переслали.
Она кивнула головой не оглядываясь. Он шел за ней, отстав на несколько шагов. Выйдя на шоссе у круглой скалы, она остановилась и поправила узелок с едой, привязанный к пояску на шароварах. Потом накинула утиральник на голову. Рюкити тоже остановился. Вдруг он подскочил к ней и толкнул локтем:
— Стань за дерево.
Со стороны полигона шли машины. Сумико спряталась за дерево. В передней машине с желтой полосой на кузове ехали американские жандармы в голубоватых шлемах и с нарукавными повязками; в остальных машинах — офицеры и солдаты с большими ящиками и шестами. Машины, выехав на шоссе, помчались в сторону города.
Откуда–то донеслось легкое стрекотанье. Над лесом, недалеко от ограды полигона, появился геликоптер с гондолой, похожей на банан, и низко пролетел над квадратиками полей, потом повернул к морю и скрылся за Черепашьей сопкой.
Справа по склону горы тянулся лес. Вдоль дороги стояли красные сосны и грабы, выше шла бледнорозовая полоса расцветших вишневых деревьев. Слева за высокими столбами с колючей проволокой виднелись круглые и продолговатые белые домики с окошками, напоминающими бойницы. Над ними возвышались две вышки, между ними флагшток, на котором развевался звездно–полосатый флаг.
Рюкити пошел рядом с Сумико, напевая песенку со странным мотивом:
Токио буги–вуги,
Ридзуму уки–уки,
Кокоро дзуки–дзуки,
Ваку–ваку…
— Это по радио передавали из Токио, — пояснил он. — Под аме подделываются. Дурацкая песня!
— Дурацкая, — согласилась Сумико.
Он сорвал веточку граба с зеленовато–желтыми цветочками и стал размахивать ею. Вдруг из–за поворота дороги выскочил мотоцикл. Рюкити толкнул Сумико плечом. От неожиданного толчка она пошатнулась и, споткнувшись о камень, упала на траву. С ее ноги соскочила сандалия и покатилась вниз в кусты. Рюкити бросился за сандалией. Мотоцикл остановился. Перед Сумико стоял молодой японец в синем берете, в желтой кожаной куртке и темнокрасных штанах. Он улыбался, прищурив маленькие, широко расставленные глаза. У него были короткие руки — еле доставали до карманов брюк.
— Не ушиблись? — вежливо спросил он. — Испугал вас, простите.
Он поднес два пальца ко лбу и, сев на мотоцикл, покатил дальше. Сумико проводила его взглядом.
— Наверно, вернулся из–за границы.
Это нисей, американский японец, — сказал Рюкити, бросив сандалию к ногам Сумико. — Родился там и тамошний подданный. Этот, наверно, тоже работает у них на базе. Вырядился, как попугай.
— Буги–вуги, — сказала Сумико.
Они рассмеялись. Рюкити пошел впереди. Они долго шли молча, потом Рюкити стал рассказывать о том, как недавно вместе с Кандзи они возвращались из города поздно ночью и чуть не словили живьем лисенка.
— Вы тоже красный, как Кантян? — спросила Сумико.
— Куда мне до Кандзи! — Рюкити махнул рукой. — Кандзи сразу же после войны вступил в партию. Он тогда работал на железной дороге. Потом его вычистили как красного. Затем учился на курсах при префектурном комитете партии. Толковый парень.
— А Кантян и Яэтян очень дружат, — тихо сказала Сумико. — Кантян — хороший человек.
— Хотят быть вместе, но отец Яэтян не разрешает. — Рюкити покачал головой. — Яэтян вообще молодец, но дома… трусиха. Не смеет перечить отцу.
Вдали на косогоре виднелись бараки, окруженные колючей проволокой. На бараках еще сохранились маскировочные узоры — черные, коричневые и зеленые пятна и полосы. Между бараками ютились лачужки, сколоченные из обгоревших жестяных вывесок, кусков фанеры и досок. Мимо лачужек ехали два грузовика, разукрашенные флагами и цветами. Они спускались по дороге, соединявшейся с шоссе. В первой машине ехали люди с мегафонами, с белыми лентами через плечо, во второй — женщины в пестрых кимоно.
— Послезавтра выборы, — сказал Рюкити. — Агитируют за кандидата. Даже гейш мобилизовали.
— Вы тоже пойдете голосовать?
— Куда там!.. — Рюкити усмехнулся. — Из нашей артели никто не попал в списки избирателей. В дере–венской управе нам заявили, что мы не имеем постоянного местожительства и поэтому не включены в списки. Жульничают вовсю. Догадались, что мы будем голосовать за кандидатов коммунистической партии или за левых социалистов. Делают все, чтобы прошел Югэ. И Сакума тоже старается изо всех сил поддержать Югэ, потому что тот поддержит его на следующих выборах в городской муниципалитет. Барсуки из одной норы!.. А Югэ, конечно, пройдет. Его старшая сестра замужем за директором одной фирмы в Осака, которая выполняет военные заказы. Эти денежные тузы вертят всеми делами по указке иностранцев.