Рюкити фыркнул и хлопнул себя по заду:
— Наплевать на разрешение аме! Японские врачи будут лечить тебя без разрешения. Не все такие, как этот Аримицу.
Они пошли на площадь на окраине города. Рюкити подошел к грузовику и, поговорив с шофером, подозвал Сумико. В машине уже стояло несколько человек.
— Эта машина повезет рабочих на дамбу, — сказал Рюкити, подсаживая Сумико в грузовик, — а мы слезем у круглой скалы.
Грузовик стоял у телеграфного столба, на котором висело объявление, написанное тушью: «Послезавтра, в воскресенье, в 4 часа пополудни, в помещении Дома культуры демократической молодежи будут показаны диапозитивный фильм «Спортивный праздник Демократического союза молодежи» и кукольное представление «Плутни господ Югэ и Сакума» — пьеса Кацу Гэнго. Вход бесплатный».
Шофер дал несколько протяжных гудков. Из барака с вывеской «Закусочная» выбежало несколько рабочих с узелками. Они влезли в машину. Последним влез худощавый парень в кепке, с синяком на скуле. Его окликнул маленький старичок в помятой шляпе и с шарфом на шее. Они уселись впереди у кабинки шофера и зашептали. Увидев Рюкити, парень с синяком подозвал его и бросил взгляд на Сумико. У него были очень сердитые глаза.
Когда машина, обогнув опушку леса, выехала на прямую дорогу, старичок вдруг застучал кулаком по крыше шоферской кабинки. Машина замедлила ход. Впереди, в том месте, где от шоссе ответвлялась дорога на базу, стояли американские военные.
— Слушай, Цумото, — сказал старичок парню с сердитыми глазами. — Стоят с тарелками… будут обыскивать.
— Не имеют права устраивать проверки, — сказал Цумото. — Проскочим мимо.
Старичок покачал головой:
— Для них закон не писан. Прикажут остановиться, и все.
Рюкити похлопал себя по животу:
— У меня только бумажки. Ничего.
— Лучше не рисковать, — сказал старичок и подтолкнул Цумото к борту машины. — Сойди и пробирайся через Куротани.
Рюкити вытащил из–под фуфайки маленький сверток и передал Цумото. Тот спрыгнул с машины прямо в кусты на краю дороги. У развилки машину остановили. Жандарм, подойдя к машине, показал жестом, чтобы все вылезли. Щеголеватый нисей в военной форме махнул рукой в желтой перчатке и скомандовал по–японски:
— Выстроиться в ряд! Проверка.
Два солдата, держа наперевес длинные шесты с металлическими дисками на конце, стали тыкать всех по очереди в грудь и в живот. Проведя диском по брюкам рабочего, стоявшего рядом с Сумико, солдат крикнул что–то. Рабочий вытащил из кармана трубку с металлическим чубуком и табачницу. Жандарм осмотрел трубку и табачницу и вернул рабочему. Затем солдат провел кружком по животу и спине Сумико и сказал что–то. Жандарм и нисей засмеялись.
У старичка нащупали карманные часы и металлический футляр для очков, а у шофера связку ключей. Жандарм не стал даже осматривать это добро. Он заглянул в кабинку шофера и кивнул.
— Можете ехать, — сказал нисей и поднес палец к козырьку.
Машина тронулась.
— Давно начали это? — спросил один из рабочих у Рюкити.
— Недавно. Это ручные радары, проверяют, есть ли оружие. Если есть что–нибудь металлическое, то на тарелке появляются темные точки.
Старичок сдвинул шляпу на затылок и, взглянув на Сумико, прищурил глаз:
— Им надо изобрести такую штуку, чтобы проверять, что у нас в голове. Тогда все тарелки у них начнут взрываться.
Все засмеялись. Сумико слезла у статуи Дзидзо и поклонилась веселому старичку.
— Иди прямо к Яэтян, — оказал Рюкити. — А потом приходи туда.
Сумико кивнула головой. Машина поехала дальше — к Старому поселку.
Собрание оказалось совсем не таким, как думала Сумико.
После того как забрали молодежную группу в Старом поселке, стали болтать всякие вещи. Говорили, что члены группы собирались для того, чтобы изготовлять «лимонадные бомбы» — бутылки, наполненные зажигательной жидкостью, «слепители» — мешочки с золой для швырянья полицейским в глаза и так называемые «панку» — доски с торчащими гвоздями, бросаемые под колеса полицейских машин. Говорили, что на этих собраниях читали какие–то секретные книжки и принимали по радио шифрованные сообщения из–за границы, а затем все давали друг другу клятву хранить все в тайне, что бы ни случилось. А старушка, работавшая в усадьбе Сакума, уверяла, что в вожака этой молодежной группы вселился нинко — оборотень, похожий на хорька, только с крысиным хвостом и четырьмя ушами. Словом, ходили всякие слухи, один другого страшнее.
Уже было совсем темно, когда Сумико и Яэко шли к дому учителя. Яэко покосилась на Сумико, пощипывавшую себе шею, и усмехнулась:
— Сумитян, наверно, боится. Я звала Харутян, но она сказала, что ей страшно, и не пошла.
— Я не боюсь… но не знаю, что там будут делать…
— Сегодня на собрании… — прошипела Яэко в ухо подруге, — только не пугайся… будет Кацу Гэнго… Тот самый.
Сумико молча втянула голову в плечи.
