– Неважно о чем – просто говори.
Я открыла рот – попросить, чтобы отстал от меня с этими своими штучками, тоже мне, психиатр нашелся – и вдруг завыла абсолютно неожиданно для себя самой. Завыла, как, видимо, воют на луну гиены – отверженные, ненавидимые и презираемые всем миром поедатели мертвечины. Мики не удивился. Он обнял меня, прижал, зашептал что-то утешительное. Потом стало легче, я легла спать, и вони почти не чувствовалось. Проснувшись, я обнаружила, что Мики спрятал комп и ни за что не соглашается отдавать. Вечером, уложив Арика, мы сели на балконе перед пустыней и бутылкой вина.
– Я думал, что знаю, чего ты хочешь, но сейчас уже не уверен, – сказал Мики после того, как мы молча выдули по два бокала. – Серьезно, Бетти. Разве не ты говорила, что надо заканчивать с нашим занятием? Что нам не настолько нужны деньги, чтобы носиться по всему миру, ликвидируя подлых мужей и стервозных жен. Что настала пора найти приличную работу в офисе, пять дней в неделю с восьми до четырех тридцати. Ведь говорила, так? И вот, я согласен. Согласен! Объясни теперь, почему ты даже не дослушала, когда я завел этот разговор неделю назад? Не дослушала, вскочила и побежала к своему дурацкому компу… Думаешь, решение далось мне легко? В чем вообще дело?
– Мики, Мики, Мики… Дорогой мой Мики… – пропела я.
– Уже страшно, – усмехнулся он.
– Как ты себе это представляешь, милый? Хитман Мики Шварц в кабинете, в комнате заседаний, на корпоративной вечеринке. Хитман Мики Шварц, принимающий на работу программиста. Хитман Мики Шварц, увольняющий…
– Хватит! – оборвал меня он. – Как-как… так и представляю. Почему тот тип из «Гиля», с которым я сидел в ресторане, может, а я нет? Что я, хуже? И почему ты сейчас думаешь об этом иначе, чем раньше?
Я встала, подошла к нему вплотную, наклонилась близко, зрачки в зрачки.
– Потому что я видела тебя, Мики, там, с Авгином, – я произнесла это очень тихо, почти прошипела. – Видела твои глаза, когда ты схватил его за грудки. Слышала, как ты рычал диким зверем. Как ты едва не зарезал его – просто так, без причины. Сам-то ты это помнишь?
Он отвел взгляд. А что он мог возразить?
– Мы с тобой инвалиды, Мики, – все тем же едва слышным шепотом продолжила я. – У тебя посттравма, у меня посттравма, мы оба сумасшедшие, и это не лечится. Нам очень повезло найти друг друга, но мы можем слететь с катушек в любой момент. Скажи, как человек с такими скользкими катушками будет сидеть пять дней в неделю в кабинете по восемь с половиной часов, улыбаться, извиняться, егозить и елозить, а в оставшиеся два дня жить нормальной семьей, ездить за продуктами в супер, посещать синагогу, а в День независимости жарить шашлыки с соседями? Сколько ты так протянешь, Мики? Месяц? Два? Мой прогноз: не больше десяти дней. Мы с тобой заведомо неспособны жить нормально, потому что мы с тобой ненормальны – вот так, просто. Ты не в состоянии выжить без своего проклятого адреналина, потому что только так – страхом – глушится другой страх, намного более страшный, который живет внутри и от которого не избавиться. Скажешь, я не права?
Мики молчал. Я бы не удивилась, если бы он в тот же момент взял меня за горло и придушил. Возможно, я бы даже обрадовалась, не знаю. Одно несомненно: это желание наверняка промелькнуло в его голове. В его сумасшедшей на всю голову голове.
– И что же нам делать? – хрипло вымолвил он. – Что ты предлагаешь?
Не знаю, что со мной сделалось. Я в жизни не произносила речей, если не считать сказок, которые мне приходилось придумывать Арику перед сном – он предпочитал их любым книжкам. Но тут я открыла рот, и из меня полилось. Думаю, это тоже был вой, похожий на давешний, только теперь я выла словами.
Я выла о том, что мне обрыдло чувствовать себя изнасилованной. Что это чувство захлестывает мою душу, как волна грязи из-под колес проехавшего автомобиля, всякий раз, когда я вижу изнасилование или даже просто узнаю о нем. Что я не могу избавиться от этого зверя, что он сильнее меня и продолжает расти – расти и требовать действия. Что в моих ноздрях постоянно копошится мерзкая вонь горелого фалафельного масла и нисангеймерского пота. Что раньше я думала, будто дело только во мне – маленькой девушке из Джей-Эф-Кей, впервые изнасилованной в восемь лет, но теперь поняла, что ошибаюсь. Теперь я вижу, что изнасилование наползает на весь мир вокруг меня, что мне трудно дышать от вони насильников, от всех этих мерзавцев обоих полов и бесполых вообще – от Лотты Вотерс и Ави Нисангеймера, от Кэндис Дорсет и Абд-эль-Хакима, от Йонатана Ольшенблюма и Крейзиканты Сатанаилло. Что я не успокоюсь, пока не очищу воздух от мерзостного присутствия этой хищной орды, этого нового потопа. Что если девушка из Джей-Эф-Кей действительно хочет, чтобы ее перестали насиловать, то она должна выбраться из своего квартала и подрасти до размеров города, страны, мира.
– Вот чего я хочу, Мики! Вот чего я хочу! – кричала я, перегнувшись пополам и уперев в коленки сведенные судорогой руки. – Вот чего я хочу!
