– Тогда это должен быть кто-то с очень ловкими руками, – заметила я.
– Необязательно, – возразил он. – Не исключено, что в деле замешаны все, кто в этот момент присутствует в комнате. Сколько их там – пятеро? Шестеро? Разве трудно завлечь легкими бабками шестерых человек и найти мертвую зону видеокамер? В общем, я не верю, что марки ворует одиночка. Возможно, нам придется пронумеровать наших Иксов. Икс-один, Икс-два, Икс-три…
Мы рассмеялись. Перед нами лежала позеленевшая после редких дождей пустыня, навевающая удивительный покой плавными линиями своего рельефа, честной открытостью пространств и мягкими оттенками красок. Нам было хорошо вместе – даже учитывая остаточную тяжесть похмельной Микиной головы. И наше партнерство очень походило на этот пейзаж: такое же честное и открытое, без разделяющих рек, без перелесков, в тени которых может прятаться любая неприятная неожиданность, и без ярко раскрашенных рекламных щитов с затейливыми надписями про любовь. За такое стоило цепляться, стоило бороться.
– Что дальше, партнер?
На сей раз Мики не стал возражать, и это само по себе было хорошим знаком. Парень мало-помалу привыкал к новому занятию.
– Дальше… – повторил он. – Дальше – Моше Авгин. Что ты о нем выяснила?
Что я о нем выяснила… Сорокатрехлетний инвалид армии Моше Авгин сильно выделялся среди постоянных клиентов фонда «Подставь плечо». Честно говоря, было не совсем понятно, каким образом он вообще попал в число пассажиров микроавтобуса Нира Шаашуа. Да и зачем человеку общественный микроавтобус, если он владеет новеньким минивэном «пежо», приобретенным с положенной инвалидам значительной скидкой? Старая тельавивская улица Нахлат-Биньямин, где Авгин проживал с женой и двумя дочерьми, находилась в пяти минутах ходьбы от дома Ронит Маталон, но реальное расстояние между ними исчислялось световыми годами – если допустить, что свет хотя бы иногда дотягивается до окна конченой наркоманки.
Со страницы Моше Авгина в Фейсбуке улыбалась множеством фотографий вполне благополучная жизнь семейного человека небедного достатка. Он работал мелким, но уважаемым начальничком в подсобном отделе крупного банка – чем-то средним между завхозом и домоуправом. Судя по чудовищным объемам времяпрепровождения в интернетовских сетях, на работе Моше в основном бездельничал, зато вне службы проявлял кипучую активность в борьбе за права инвалидов: составлял петиции, участвовал в демонстрациях, раздавал интервью и даже время от времени появлялся на телеэкранах как представитель того или иного инвалидно-правозащитного сообщества.
Слушая мой отчет, Мики мрачнел на глазах.
– Пойдем к нему вместе, – сказал он наконец, пролистав сетевую страницу Авгина. – Не нравится мне этот тип.
– Почему? – поразилась я. – Инвалид ЦАХАЛа, уважаемый человек, почти твой ровесник. Может, вы с ним в одной бронемашине сидели.
– Это вряд ли… – процедил Мики. – Тех парней я знаю наперечет. Кто-то жив, кто-то в земле, а кто-то без рук, без ног. И нет никого, кто был бы хоть немного похож на этого фрукта. Инвалид, мать его, борец за права… Говорю тебе, пойдем вместе.
Помню, в ту минуту я немало подивилась этому внезапному проявлению чувств своего партнера. Прежде мне казалось, что я знаю Мики Шварца как облупленного и могу предугадать любую его реакцию – и вот на тебе, такая странная неожиданность. Зачем он настаивал на своем участии в разговоре с Авгином? Неужели Мики боится за меня? Что ж… я совсем не возражала бы против такой приятной трактовки, но в данном случае опасения были слишком безосновательны. Даже если бы Авгин что-то заподозрил, вряд ли он стал бы набрасываться на меня сразу, понятия не имея, кто я и откуда взялась. Тогда почему? Мысленно я оставила эту загадку на потом – просто согласилась и набрала номер мобильного телефона Моше Авгина.
К тому моменту у меня уже был готов неплохой план. Человек, который привык давать интервью, не откажется от еще одной беседы с журналисткой. Так оно и случилось. Я представилась репортером известного интернетовского телеканала, и Авгин сразу заинтересовался – настолько, что почти не задавал вопросов и, не колеблясь ни минуты, соглашался на все мои условия.
– Можно попросить вас об интервью?
– Пожалуйста!
– Тогда где-нибудь в парке?
– Нет проблем!
– Не возражаете, если мы за вами заедем?
– Конечно, заезжайте!
– Может, тогда послезавтра, в обеденный перерыв, прямо с работы?
– Годится!
Стоило ли тратить так много времени на подготовку легенды, если добыча сама шла в наши руки? Честно говоря, меня даже одолели сомнения: а тот ли это Авгин? Нет ли здесь какой-нибудь ошибки? Ведь подобная беспечность свойственна обычно лишь людям, полностью уверенным в своей правоте и непогрешимости. Когда я сказала об этом Мики, он отмахнулся:
– Ты просто еще не встречала таких мошенников. Выкинь эти глупости из головы. Сукин сын просто привык к безнаказанности. Уж я-то знаю таких типов…
Меня озадачили не столько сами его слова, сколько крайне неприязненная интонация, с которой они были сказаны. Казалось, мой партнер заранее невзлюбил инвалида, причем без особых на то оснований. Это удивляло: обычно Мики относился к своим целям с полнейшим равнодушием. Они всегда были для него либо источниками информации, либо мишенями – не более того. Есть ли смысл сердиться на источник или мишень? А тут вдруг ни с того ни с сего… Слегка поразмыслив, я отнесла непривычную раздражительность партнера на счет недавних потрясений. В конце концов, человек довольно долго телепался на грани жизни и смерти – такое не проходит бесследно.
