— Вот это здорово… вылитый Югэ! Пустим на конвейер. — Он крикнул рисовальщикам, сидевшим посередине двора: — Сейчас начнем размножать эту штуку! Хаяно, ты бери голову, а насчет остального сейчас придумаем.
На груди надо непременно депутатский значок с хризантемой, — сказал Комао. — Я буду рисовать значок.
К плетню подъехал велосипедист в каскетке и с утиральником на шее.
— Уже расклеили все, — сказал он. — Сейчас поедем к железнодорожному мосту. Материал скоро будет?
— Уже готов, — Цумото вытер лоб тыльной стороной руки. — Кацу Гэнго перешел на поточный метод. Видишь, три конвейера работают. А сейчас пустим портрет Югэ.
— Надо успеть расклеить до его приезда, — сказал велосипедист.
Комао вынес из дома несколько пачек листовок и передал их велосипедисту, одну пачку вручил Мацуко.
Узнав о том, что Мацуко и Сумико идут в поселок Кумой, Цумото рассердился. Неужели Ириэ не знает, что в этом поселке неважная обстановка? Туда уже ездили ребята расклеивать бюллетени и нарвались на фашистских молодчиков, еле ноги унесли, а в Комао попали из рогатки, хорошо, что поехали на велосипедах. Во всяком случае, девчат посылать туда нельзя.
— Мы сами выбрали этот поселок, потому что близко. — Мацуко скользнула взглядом по щупленькой фигуре Комао. — А если всего бояться, то надо сидеть дома.
Цумото усмехнулся.
— Все жители этого поселка носят одну и ту же фамилию и считают себя потомками какого–то божества…
— Кажется, Исотакеруноками, — сказал Комао, — в честь этого бога есть храм на острове Садо. Насчет бога ничего не знаю, а его потомки… порядочные скоты.
Он осторожно провел рукой под распухшим глазом.
— Умеете быстро бегать? — спросил Цумото. — Вам это может больше пригодиться, чем каратэ.
Мацуко дернула плечом и пробормотала что–то. Цумото вдруг сердито нахмурился.
— Я не шучу. Из этого поселка многие парни пошли в охранный корпус, а жителей приструнили эти сволочи из шайки громил. Они с вами не будут цацкаться. Ты слишком легко на все смотришь. Думаешь, возникла линия Мира, и все в порядке? А ты знаешь, что вчера ночью громилы напали на дом матери Ясудзи. Они узнали, что там собрался комитет борьбы. И среди этих громил были парни из Старого поселка. Кое у кого из дружинников уже начались колебания. Стали поговаривать, что дело затягивается, все равно, мол, правительство не одолеешь… и старики пугают все время.
— Если нападут, удирайте, — сказал Комао. — А лучше направились бы в какую–нибудь другую деревню…
Мацуко молча повернулась и пошла к калитке. Сумико тихо спросила у Цумото:
— Это правда, что арестовали наших у соевого завода?
— Напали фашисты, но наши отбились и удрали. — Цумото коснулся пальцем плеча Сумико. — Смотри, будь осторожна. В случае чего не стесняйся, беги. Поняла?
Сумико, сморщив нос, улыбнулась.
— Пойду налегке, без пальто. А в шароварах я быстро бегаю.
Поселок находился на западном склоне Двугорбой горы, недалеко от линии железной дороги. За поселком виднелись квадратики и треугольники участков, поднимавшихся уступами вверх по склону. Вдоль железнодорожной насыпи между соснами выстроились рекламные щиты. На самом большом из них были нарисованы черепахи, пьющие сакэ из чашек. Надпись гласила: «Таблетки «Нестон» укрепляют печень и устраняют все неприятные последствия пьянства. Пьяницам обеспечено долголетие!»
— Черепахи здорово нарисованы, — похвалила Сумико.
— Хорошо было бы здесь поставить наши большие плакаты, — оказала Мацуко. — Надо сказать Цумото.
Они пошли по узкой проселочной дороге, окаймленной липами. На той стороне оврага за сосновым бором виднелись красные деревянные ворота, обмотанные соломенными веревками.
— Там, наверно, часовня этого самого бога… родоначальника поселка, — сказала Мацуко.
У входа в поселок они прочитали на дощечке, прибитой к столбу:
Предупреждение: Красных просим не входить. Наши дела уладим мы сами, не суйтесь. Если придете, вышвырнем.
Содружество чистого сердца
Они молча переглянулись. Мацуко стряхнула пыль с шаровар и подтянула ящик, висевший за спиной. Сумико оправила халат, заправленный в шаровары, и проверила соломенные тесемки на лаптях.
Они прошли по улице до пригорка, где стоял домик с бочонками, сушившимися на камышовой крыше, и глинобитный амбар. Поставив ящик под персиковым деревом, сели на траву. Мацуко заиграла на губной гармошке, а Сумико стала выкрикивать:
— Начина–е–ем представле-е-ни-е бумажного театра! Покажем пьесу детям! И взрослых тоже просим пожаловать! На–чина–аем!
Сейчас же стали сбегаться дети. Вслед за ними подошли женщины с детьми на закорках.
Они обступили полукругом ящик, на котором Сумико поставила раму с первой картинкой.
Как только Мацуко перестала играть на губной гармошке, Сумико заговорила медленно, нараспев:
— Вот это Букити, молодой веселый человек. Его выгнали с завода, и он ищет работу, идет по дороге. Весна пришла, уже отцвели вишни, теперь цветут персиковые деревья, как у вас в деревне.
Мацуко, сидя за спиной Сумико, засвистела и защелкала языком.