Он не перебивал, слушал молча, отрешенно. Потом покачал головой:
– Ну да. Так и оно и бывает: берешь волчонка – получаешь волчицу.
Я бухнулась в кресло. Силы кончились вместе со словами и пришел страх. Каким будет ответ? Хорошо мне было орать, но что случится теперь? Одна, без партнера, я в жизни не справлюсь. Точнее, не справлюсь с жизнью… Как, впрочем, и он без меня. Мы оба отчаянно нужны друг другу – вот только понимает ли это Мики? Мужчины часто ведут себя как малые дети…
Мики встал, облокотился на перила и уставился в ночную темноту пустыни – живую, шевелящуюся, полную движения, осторожных шорохов, тихого посвиста, охотничьих засад, внезапных нападений, погонь и поединков. Поединок – от слова «едят». Съешь ты или съедят тебя. Тебя, твоего издыхающего от голода детеныша, продолжение твоей жизни. Я подошла, тихонько коснулась его плеча.
– Ты понимаешь, во что мы ввязываемся? – не оборачиваясь, проговорил он.
«Мы»! Он сказал «мы»! Я едва удержалась от того, чтобы тут же броситься к нему на шею. Такое чересчур эмоциональное действие было бы неверно чисто тактически.
– Одно дело – приехать, застрелить заказанную сволочь и тут же смыться домой через четыре страны и шесть аэропортов, меняя документы в каждом, – все тем же спокойным размеренным тоном продолжал Мики. – И совсем другое – то, чего хочешь ты. Тут придется идти против всесильных организаций и государственных контор, против враждебной прессы, против огромных денег. По сути, против всех, без каких-либо союзников. Ты это понимаешь?
– Понимаю, милый, – отвечала я, поглаживая его по руке. – Но почему же без союзников? Разве Зив и его ребята из «Заслона» – не союзники? И я уверена, что если немножко поискать, то…
– Зив! – перебил меня он. – Бетти, ты ведь слышала его рассказы. У него элементарно нет ни гроша. Не на что купить бинокли! Когда у «Заслона» крадут машину, требуется несколько месяцев, чтобы наскрести деньги на новую. Вернее, не «новую», а «другую» – такую же развалюху, как прежняя. А ведь надо еще платить информаторам, давать взятки мухтарам и чиновникам, покупать электронику, дроны, прослушку… Где взять на это на все?
Я обняла его за плечи и заглянула в глаза.
– Мики, пожалуйста… Ты действительно думаешь, я болтаю просто так? Такой ты знаешь свою Бетти – легкомысленной дурочкой? Не обижай меня, партнер… На самом деле, деньги сейчас лежат у нас под ногами и ждут, пока мы нагнемся и поднимем их. Лотерея «Супермаркет» – неужели забыл? Уверяю тебя, на первое время этого вполне хватит и Зиву, и нам. Ну что? Мы в деле?
В уставившихся на меня круглых глазах вспыхнули веселые огоньки.
– Ты сумасшедшая, Бетти. Еще больше, чем я. А уж я-то «ку-ку» с дипломом и лицензией особо отмороженного. Ладно, давай попробуем. Показывай, что ты там накопала…
Полтора месяца спустя мы с Мики сидели в машине неподалеку от крепостных ворот типографии «Меллер-1935». Это был наш второй визит в Нагарию. Во время предыдущего нам удалось выяснить, что прикованный к запястью Йонатана Ольшенблюма дипломат с марками действительно постоянно пребывал в поле зрения сопровождавшей его независимой бухгалтерши – начиная с выезда из типографии и вплоть до прибытия в штаб-квартиру сети супермаркетов в Лоде. За одним небольшим исключением: ровно посередине дороги машина заехала на бензозаправку скоростной Шестой автострады, и Ольшенблюм, оставив попутчицу на пассажирском сиденье своей «тойоты», поспешно проследовал в туалет. Он пробыл там не более пяти минут – нормальное время для того, чтобы управиться с малой нуждой, особенно если учитывать неудобства, связанные с невозможностью отстегнуть мешающий процессу чемоданчик.
Мики сразу заявил, что сукин сын подменяет конверт именно там, в кабинке туалета, но мне хотелось полной уверенности. Кроме того, желательно было исключить вариант сговора Ольшенблюма с бухгалтершей – ведь в этом случае они могли бы без помех обтяпывать свои делишки прямо в автомобиле, во время движения, и тогда визит в туалет – простая случайность. Ну, приспичило человеку, бывает. И хотя во время моих сетевых раскопок выяснилось, что сопровождающих бухгалтеров меняли раз в три месяца, что почти исключало вероятность сговора, перед вторым выездом в Нагарию я настояла на установке прослушки в салоне «тойоты». Мики пожал плечами, назвал меня перестраховщицей, но спорить не стал. На его вкус, вполне хватило бы видеокамер в каждой из трех кабинок мужского туалета бензозаправки.
Зато теперь на фоне в виду мощных ворот средневекового замка старины Меллера я чувствовала себя во всеоружии. По этой типографии и впрямь можно было проверять часы. Ровно в одиннадцать тридцать из входной двери вышли два поджарых охранника в одинаковой униформе и с пистолет-пулеметами «Микро-Узи» наготове. Мики, как и я, видел это представление уже во второй раз, но снова не смог сдержать улыбки. Настороженно оглядевшись по сторонам, охранники заняли позиции сбоку от ворот. Затем предостерег