В крохотной передней дома учителя на земляном полу лежали в беспорядке сандалии, ботинки, соломенные лапти и матерчатые носки с резиновой подошвой.
— Пришли одни только мужчины… — пробормотала Сумико. — Неудобно итти.
— Тогда иди домой, — сказала Яэко. — Трусиха!
Она сняла сандалии и, положив их в углу передней, около велосипедов, поднялась в дом. Сумико показала ей вслед кончик языка и тоже сняла сандалии. Они прошли в каморку рядом с кухней и сели у порога комнаты, где происходило собрание. За столиком, около ниши, под висячей керосиновой лампой сидели учитель Акаги и маленький старичок, совсем лысый, с шарфом на шее — тот самый, который ехал в грузовике. Учитель, бледный, с впалыми щеками, небритый, сидел, устало подперев голову руками. Собравшиеся сгрудились так плотно, что не было видно даже цыновки. Разместились даже на веранде, выходящей во внутренний дворик. Кандзи восседал, скрестив ноги, за учителем, а за его спиной торчала лохматая голова Рюкити. Рядом с Кандзи сидел, обхватив руками колени, парень с сердитыми глазами — Цумото. Среди собравшихся было несколько парней и девушек из Старого и Восточного поселков, остальные, очевидно, пришли с дамбы и с окрестных гор. Были гости и из города: румяный большеглазый студент и пухленькая некрасивая девица в больших роговых очках и в европейском платье. Во рту она держала длинный тонкий мундштук с сигаретой.
Собравшиеся передавали друг другу какие–то тоненькие книжечки. Такие же книжечки лежали на столике перед учителем. Он повернул голову к студенту и показал на книжечки, разложенные на столике:
— Вот в этих журнальчиках уже забили тревогу. А вы только раскачиваетесь.
Студент засмеялся и провел рукой по затылку:
— Мы знали, что нам попадет от дедушки… Немножко опоздали, но сейчас наверстываем. Уже провели беседы в Доме культуры и у цементников. Вот… — он кивнул в сторону пухленькой девицы в очках, — Марико–сан уже выступала у телеграфисток.
— Пошлем скоро культбригады, — сказал Цумото.
— Читать лекции в деревнях? — Учитель покачал головой. — Смотрите, разъяснительная кампания должна быть очень доходчивой. А то пошлете опять студентов, и те начнут по три часа шпарить: стабилизация–пауперизация, инфляция–дефляция…
Старичок закивал головой:
— Вот–вот. И до конца лекции высидят только два–три самых крепких старика, и то только для того, чтобы им написали заявления насчет снижения налогов.
— Дедушка, мы попросим Кацу Гэнго, — сказал Цумото и улыбнулся, показав большие белые зубы. — Пусть состряпает книжечки с рисунками и стишками.
— Или пьесу для бумажного театра, — добавила пухленькая Марико.
Старичок, которого звали дедушкой, промычал и, повернувшись к Марико, заговорил с ней вполголоса. Студент вытащил записную книжечку из кармана и стал расспрашивать Хэйскэ — младшего сына старика Хэйдзо. Угрюмый Хэйскэ, медленно ворочая языком, рассказал о том, как в прошлом году Сакума объявил, что будет давать воду только своим арендаторам, и законопатил все остальные бамбуковые трубы. Крестьяне, лишившиеся воды, с большим трудом, при посредничестве старосты, упросили Сакума открыть трубы и согласились впредь платить почти вдвое за пользование водой.
— А почему не говоришь о том, как ты сам конопатил трубы? — раздался громкий голос Кандзи. — Почему о себе молчишь? Расскажи, как ты ночью…
Румяный студент подавил улыбку и остановил его движением руки:
— Ну, ладно, нечего вспоминать…
— Я тогда не по своей воле… — пробурчал Хэйскэ. — Отец приказал. Теперь не буду…
Все засмеялись. Кандзи захохотал громче всех, хлопая Хэйскэ по спине. Яэко толкнула Сумико локтем и показала глазами в сторону веранды. Прислонившись к столбику, сидела Инэко рядом с Ясаку, сыном недавно умершего деревенского кузнеца. Раскрасневшаяся Инэко обмахивалась рукавом и что–то шептала на ухо Ясаку.
Еще в школе Инэко, — она училась в одном классе с Сумико, — говорила, что Ясаку — самый умный и красивый парень в Новом поселке. У Ясаку было узенькое лицо с острым носом, его дразнили «лисичкой».
Студент уже перестал расспрашивать Хэйскэ. Стали говорить о том, как Сакума на–днях пригласил к себе самых влиятельных стариков из трех поселков, угостил их сакэ и импортными сигаретами и взял с них слово, что они прикажут всем своим родичам голосовать за Югэ.
— С предвыборной кампанией получилось из рук вон плохо, — заметил учитель и, поморщившись, потер виски. — Даже не смогли наладить защиту плакатов. Все посрывали.
— Это молодчики из клуба «Четыре Эйч»… — пробормотал Хэйскэ. — И из других деревень приходили громилы, Сакума нанял… Мы пробовали драться…
— Что правда, то правда, — прогудел широкоплечий мужчина с квадратным лицом, в солдатском кителе. — Пока мы почесывались, Сакума и Югэ действовали… организовали клуб «Четыре Эйч» и шайку громил. Молодчики из «Четырех Эйч» — это ерунда, они ходят на собрания только потому, что там показывают американские фильмы. Этот клуб сам развалится, а вот эти громилы — дело серьезное. Если учредят здесь филиал Содружества хризантемног