В назначенный день Мики поменял номера на «шевроле», я нацепила парик, и мы отправились в промзону Рамат-Гана. Моше Авгин ждал нас, как и договаривались, на улице, возле банка. Современное многоэтажное здание выглядело внушительно, в отличие от нашего непрезентабельного авто. Когда мы подъехали, на лице инвалида отразилось разочарование: по-видимому, он рассчитывал, что в его честь подадут целый автобус с логотипом CNN и тарелками спутниковых антенн на крыше.
– Садитесь, Моше, – сказала я, открывая заднюю дверцу. – Как видите, сегодня мы не при параде. Наша передвижная студия в ремонте. Но это даже к лучшему. Неформальная атмосфера, знаете ли…
После некоторой заминки он принял мое приглашение, и мы двинули в сторону парка. Я повернулась к Авгину с переднего сиденья и ослепила его хорошо отработанной улыбкой.
– Ну что, наконец-то мы познакомимся воочию, правда, Моше? Итак, я Рита Мизрахи, журналистка-фрилансер, а этот мрачный тип за рулем – мой телеоператор Махлуф Рубинштейн. Он только выглядит букой, но на самом деле у него золотое сердце.
Мики метнул на меня яростный взгляд – партнеру явно не понравилось его новое имя. Зато инвалид мало-помалу оттаивал. На первый взгляд он выглядел совершенно здоровым человеком – и на второй взгляд тоже. Разве что чересчур рыхловат, но и это, как правило, бывает вовсе не от плохой жизни. По крайней мере, все четыре конечности Авгина располагались на местах, изначально отведенных им природой, и ни одна из них не напоминала протез. Оба глаза тоже вроде свои, уши в целости и сохранности, а наголо бритая голова не отмечена бороздами шрамов и следами трепанации черепа.
– Мне так важна тема непозволительно равнодушного отношения общества к инвалидам! – продолжала щебетать я. – Особенно к инвалидам войны, таким как вы, Моше. Вы ведь пожертвовали собственным здоровьем ради жизни и безопасности других, и эти другие просто обязаны…
Он слушал и одобрительно кивал, время от времени вмешиваясь, чтобы дополнить мою хвалебную песню своим высоким тенорком.
Мики молча вел машину; мы въехали в парк, свернули в боковую аллею и остановились. Я вышла, потянулась и окинула местность оценивающим взглядом опытного режиссера, привыкшего смотреть на мир через сложенный из пальцев прямоугольник кадра. Мики иронически наблюдал за мной сквозь лобовое стекло. Наконец я решительно указала на расположенную в некотором отдалении скамейку.
– Там! Отличное место! Прекрасный фон, тишина, и никто не помешает. Моше, обещаю вам, это будет замечательное интервью… Пожалуй, мы предложим его Первому каналу. Махлуф! Что ты застыл, как привязанный? Выноси штатив, камеру… шустрей, Махлуф, шустрей!
«Махлуф» подчинился, что-то еле слышно ворча себе под нос. Я едва удержалась от смеха. Хотел участвовать – пожалуйста, участвуй. В этот полуденный час парк был почти безлюден: дети в школах и детсадах, взрослые на работе. Лишь по близлежащим дорожкам то и дело проносились погруженные в наматывание километров бегуны и велосипедисты. Мы без помех приступили к «работе». Я держала микрофон и задавала вопросы, приосанившийся Моше Авгин с достоинством отвечал, Мики не оставалось иного выбора, кроме как изображать телеоператора Махлуфа Рубинштейна. По хорошо проверенным законам подобных операций, следует сначала хорошенько притомить клиента, надежно усыпить его бдительность и до последнего момента скрывать направление главного удара. Поэтому первые четверть часа я намеревалась посвятить истории жизни господина Авгина и его самоотверженной жертве на благо общества.
Как выяснилось, в первые минуты знакомства я совершенно напрасно искала внешние приметы тяжелых ранений.
– Есть незаживающие раны, которые не видны постороннему взгляду… – скорбно покачивая бритой головой, говорил Моше. – Вот и у меня такая… Вся моя жизнь разделилась надвое: до и после. До того сентябрьского утра и после него. Я вошел в утро того дня одним человеком, а к вечеру вышел из него совсем другим, хотя и понял это далеко не сразу…
Моше Авгину, молодому человеку из тайманской семьи, шел тогда двадцать шестой год. С детства ему плохо давались школьные предметы, поэтому вместо старших классов паренек предусмотрительно выбрал профессиональное обучение, и, когда пришла пора идти в армию, уже считался более-менее квалифицированным электриком. Это определило и характер его воинской службы. Безбедно оттрубив три обязательных года техником на базе ВВС, Моше получил предложение остаться на сверхсрочную. Отказываться не было причин: хорошая работа, надежный заработок, привычная, а потому не слишком обременительная дисциплина.