Бодро отсалютовав охраннику на въезде в Офер, я вырулила к нашему коттеджу. Арик еще спал, и мне опять стоило немалого труда разбудить его.
– Просыпайся, соня! Мы уже дома. Как я тебя потом буду укладывать вечером?
Малыш повел вокруг осоловелым взглядом.
– Мама, Мики вернулся?
Я вздохнула: вот еще один нежелательный результат иерусалимского вояжа. Теперь придется как-то справляться с детскими надеждами…
– Нет, Арик, не вернулся, и не должен был. Ты ведь знаешь: у него дела в Америке. Вот когда закончит…
– Ясно, ясно, – прервал меня сын. – Ты уже сто раз говорила. Я сам отстегнусь!
– Ладно, – согласилась я. – Ты ведь большой, я совсем забыла…
Оставив мальчишку возиться с ремнем безопасности, я поднялась на крыльцо, и сердце мое упало: дверь была приоткрыта! Кому-то удалось не только справиться с хитроумными замками Мики Шварца, но и отключить сигнализацию! Что теперь делать? Звонить в охрану? Или пока не стоит? Скорее всего, воры уже ушли. А если это не воры? Если те, кто убил Мики, пришли теперь по мою душу? Коли так, то я, считай, труп. Тогда лучше сразу сдаться, просто войти внутрь, чтобы это не случилось на глазах у сына. Перед тем как толкнуть дверь, я обернулась к малышу и постаралась, чтобы мой голос звучал как можно более спокойно и естественно.
– Арик, оставайся пока в машине! Мама сейчас вернется за тобой…
В доме царила полная тишина. Я стояла возле кухонной стойки с ножами, впервые сожалея, что после гибели Мики убрала оружие из всех потайных мест, где оно лежало специально для такого случая. Дом молчал. Наверно, все-таки воры: забрали украшения из спальни, попробовали вскрыть сейф и смылись… С некоторым усилием переведя дух, я сделала шаг и замерла. Послышался шорох, и из-за спинки дивана показалась взлохмаченная бородатая башка, а вслед за нею поднялось и все остальное. Ноги мои подкосились; я ухватилась за спинку стула, чтоб не упасть. Передо мной стоял Мики Шварц – живой, и, на первый взгляд, невредимый. Он сильно исхудал, осунулся и был похож на бомжа, но уж точно не на призрак покойника.
– Бетти, девочка… – начал было он, но тут послышался пронзительный крик, и Арик шаровой молнией пронесся от двери прямиком в объятия пришельца с того света.
– Мики! – вопил малыш. – Мики вернулся! Я знал, я знал! Ангел так и обещал, что все исполнится! Ангел обещал! И ты вернулся!
Мики поднял на меня озадаченный взгляд.
– Какой такой ангел? Какой такой ангел завелся тут в мое отсутствие?
– Сукин ты сын, Мики Шварц, – выговорила я, обретя наконец дар речи. – С таким гребаным сатаной, как ты, не помогут никакие ангелы.
– Не матерись при ребенке, – сказал он.
8
Мики Шварца спасли врачи публичной нью-йоркской больницы Белвью, привычные вытаскивать из когтей смерти самые безнадежные случаи. Когда неизвестного с двумя пулями в животе привезли туда, он был уже в коме. После операционной его оставили в этом состоянии – и в охраняемом крыле, где обычно лежат преступники, заключенные и пациенты, интересующие полицию. Последняя поначалу держала у дверей палаты двух постовых из опасения повторного покушения, затем сократила это число до одного, а вскоре и вовсе посчитала, что будет проще объявить Джона Доу погибшим, чем тратить на его охрану штатную единицу городского департамента.
Коматозник – он коматозник и есть, никуда не убежит. Человек неизвестный – мистер Никто, без роду-племени, не разыскиваемый никем, кроме наемных убийц, да и сам-то, судя по оружию и по меткости, с которой умудрился завалить известного своей безошибочностью хитмана, принадлежит отнюдь не к миру добропорядочных гражданских лиц. А коли так, то вряд ли кто-либо станет потом обвинять власти за небольшой обман, сделанный в интересах безопасности самого подследственного. Тем более что перспективы его выживания выглядели весьма и весьма сомнительными.
Полицейские попросили администрацию больницы сообщить в участок дату настоящей смерти или, напротив, выхода пациента из искусственной комы и обратились к иным, более насущным проблемам. Дальше Мики боролся за жизнь в одиночку, то есть без присутствия постового за дверью палаты. Боролся – и победил. Несколько недель спустя его вывели из комы. Первыми словами, которые достигли едва пробудившегося Микиного сознания, был адресованный к медсестре вопрос, когда его можно будет допросить. Слегка поразмыслив, Мики решил, что нет особого смысла открывать глаза, если взгляд тут же уткнется в полицейского детектива.
Всю следующую неделю он успешно саботировал попытки вражеского окружения установить хотя бы минимальный контакт, а ночами пробовал вставать с постели.
– Есть вероятность, что он придуривается? – спросил детектив во время очередного неудачного визита к постели пациента.
– Вполне возможно, – ответила медсестра. – Такое бывает…
– А если так, то в состоянии ли он ходить самостоятельно?
– Вряд ли, – усомнилась девушка. – Швы еще не затянулись.
– Знаете, завтра я пришлю сюда полицейского, – помолчав, сказал детектив. – Пускай посидит у двери. На всякий пожарный.
