В лагере среди деревьев горели костры, вокруг них на еловых лапах сидели бородатые мужики. Иные лежали, повернувшись спиной к огню и накрывшись тулупом или попоной. Но вдруг высокий надсадный голос прокричал:
– Приехала, что ль?! – И все начали стекаться к землянке.
Оттуда вышел крепкий старик с лохматыми седыми бровями. Увидев раненую Варвару, бросился к ней:
– Жива?!
– Помоги, Кондрат… – чуть слышно прошептала она.
Кондрат отцепил ее руки от конской гривы и стащил Варвару с седла. Немного постояв, она обессиленно осела на снег.
Кондрат огляделся и, найдя глазами подростка в рваном тулупе, приказал:
– Савоська! Уведи Юрка, дай сена да попоной накрой!
Мальчишка взял коня под узцы и повел к навесу. Кондрат между тем помог Варваре подняться. Их все больше обступали обозленные мужики. Послышались выкрики:
– Пошто ребят загубила?!
– За чужаков товарищев положила!
– Доколь терпеть будем?! Вставай, братва! Натерпелись!
Злые бородатые лица щерились гнилыми зубами:
– Ништо… Сейчас мы ее… Отбегалась! Ишь!
Кондрат уверенно заступил им дорогу, оттеснив Варвару к землянке, и хрипло крикнул:
– Охолони! Фимка! Товтил! Подай назад!
– Стой, Кондрат! – Варвара вышла вперед и обвела взглядом толпу: – Откуда знаете? Кто рассказал?
Толпа мужиков расступилась, освобождая узкий проход. Вперед вышел приземистый кривоногий мужик с рваной щекой. Сорвав с головы шапку, он ухнул ее под ноги:
– Я!
– Селиван! – Варвара ринулась к нему. – Трус окаянный!
– Не замай! – Мужик отскочил назад.
– Сбежал! – В голосе Варвары прозвучали слезы бессилия. – Своих бросил, злодей!
– За чужаков помирать? Накось, выкуси! – Селиван сложил из грязных пальцев смачную фигу и сунул ей в нос.
Варвара задохнулась от гнева, схватила воткнутую в снег пику и вонзила Селивану в горло, точно в яремную впадину.
Мужики многоголосо охнули и резко подались назад. Селиван рухнул на колени, схватился за пику, силясь выдернуть орудие из своего горла, забился в судорогах. Изо рта хлынула кровь, и он упал на утоптанный снег.
– Иуде-предателю – смерть! – звериным рыком взревела Варвара, выхватила из-за пояса нож и бросилась навстречу недовольной толпе. – Кому еще надо поживы?! Ножа кто не нюхал?!
Опустив глаза, мужики стали молча расходиться. Кондрат подхватил ее под руки, и вовремя, иначе Варвара упала бы на снег рядом с Селиваном.
– Идем-ко в землянку…
Он втащил Варвару внутрь через низкую дверь. Уложил на застланное попоной сено, принес в деревянной плошке воды.
– Шибко ранена?
Припав к воде, она молча кивнула.
– Тогда полежи. – Он забрал плошку. – Что ж ты так? Не углядела? Зачем в чужую ссору полезла? Своих до одного положила. Сама чуть жива.
– И ты тоже… – Варвара скривила лицо, словно от боли.
Кондрату почудилось, что она сейчас заплачет, он строго сказал:
– Ладно! Будет!
– По твоему разумению, смотреть надо, как татары новгородских дружинников мечами порубят? А того лучше – сбежать, как Селиван?
– Кабы не поубивали наших, может, и правда.
– Наперед никто не знает, чем бой закончится.
– Много ль татар находилось?
– Вдвое больше, чем нас.
– И как только сама уцелела, оглашенная!
– Бог уберег… – Варвара решила утаить от него подробности спасения. – Поди выглянь. Что там отрядники?
Кондрат встал, натянул на голову лохматый колпак, накинул кожух и вышел на улицу.
Варвара стащила с головы кожаный шлем, подбитый сукном, отбросила его в сторону и расстегнула кацавейку. Но снять ее сил не осталось. Так и осталась лежать, пока не вернулся Кондрат.
– Ну что там? – Она открыла глаза.
– В стану тихо. Стало быть, успокоились.
– Слава Богу. – Осенив себя православным крестом, Варвара закашлялась. – Стяни с меня сапоги.
Кондрат помог ей снять сапоги, меховую кацавейку, после чего приказал:
– Скидай рубаху!
– Зачем?
– Медвежьим жиром растереть надо, иначе к утру задохнешься. Забьет лихоманка.
Варвара сняла рубаху и, прикрыв руками грудь, подставила голую спину. Кондрат зачерпнул из туеса жир и стал растирать ее, приговаривая:
– Зря стыдисся. Всего в жизни повидал.
Когда он закончил, укрыл Варвару длинным тулупом.
– Перемогнись, что ли…
– Ты куда? – встревожилась Варвара.
– Отвар из травы приготовлю.
Пока Кондрат варил на каменном очаге зелье, Варваре вспомнилось мужское лицо, которое привиделось ей в бреду. За то время, пока она лежала в избушке травника, видела его несколько раз. Он сидел рядом и протирал ей лицо. Она покачала головой, тихо промолвив:
– Не травник это… Красивый был. Молодой…
– Чего? – Кондрат подступился с дымящимся ковшом. – Не слышал, чего сказала.
Она кивнула на ковш:
– Горячо, поди?
– Пей, пока горячо. – Кондрат приподнял ее голову и приложил губами к ковшу.
Варвара выпила бурую жидкость и откинулась на солому.
