– Что же мы тогда делаем на этом чертовом шоссе?! – воскликнула я. – Надо было сразу улетать!
– Откуда, милая? Первое, что делают в таких случаях: устанавливают дежурство в ближайших аэропортах. Было бы крайней глупостью соваться туда сразу после твоего подвига. Ну уж нет… – Мики потянулся и зевнул. – Улетим послезавтра из Вегаса. А пока что выслушаем Рика. Говорю тебе: у меня к нему должок. Ты не возражаешь, если я немного вздремну? Не пропусти наш выезд. Поменяемся часика через три…
Он надвинул на глаза шапку и еще раз продемонстрировал завидное солдатское умение немедленно засыпать в любой позе и при любых обстоятельствах. На последнем перегоне была моя очередь отдыхать; я отключилась на заднем сиденье и наотрез отказалась разлепить веки, когда мы наконец прибыли к цели этой крайне утомительной поездки. Мики чуть ли не волоком перетащил меня в постель, где я с наслаждением вытянулась во всю длину и снова уплыла в сон. Мне снилось, что я беззаконный Маугли, разгуливающий по охотничьим угодьям тигров. В моих ушах гремело эхо их близкого рычания, я прижималась к стволам деревьев, и злобные мартышки хохотали при виде моей беспомощности. «И ты еще смеешь называть себя Богом?! – вопили они, перепрыгивая с ветки на ветку. – Ты даже не волчонок! Ты всего лишь глупая сучка из Джей-Эф-Кей, квартала проституток и наркоманов!»
Когда я открыла глаза, часы показывали полдень. За окном расстилалась желтоватая пустыня с линией гор на горизонте. Я приняла душ и спустилась в просторную гостиную, где не было ни души, что как бы продолжало угнетающую безлюдность заоконного пейзажа. Другим продолжением – теперь уже неприятного сна – был забытый на полу большой плюшевый тигренок. С другой стороны, наличие мягкой игрушки указывало на присутствие детей, и я, конечно, подумала о малыше. Наверно, Мали как раз укладывает его спать, ведь в Израиле сейчас…
Но я так и не завершила вычисления разности часовых поясов, потому что плюшевая игрушка вдруг подняла голову, вскочила и, мягко топая толстыми лапами, подбежала ко мне. Это был настоящий тигренок! Настоящий живой тигренок размером со среднюю взрослую собаку! Вскрикнув от неожиданности, я вскочила с ногами на диван. Тигренок, как видно, принял это за приглашение к игре и радостно последовал за мной. За моей спиной засмеялись.
– Ты говорил, что она смелая…
Я обернулась: в дверях стояли Мики и средних лет мужчина в джинсах, ковбойских сапогах и широкополой шляпе. Оба лыбились во весь рот.
– Что такого смешного? – сердито выпалила я. – Предупреждать надо. Вы бы еще тут крокодилов разложили!
– Чего нет, того нет, крокодилов не держим… – мужчина подошел и, бесцеремонно сбросив тигренка с дивана, протянул мне руку. – Давайте знакомиться, миссис Шварц. Меня зовут Ричард Макдейвид, или Тайгер Рик. Для друзей просто Рик. Вы ведь не откажетесь быть моим другом?
– Если пообещаете не скормить меня тиграм…
– Ну зачем же? – серьезно произнес хозяин. – Здесь достаточно другой еды. Нам привозят просроченное мясо из Волмарта и еще трех больших супермаркетов. Хватает на всех.
– На всех? – повторила я. – У вас есть еще тигры, кроме этого?
– Больше сотни. А впрочем, зачем рассказывать, если можно показать? Пойдемте, миссис Шварц.
– Бетти. Зовите меня Бетти.
Мы вышли на галерею, откуда хорошо просматривался обширный, огороженный высокой изгородью участок – навскидку, дунамов на десять-пятнадцать. Там, в клетках, вольерах и просто так, на ограниченных канавами с водой пятачках, разгуливали, стояли, катались по земле и возлежали, величественно уставившись вдаль, десятки хищников. Кроме тигров, которые составляли здесь большинство, я смогла разглядеть несколько львов, пантеру и пару-тройку других огромных кошек. Между вольерами была проложена дощатая дорожка с перилами, мостиками и смотровыми площадками. Несколько рабочих в широкополых соломенных шляпах толкали по ней тележки с торчащими оттуда лопатами, метлами и прочим уборочным инвентарем.
Значит, это отсюда доносилось рычание, которое я слышала сквозь сон. Отсюда – а книжный Маугли вовсе ни при чем… Стыдно сказать, но я впервые видела тигров вживую. В детстве меня не водили в зоопарк или в сафари, да и зачем? Животные мало интересовали уроженцев квартала Джесси Каган. Там, где человек прежде всего заботится о собственном выживании, другие живые существа – не более чем конкуренты в борьбе за еду, за территорию, за воздух. Наземная фауна Джей-Эф-Кей ограничивалась людьми, крысами и бездомными кошками; и те, и другие, и третьи относились друг к другу без малейшей симпатии…
– Мое хозяйство, – проговорил Рик у меня за спиной. – Сейчас тут только рабочие, но раньше отбоя не было от посетителей. В такую хорошую погоду – минимум двадцать семей одновременно. Посмотреть, покормить, поиграть с котятами…
– Раньше? А сейчас?
Он развел руками:
– А сейчас запретили…
Мы вернулись в гостиную, к полосатому «котенку». Хозяин сварил кофе и начал рассказывать – в основном, для меня, потому что Мики уже знал большую часть этой истории.
