Что, если Микина профессия – всего лишь способ удержать это чудовище в клетке, придавить его тяжестью угроз, задурить ему башку адреналиновым трипом? Правильно ли я тогда поступаю, отнимая это лекарство у своего партнера? Что предлагаю ему взамен? Скучное безделье на службе в солидной корпорации, где никогда ничего не происходит? Вынесет ли он это или сбрендит через несколько месяцев, и тогда уже точно мало не покажется никому?
Так или иначе, не приходилось сомневаться, что мой первоначальный план требует существенного пересмотра. Я отчаянно нуждалась в дополнительном времени, чтобы подыскать что-то более подходящее. А значит, мой жизненно важный интерес заключался теперь в том, чтобы как можно дольше искать разгадку столь удачно подвернувшейся тайны дурацкой лотереи «Супермаркет». Что бы я без нее сейчас делала, чем отвлекала бы Мики? Поистине, я чувствовала, что начинаю любить эту прежде такую ненавистную игру для домохозяек.
Необходимость подобраться к Ави Нисангеймеру представляла собой бесценную возможность затянуть процесс как минимум на неделю-другую. Для начала я убедила Мики, что наилучшим причалом к «Союзу свободы» будет кабак в квартале Флорентин, где собираются анархисты и куда иногда заходит сам Нисо. Затем мы вместе обсудили детали моей легенды и пришли к выводу, что было бы крайне подозрительным ни с того ни с сего угнездиться в этом заведении. Квартирку по соседству мы сняли именно по этой причине – сугубо для ответа на неизбежный вопрос, какого беса я там сижу каждый вечер. Это просто ближайшая пивнушка – вот почему!
В первые два дня на меня не обращали внимания. Потом я стала ловить на себе вопросительные взгляды. На четвертый вечер чертовы зомби перешли в наступление, выслав ко мне самого пьяного, чтобы хорошенько припугнуть. Но я была готова к такому развитию событий: неспроста мы с Мики так долго репетировали то, что мой партнер называл «обедом из трех блюд». На первое парень получил бутылкой по голове. Главным блюдом стала яичница всмятку, хорошо взбитая моим сапогом, который попал бедняге точнехонько в промежность. А на десерт я продемонстрировала плод упорных трехдневных тренировок: мастерски раскрутила нож-бабочку и, выставив вперед лезвие, пригласила новых желающих. Таковых, к счастью, не обнаружилось, и я, оставив на полу скорчившегося от боли дурачка, вернулась к своему пиву.
Нужно отметить, что моя решительность в немалой степени опиралась на точное знание, что Мики сидит в машине в десяти метрах от кабака и будет счастлив прийти на помощь при первом тревожном сигнале. Но в баре не имели об этом ни малейшего понятия, и отрепетированная боевая ловкость, несомненно, добавила мне немало молчаливого уважения публики. Именно молчаливого: для настоящей победы не хватало самого главного – контакта.
– Что-то нынче пиво жидковато! – крикнула я в спину хозяину, но этот надменный осел даже не обернулся.
Нет контакта… Я уныло уставилась на полный стакан, и тут – о чудо! – кто-то тихонько кашлянул сзади, явно стараясь привлечь мое внимание. Немного выждав, я грозно нахмурила брови и обернулась. Передо мной стоял длинный тощий анархист лет тридцати с небольшим. Я давно заприметила его среди прочих; этот патлатый, неряшливый тип торчал здесь постоянно, но ни разу на моей памяти не заказывал ни еды, ни питья, а подъедался между столами, довольствуясь милостями сердобольных соратников.
– Ты кто? Чего надо? – приветствовала его я в изысканном стиле девушки из квартала Джесси Каган.
Он указал на соседнее сиденье.
– Можно?
– Садись. Этот кабак – не моего папы. И места тоже не мои.
Зомби взгромоздился на табурет.
– Привет. Меня зовут Карподкин.
– А то! – хмыкнула я. – Все вы тут ашкеназы. Ни одной нормальной человеческой рожи. Буржуи хреновы… И что за имя такое собачье – Кара… как?
– Карподкин, – подсказал он. – Вообще-то это фамилия. Был такой знаменитый революционер Кропоткин. Вот и моего деда в кибуце так назвали. Но дура-секретарша при записи перепутала, получилось Карподкин.
– В кибуцах чего только не бывает. Пиво будешь?
– Буду! – радостно кивнул зомби. – А ты кто? И откуда? Тут ведь, знаешь, состав постоянный, а ты вроде как новенькая…
– А я Батшева. Батшева Царфати… Как зовут хозяина?
– Эрнесто.
– Эй, Нестор! – крикнула я. – Пива Карподкину!..
Анархист сделал большой глоток и блаженно вздохнул.
– Батшева… – повторил он. – Хорошее имя. Не революционное, но хорошее. Говорят, ты поселилась тут поблизости. Верно?
– Верно. В соседнем доме, второй этаж. Думаешь, если бы не это, я бы сидела в этой вашей дыре? Батшева Царфати из квартала Джесси-факинг-Каган в такой ашкеназской дыре? Кому рассказать – не поверят.
– Чего же ты переехала?
Я горестно вздохнула.