В этот момент Мики Шварц понял, что чересчур засиделся в гостях – вернее, залежался. Той же ночью он сбежал – если можно применить это слово к человеку, способному еле-еле ковылять, придерживая обеими руками свежие шрамы на животе. Имитировав тревожный вызов к соседу по коридору, он подождал, пока мимо пронесутся обе дежурные ночные сестры и, пройдя мимо опустевшей вахты, спустился в обычное крыло. Мики надеялся, что в суматохе приемного покоя ему удастся раздобыть одежду и обувь, но ночь, как назло, выдалась спокойной. Получилось лишь стащить из каптерки зеленый халат, больничные штаны и матерчатые бахилы. Присев передохнуть на стуле, он проверил содержимое медсестринского кошелька, который ему удалось попятить из сумочки на вахте. Денег там как раз хватило на такси до Квинса.
– Что же ты даже не переоделся, браток? – полюбопытствовал водитель.
– Кому браток, а кому доктор Слуцкий, – сурово отвечал Мики. – У врачей нет времени переодеваться. Срочный вызов. Осложнения с родами на дому.
Видавший виды нью-йоркский таксист с сомнением хмыкнул, что заставило Мики выйти на значительном расстоянии от знакомого мне складского хранилища, где его подстрелили почти месяц тому назад. Остаток дороги он проделал пешком – по стеночке, по стеночке, от фонаря к фонарю. Думал, что не дойдет, но дошел. Как говорится, вернулся прямо к месту преступления – другого пути к спасению Мики просто не видел. До своей заветной ячейки он добрался уже в полубессознательном состоянии и отлеживался там еще некоторое время.
Наверняка по дороге его видели многие глаза и видеокамеры, включая ту, что над входом в хранилище. К счастью, побег больничного пациента, объявленного мертвым, не значился в списке полицейских приоритетов. В ячейке хранились деньги, документы, одежда и даже немного еды: галеты и шоколад. Более-менее придя в себя, Мики покинул убежище, добрался на поезде до Чикаго и уже оттуда благополучно вылетел в Европу.
Перед рейсом он зашел в интернет-кафе и пробежался по новостям. Движение ЖПЧ и другие организации защиты прав и свобод животных с глубоким прискорбием сообщали о трагической кончине выдающейся активистки прогрессивного движения камрадки Кэндис Дорсет. Сопутствующие полицейские пресс-релизы просили граждан помочь в поисках молодой иностранной практикантки, которая, возможно, могла бы пролить дополнительный свет на случившееся, но бесследно исчезла – как видно, под впечатлением ужасной гибели своей любимой наставницы.
– Тут я окончательно взбодрился, Бетти, – сказал Мики, – и дальнейший путь проделал в настроении лучше некуда. В общем, считай, что ты-то меня и вылечила… Давай выпьем за тебя еще раз!
Мы лежали рядом в постели, потягивая вино и отмечая праздник нашей нежданно-негаданной встречи, насколько это позволяли устрашающие шрамы на Микином животе.
– Мики, – сказала я, – не думаю, что нам следует продолжать ездить в Америку. Вряд ли я вынесу твою вторую смерть. Одной с меня хватило на всю оставшуюся жизнь.
– Откуда такие мрачные настроения, девочка? – удивился он. – Вот же я, на месте, у тебя под боком, никуда не делся. А что касается Америки, ты даже не представляешь, как они быстро там забывают – особенно свои неудачи. Кроме того, официально я мертв, следовательно, и охотиться не на кого. В общем, выждем месяц-другой, максимум полгода, и можно продолжать как ни в чем не бывало.
– А полиция? Ты ушел оттуда каким-то чудом, разве не так? Если бы они посадили полицейского у твоей палаты на день раньше… Если бы в твою палату заглянули той же ночью… Если бы не поленились искать тебя на уличных камерах… Если бы ты задержался в хранилище еще на пару дней… Если бы у тебя воспалились раны… Если бы тебя опознали в аэропорту… Видишь, как много «если»? Тебе просто сказочно повезло, дурачок. Обломись хотя одна из этих удач, и ты сейчас сидел бы в тюрьме или лежал на кладбище.
Мики поморщился.
– Брось, Бетти. Это пустые страхи. Говорю ж тебе: я для них никто, Джон Доу. Поэтому полиция даже не почесалась, когда я смылся из Белвью. Если бы знали, сколько трупов на мне висит, разговор был бы совсем другой. Но они не знали и не узнают. Все, проехали, забудь. Можно спокойно жить дальше…
В тот момент у меня не было желания продолжать спор – просто потому, что мой воскресший партнер сильно нуждался в отдыхе. Но я не собиралась уступать. С меня хватит. Отныне мы будем жить обычной простой жизнью, нормальной семьей. Мики найдет легальную денежную работу – с его связями это не составит труда. Я рожу ему детей. До рекордных надоев Теилы мне точно не дотянуться, но на троих-четверых щеночков хватит. И все – никакой Америки и никаких хитманов. Кончено и забыто. Баста, как говорят сицилийские коллеги.
Утром, когда я отводила Арика в школу, мы встретили Теилу, и он тут же бросился к ней рассказывать о чуде, сотворенном Котелем, записочкой и ангелом. Воспитательница слушала, умильно сложив руки на животе, кивала и поглядывала на меня, всем своим видом говоря: «Ну вот, а ты еще спорила…» Конечно, я не стала возражать – да и как тут возразишь? Последовательность «Котель-записка-ангел-чудо» действительно имела место. Когда я вернулась домой, Мики еще спал, по-детски причмокивая губами. Представляю, как бедняга мечтал об этой кровати, ворочаясь на картонках в душной ячейке хранилища…