– Что тут у вас?
– Есть одна весть. Немецкие купцы из Новьгорода с ливонцами татьбу[17] замышляют.
– Что еще? Объясни!
– Гонца в лесу поймали. Из неметчины возвращался с ответом к новгородским купцам.
– Сам – немец?
– Из ливонцев.
– По-нашему говорит?
– Отговорился уж… – Кондрат опустил глаза. – Убил его Фимка. Поди разбери, зачем.
– Грамота была при нем?
Кондрат отрыл из кучи тряпья деревянную колотушку с намотанным на него пергаментом. Развернув свиток, Варвара приказала:
– Скажи, чтобы пришел Вольдемар.
Кондрат открыл дверь и кликнул. Через минуту в землянку вошел худой обтрепанный парень.
– Подойди! – Варвара протянула ему пергаментный свиток. – Сможешь растолковать, что тут написано?
Вольдемар взял свиток, развернул его и закивал:
– Могу.
– Говори, кому и от кого писано. – Варвара замолчала, чтобы дать немцу время прочитать грамоту.
– Послание ливонского магистра Отто фон Винтерштайна господину Ниренштедту, старшине немецких купцов в Новьгороде.
– О чем пишет?
– Сообщает, что отряд крестоносцев уже в пути и вскорости будет на шляху у Черного озера, где пройдет обоз из Новьгорода.
– Обоз? – Варвара перевела взгляд на Кондрата.
Тот сказал:
– Слыхивал, выкуп собирают в Орду. Сначала в Изборске, опосля в Пскове, во последний черед в Новьгороде.
– Это что же… Неужто выкуп хотят отбить?
– Так выходит.
– Купцы-то немецкие каковы!
– Лазутчики и есть. Соглядатаи, – согласился Кондрат. – Сколько волка ни корми, все равно в лес своротит.
Отослав Вольдемара, Варвара спросила:
– Отыщешь для меня платье женское?
Кондрат со смехом указал на кучу тряпья:
– Вона сколько! Чего тебе надобно?
– Сарафан, кофту да епанечку. А еще сапожки тимовые или выступки[18], какие-нибудь.
– Отыщу, – посмеиваясь, сказал Кондрат.
– К утру понадобятся.
– Это зачем?!
– Еду в Новгород.
– Не пущу! – нахмурился Кондрат. – Чуть жива, а туда же!
– Не противься. Нельзя не ехать. У меня сестра в неволе томится. А ну как не дойдет выкуп до хана?
– Твою сестру крестоносцы угнали. В неметчине она. Что с того толку?
– Сказывали, продали ее в Орду.
– Орда большая! Поди отыщи!
– Не ее, так других! Не спорь, Кондрат, все одно утром уйду!
Собираясь в Немецкий двор, Бронеслав нарядился: надел сорочку белого полотна, поверх еще одну – шамаханского шелку. Порты выбрал суконные из чужеземной материи. Поверх натянул праздничный зипун – кунью шубу, крытую вышитым сукном. Шапку взял алую, с разрезом да собольей опушкой. Чем не княжий посланник!
Бронеслав спустился с крыльца во двор, сел в расписные сани и крикнул вознице:
– Гони!
Выехали сани на улицу и понеслись, стукаясь полозьями о снежные бугры, намерзшие поверх тесовой мостовой. Спустились к реке, по Великому мосту перебрались через Волхов на торговую сторону. Промчались мимо Святого Николы, мимо Параскевы Пятницы, мимо вечевых гриден, наконец свернули в Немецкий двор.
Выбрался Бронеслав из саней, соколом прошелся по двору, поднялся по широким ступеням крыльца. Пошел, постукивая каблуками красных востроносых сапог, по длинному висячему переходу с рядом мелкоплетеных цветных оконец. Глянул в одно и увидел подворье, а на нем – три нагруженных воза.
«Не выкуп ли собирают?» – улыбнувшись, подумал он, снял шапку, вошел в просторные сени, предварявшие гридницу, и замер. Прильнув ухом к дверям гридницы собраний немецких купцов, стояла стройная девушка в одежде прислужницы. Выждав время, он понял – она подслушивает. Стараясь ступать как можно тише, Бронеслав подкрался к ней со спины и обхватил руками. Девушка молниеносно обернулась, будто огнем полыхнули синие глаза из-под платка, надвинутого до самых соболиных бровей.
Решив, что напугал ее, Бронеслав тряхнул русыми кудрями и рассмеялся, но вдруг шеей ощутил холодную сталь.
– Убьешь? – спросил он, глядя в бездонные синие глаза девушки. – А коли узнают?
Бронеслав старался не шевелиться, чтобы не напороться на острый клинок. Однако, чуть двинувшись, он ощутил тепло пролившейся крови и почувствовал ее запах. От страха слова заклокотали у него в горле:
– Твои дела мне не ведомы. Иди подобру-поздорову… И я пойду. – Ощутив страх, он разозлился: – Или убей, потому как нет худшего врага, чем враг недобитый.
– Молчи! – прошептала незнакомка. Из-за двери послышались шаги и многоголосый говор.
Приготовившись к смерти, Бронеслав закрыл глаза, а когда открыл, рядом никого не было. Он огляделся и выбежал в галерею. В дальнем ее конце мелькнула пестрая юбка.
– Ах же ты, гадюка подколодная! – тихо сказал он и крикнул: – Гляди! Найду я тебя!
Глава 18. Томик Шекспира
У пансионатского домика Лионеллы стояла дорогая машина. Заметив, что она подошла, из машины выбрались Тихвин и его жена.