— Щебечут птички в бамбуковой чаше. Букити тоже запел: «Со–ора доккой, доккой на! Со–ора доккой, доккой на!» А небо–то какое чистое! Японское небо…
Мацуко вдруг зажужжала.
— А это, видите, появились иностранные самолеты. С утра до вечера грохочут и ночью спать не дают. Эти самолеты прилетели к нам из той страны, которая устраивает на Тихом океане взрывы водородной бомбы. От этой бомбы уже пострадали японские рыбаки.
— Из–за этой бомбы стало опасно есть рыбу, она сделалась радиоактивной… А вот с той стороны…
— Бу–у–у, бу–у–у, — прогудела Мацуко. — Едет в автомобиле толстосум Донта. Все леса на этих горах принадлежат ему. Он едет к себе в усадьбу, вот там за рекой ворота, как у храма. Он ужасно проголодался. Будет сейчас лопать жареных угрей и всякие европейские блюда… бифутеки, кацу–рецу и прочее и пить сакэ вместе с заграничным лекарством… нестон, чтобы обеспечить себе долголетие…
— Эй, что это такое? — раздался голос.
К ним шли три молодых человека в рубашках, выпущенных поверх штанов. Один из них, кривоногий, помахивал палкой, похожей на полицейскую дубинку.
— Фашисты. Бери картинки и беги, — быстро шепнула Мацуко.
При виде молодчиков дети и женщины отошли в сторону и сбились в кучу.
— Красные, — сказал кривоногий другому.
Тот засучил рукав. На его руке была вытатуирована голая женщина, а из кармана рубашки торчали авторучки.
— А ну–ка, убирайтесь, — сказал он, заглянув в картинку на ящике.
— Беги, — шепнула Мацуко и толкнула Сумико в спину.
Третий молодчик с квадратным угреватым лицом ударил ногой в ящик, рама и картинки упали на траву. Мацуко вскочила.
— Мы ничего плохого не делаем, — она приняла позу камаэ, — не надо буянить.
Сумико, быстро собрав картинки, засунула их за пазуху и стала рядом с Мацуко. Молодчик с татуировкой оглядел Сумико с головы до ног и что–то шепнул кривоногому. Тот чмокнул губами и кивнул головой:
— Хватай ее и тащи туда.
Сумико успела отскочить в сторону. Мацуко оттолкнула татуированного и тоже отскочила. Кривоногий показал палкой на Мацуко:
— А эта чего лезет? Убрать ее!
— Справлюсь сам, не мешай, — крикнул татуированный и бросился на Мацуко.
Но он сразу же поплатился за то, что неосторожно выдвинул одну ногу вперед — молниеносная подсечка, и он опрокинулся. Уклонившись от кулака угреватого молодчика, Мацуко попала ему локтем в грудь, он присел, кривоногий визгливо захохотал. Сумико, прыгнув, повисла на руке татуированного, замахнувшегося на Мацуко сзади; он оттолкнул Сумико, и в тот же момент ее схватили за пояс, приподняли, она отчаянно задрыгала ногами и упала на землю вместе с державшим ее молодчиком.
— Прекратить сейчас же! — послышался чей–то скрипучий голос. — Свалку затеяли… Безобразие!
— С девчонками дерутся, храбрецы! — крикнула одна из женщин, стоявших среди детей.
Пожилой мужчина в соломенной шляпе и парусиновой куртке разнял дерущихся Мацуко и угреватого молодчика и подал знак татуированному отпустить Сумико. Она быстро оправила одежду и стала собирать с земли картинки. Мацуко подняла губную гармошку и засунула за пояс.
— Это красные, — сказал угреватый, вытирая кровь под носом. — Значки у них. Пришли мутить.
Пожилой мужчина промычал и повернулся к Сумико.
— Красные, зеленые… это все равно. Уходите.
Молодчик с татуировкой подошел к Сумико и, выхватив у нее из–за пазухи картинки, передал кривоногому. Подошло еще несколько мужчин.
— Уходите, — повторил строгим голосом пожилой мужчина.
— Верните картинки, — сказала Сумико.
Фашисты начали рвать картинки. Пожилой мужчина махнул рукой:
— Иди, иди скорей.
Сумико вытащила из сумки кипу листовок и швырнула в воздух, они разлетелись во все стороны. Дети бросились подбирать листовки.
— Сволочь! — Кривоногий замахнулся на нее палкой.
— Не дури! — прикрикнул на него мужчина. — Уходите сейчас же!
Мацуко, держа руку у рта, сказала:
— Пошли, Сумико.
Им крикнули вдогонку:
— Еще раз придете, ноги выдернем!
— Проваливайте, потаскухи!
Сумико обернулась, но Мацуко сердито промычала и дернула ее за рукав. Сзади доносились крики и гоготанье. За калитками лаяли собаки. Из домов выглядывали люди. Сзади бросили камень, он попал в дерево. Другой камень пролетел мимо головы Мацуко. Тогда они пошли по краю улицы, прижимаясь к оградам. Мацуко шла, выпятив грудь и широко размахивая руками. Сумико тоже стала размахивать руками.
Когда поселок скрылся за деревьями, Мацуко изменила походку — стала прихрамывать и, подойдя к камню, села.
— Зуб выбили. — Она погладила щеку. — И другой шатается.
Сплюнув, стала растирать ногу.
— А у Маттян красиво получилось, — сказала Сумико. — Подсечка левой ногой, и удар снизу правой, и тут же нырок вправо и локтевой выпад… Чистых сто баллов.