У Рика Макдейвида был брат-близнец Уэйн. Говорят, близнецы чувствуют друг друга на расстоянии, будто связаны невидимой нитью. Но это не значит, что им нравятся или не нравятся одни и те же вещи. Рика с малолетства влекли автомобили, моторы, двигатели, и он заведомо предпочитал машинное масло на руках сливочному маслу на бутерброде. Зато Уэйн, будучи абсолютно равнодушным к колесам и капотам, просто помирал по живым существам.
– Он разговаривал с муравьями, и муравьи понимали, – сказал Рик, потом подумал и смущенно добавил: – Ладно, с муравьями можете мне не верить, но насчет животных побольше – это точно. Они прямо-таки бежали к нему со всех ног, и я говорю не только о собаках, кошках и обычной домашней скотине типа коров и лошадей. Дикие тоже: койоты, крысы, еноты, мангусты, ежи – кто угодно… Но Уэйну все было мало: он мечтал об Африке. Говорил, что накопит денег и поедет туда – в джунгли, в саванну – гулять с жирафами, гладить львов и бегать с антилопами. Я, понятно, смеялся: откуда взять столько денег?
Но, как выяснилось, у брата была конкретная программа. Когда Уэйну исполнилось шестнадцать, он собрал нескольких животных и стал давать цирковые представления. Никакой особенной экзотики: две собаки, три кота, енот, коза и попугай. Но, по словам Рика, эти артисты выделывали совершенно невероятные фокусы: танцевали в обнимку, играли на банджо, барабанили и подпевали в такт, выстраивали всевозможные пирамиды, считали, отгадывали загадки и исполняли акробатические трюки. Сперва Уэйн работал на детских праздниках, но потом его стали приглашать в серьезные клубы. А уж когда большое казино в Лас-Вегасе предложило цирку контракт на сезон, Рик окончательно поверил, что брат довольно быстро наберет деньги и на джунгли, и на саванну. Вот тут-то, когда уже казалось, что мечты об Африке вот-вот станут явью, откуда ни возьмись нарисовались странные типы с плакатами.
– В то время я понятия не имел, что такие люди вообще существуют, – Рик мрачно покачал головой. – Какие-то пожилые тетки в кудряшках, длинноволосые парни в круглых очочках под Джона Леннона, стриженные под мальчиков девицы. Но дело, конечно, не в прическах: у всех у них был одинаково безумный взгляд, как у зомби. Они даже не пытались поговорить с Уэйном, а сразу начали войну против цирка. К примеру, идет представление, и вдруг среди публики вскакивает один такой зомби и начинает орать: «Убийца! Мучитель животных! Отпусти их на волю!..» Допустим, его выводят, но через три минуты поднимается другая сумасшедшая идиотка – и так до конца. При этом на улице уже стоят две дюжины их товарищей с мегафонами, скандируют, вопят, трубят в дудки. А когда Уэйн выходит с животными, выясняется, что у его фургона изрезаны все четыре покрышки…
– Но почему? За что?
Рик усмехнулся:
– А ни за что. Вообще ни за что. Они почему-то верили и уверяли других, что Уэйн мучает своих артистов. Что он дрессирует их силой, чуть ли не пытает. Что он морит их голодом. Что он бьет их плетью. Что они живут в постоянном страхе… – Макдейвид удивленно посмотрел вверх, словно недоумевая, как подобные обвинения могут прозвучать вслух, и небо при этом не обрушится. – Ах, Бетти, большей чуши еще мир не слыхивал! Уэйн в жизни не поднимал не то что руки – голоса! Не поднимал вообще ни на кого, а уж животных он просто боготворил! Он любил их, а они любили его, и я ничуть не преувеличиваю. Видели бы вы, как им нравилось выступать перед публикой! Говорю вам, перед выходом на сцену эти кошки, собаки и енот волновались, совсем как люди! А когда случался перерыв в неделю-другую, они ходили такими грустными, что приходилось их утешать! Прямо до смешного… Уэйн говорил, что животные намного лучше людей чувствуют настроение зрителей, энергию зала. Чувствуют, что они нравятся, что их любят, и это заводит их даже больше, чем двуногих актеров в театре. Но зомби не желали слушать ни объяснений, ни доказательств…
Демонстранты следовали за Уэйном повсюду, давили на администрацию клубов и казино, угрожали семьям, которые приглашали его на детские дни рождения. В конце концов, цирк лишился почти всех подписанных контрактов и вынужден был прекратить представления. Оставшиеся не у дел звери-артисты расстроились, похоже, больше самого Уэйна. Они уже привыкли выступать перед публикой и не понимали, что произошло, почему их наказывают, чем они провинились. Месяц-другой Уэйн пытался отвлечь их, разучивая новые трюки, но разве настоящий артист может удовлетвориться одними репетициями? Звери по-настоящему нуждались в публике, в восторженном одобрении зрителей, в аплодисментах…
Они вопросительно заглядывали Уэйну в глаза, недоумевали, пробовали обижаться. Как-то утром, выйдя на крыльцо, Уэйн увидел, что собаки и кошки исполняют во дворе заученные фокусы. Очевидно, звери решили доказать хозяину, что их прежние умения никуда не делись, что его отказ выпускать их на сцену необоснован и несправедлив. И Уэйн не выдержал этого нескончаемого протеста. Увидев, что он грузит в фургон стойки, пирамидки и прочие цирковые приспособления, животные пришли в такой бешеный восторг, что их удалось урезонить лишь с очень большим трудом. Уэйн поехал в соседнюю Оклахому, где в приграничном городке как раз проходила осенняя ярмарка. Он ни с кем не договаривался заранее, не думал о зрителях, и его вовсе не интересовал заработок. Доставить удовольствие своим артистам – вот единственное, чего ему хотелось.