– Жизнь заставила. Знаешь, кто был моим мужем? Мени Царфати… – я всмотрелась в его бледную физиономию и расхохоталась: – Ты что, не слышал о Мени Царфати? Мени держал в кулаке весь Холон и половину Яффо! Вся дурь шла через него, понял? А потом яффские уделали моего мужика, да еще и на меня свалили. Короче, нет мне теперь жизни в Джей-Эф-Кей. Надо где-то пересидеть. Хоть тут, хоть где…
Излагая свою полуправду-полулегенду, я понимала, что рассказываю ее не ничтожному придурковатому Карподкину, а всему «Союзу свободы». Они все же заинтересовались мною и решили проверить, кто я и откуда. Тем же вечером, выйдя из бара, я заметила за собой «хвост»: анархисты хотели убедиться, что я действительно живу в соседнем доме. Отряженный для слежки зомби, особенно не скрываясь, довел меня до подъезда и подождал внизу, пока я хлопну дверью своей съемной конуры. А назавтра ко мне подсел уже другой парень, посерьезней. Я перешла на следующий уровень, как в компьютерной игре.
Моего нового экзаменатора, наголо обритого молодого очкарика, звали Мени.
– Как твоего бывшего, – улыбнулся он. – Хотя до его славы мне далеко.
Я поняла: за прошедшие сутки зомби успели сгонять в Джей-Эф-Кей и расспросить о Батшеве Царфати. Вряд ли они услышали много хорошего о моем прошлом, но это лишь подтверждало то, что пересказал им Карподкин. Не было никаких оснований и дальше сомневаться, что я именно та, за кого себя выдаю: полукриминальная фреха из проблемного квартала, изгнанная оттуда по подозрению в убийстве собственного мужа. Я смерила очкарика долгим изучающим взглядом.
– Ну, есть и такие, которые уже забыли моего Мени. Взять хоть вчерашнего волосатика. Как его… Балаболкин?
– Карподкин, – поправил меня зомби второго уровня. – Он немного того. Лет десять назад копал туннель в Газу, и его завалило. Пока откопали, слегка двинулся рассудком.
– Туннель в Газу – это умно, – оценила я. – Можно хорошо заработать. Говорят, там нехватка хорошего гашиша.
Он улыбнулся еще шире:
– Честно говоря, у Карподкина были другие цели. Он копал на соединение с борцами за свободу, против оккупантов.
– В смысле – против солдат?
– Ну да, – кивнул очкарик. – Против солдат оккупационной армии. Многие это осуждают. Ты, наверно, тоже?
Я презрительно фыркнула:
– С чего это вдруг? В моем квартале не любят людей в форме. Что менты, что солдаты – один хрен. Нас и в армию-то не берут, брезгуют, гребаные снобы. Ашкеназы, что с вас взять кроме очков…
– Тут другие ашкеназы, – возразил он. – Мы за народ.
– Другие ашкеназы, другие цели… – передразнила я. – Какой народ, парень? Разве вы народ? Это я народ, а вы очкастые болтуны, бездельники и снобы. Копают они на соединение… Тьфу!
Зомби покачал головой, явно впечатленный моей речью.
– Слушай, Батшева, – проговорил он после некоторой паузы. – У нас к тебе предложение. Работенка непыльная, пока что разовая, на трое суток, но потом, может быть, будет еще. Ты ведь сейчас на мели, не так ли? Последние гроши пропиваешь. Да и заняться тебе особенно нечем. А мы платим хорошие бабки. Продолжать?
Я снова смерила его долгим взглядом.
– Продолжай.
– Ты какие языки знаешь?
– Обычные… – я пожала плечами. – Иврит, английский со школы, арабский от бабки… Идишем этим вашим не владею.
Очкарик расхохотался:
– Я тоже не владею. Но это не беда. А работа такая. К нам приехали в гости две девушки из Америки, камрадки.
– Кто-кто?
– Камрадки – это значит «товарищи», вернее, «товарки», – пояснил он. – Надо их сопровождать.
– В смысле трахаться? Не пойдет. Я вообще-то по мужской части.
Зомби снова рассмеялся: моя дремучая наивность пришлась ему явно по вкусу.
– Нет, Батшева, трахаться с ними не придется. Камрадки хотят посетить палестинскую деревню, пожить там денек-другой, принять участие в борьбе.
– В какой борьбе?
– В мирной демонстрации… – он сокрушенно вздохнул. – Против забора, против оккупантов. Ты вообще на какой планете живешь? Не знаешь, что тут у нас происходит?
– Знаю, – осадила его я. – У нас тут пиво пьют. И хрень всякую балаболят про туннель в Газу ради соединения. Давай-ка это… ближе к деньгам. Чего ты от меня хочешь? Уделать американок? Так я на мокрые дела не хожу.
– Не уделать, а наоборот. Охранять. Смотреть, чтобы их не обидели. Объяснять что к чему. Они немного наивные, с местной ментальностью незнакомы. Побудешь с ними два-три денька, только и всего. Оплата – тысяча в сутки. Еда и ночлег за наш счет.
Я взяла минуту-другую на размышление и сочла за благо поторговаться.
– Тысяча долларов – не так много…
– Каких долларов? – выпучил глаза очкарик. – Тысяча шекелей.
– Тогда совсем мало, – твердо сказала я. – Две тысячи минимум. И ваши харчи.
Зомби крякнул с досадой.
– Две тысячи шекелей? – уточнил он. – За сутки? Ты серьезно?
– Серьезно, как нож под лопаткой, – кивнула я. – На меньшее ищите шестерок. А я, может, не туз, но уж никак не хуже дамы. Эй, Нестор! Еще пива!
Очкарик слез с табурета, вынул телефон и отошел в сторонку. Он вернулся минуты через две – как раз когда бармен Эрнесто уважительно подавал мне новый стакан.