Он вскочил и больно ущипнул меня за бровь. Я поняла: меня ждет смерть от тысячи порезов, а начнет палач со срезания бровей. Я была свидетелем таких казней на городской площади. Но жертвами были убийцы и военные преступники, все до единого мужчины.
Я оттолкнула руку Ченг Ята и стала заплетать волосы в косу, чтобы унять дрожь в пальцах.
— Если ты мужчина, то твою голову водрузят на кол, а женщине… — Ченг Ят навис надо мной, наслаждаясь произведенным эффектом. — Знаешь, что будет? Интересно тебе? Я думал, ты все это видела из окна своего борделя. Интересно тебе, как поступают с бандитками?
Я молчала, яростно заплетая волосы, но Ченг Ят схватил меня за незаконченную косу и оттянул мне голову назад.
— Солдаты тебя свяжут и будут насиловать по очереди. Иногда пытка длится несколько дней. Доживешь ли ты до момента, когда они натешатся? Я не лгу. Тебя продадут с молотка какому-нибудь толстому мусульманскому торговцу, чтобы ты стала частью стада рабынь в западных пустынях. И мусульманин станет спать с тобой, когда ему надоедят козы!
Забытые воспоминания застряли в горле комком желчи. Хозяйка борделя часто пугала нас, девочек, чтобы мы не вздумали сбежать. В ее версии главными злодеями были рыжеволосые варвары, а не мусульманские торговцы, но в остальном истории почти совпадали.
Что скрывалось за словами капитана? Я стоила ему лица, но мой побег обойдется ему еще дороже. Он мог просто вышвырнуть меня. Неужели ему все равно, останусь ли я? Или он предлагает мне выбор? Этот странный человек с манерами кобры мог поколотить или зарезать меня, ни перед кем не оправдываясь, но сейчас он сбил меня с толку.
— Ну? — спросил он. — Выбираешь такую судьбу, вместо того чтобы возлежать на моем корабле, как императрица? Думаешь, кто-то будет обращаться с такой дикой кошкой лучше меня? Я ж тебе потакаю, даже когда ты хлопаешь ресничками, чтобы вынудить моих парней обучать тебя обращению с оружием. Ха! Думаешь, я слеп и ничего не вижу? Что дальше? Я отвернусь, и ты прибегнешь к своей старой профессии? Думаешь, я не знаю, что ты носишь в кармане кошелек?
— Сволочь! — Я всхлипнула и попыталась высвободиться, но Ченг Ят только крепче сжал мою косу, словно душил гуся.
— Ответь мне, жена!
— Зачем я тебе нужна? Я не понимаю! Зачем? Зачем?
Ченг Ят резко отпустил меня. Я повалилась вперед, ударившись подбородком об пол. Он не пытался меня остановить, когда я подползла к двери, толкнула ее плечом и рухнула на трап.
Что-то по касательной задело мне щеку, затем мимо со свистом пролетел еще один предмет: красный мамин тапочек упал на доски рядом со мной.
Я лежала на палубе, глядя на полумесяц. В детстве я страстно желала увидеть лунную небожительницу Сёнг О, самой стать хозяйкой серебристой планеты и проводить дни, играя в небесах с ручным лунным зайцем. Только сейчас я поняла, что мы с Сёнг О похожи: заперты в чуждых нам в мирах, обречены на вечное одиночество.
Я слышала каждый звук в каюте подо мной: гул вечерних молитв Ченг Ята, бормотание до позднего вечера. Потом же, когда ночь вступила в свои права, совсем иные звуки просочились сквозь доски: хихиканье, смех и стоны. Любовные утехи.
Кто эта маленькая шлюшка? Или, может быть, капитан взял одну из молодых жен моряков в наказание за самовольное купание? Если так, то они заслужили наказание. Я дала экипажу повод для веселья, а они бросили меня, как убегающие крысы.
Я не понимала, зачем я здесь. Чем больше я сопротивлялась решению Ченг Ята удержать меня, тем больше он настаивал на том, чтобы называть меня женой. А теперь я должна слушать, как он по-свински визжит безо всякой утайки.
Облака закрыли лунное царство Сёнг О. Я чувствовала приближение дождя, но мне было плевать.
Умереть или быть живым мертвецом. Рабыня мусульманина или наложница морского разбойника. Даже если россказни Ченг Ята были неправдой, какая жизнь ждала меня за пределами этой палубы? Придется снова продавать себя и жить в грязи? Вернуться на цветочную лодку или, может, стать певичкой? Что это за свобода такая?
Может, я вообще неправильно понимаю слово «свобода». Может, свобода без границ — это ловушка. Даже сороки, которые вольны лететь куда угодно, после заката возвращаются на одно и то же дерево. Может, свобода требует границ, забора, крыши. Ограничений пределами корабля. Ограничений обществом бандитов.
Я ощущала свободу, плескаясь в воде, но что потом? Я снова представила свирепый гнев тхаумука, а затем злорадное выражение его лица, словно он победил соперника.
Я села и схватилась за грудь, сердце пульсировало в горле.
Если тхаумук видит во мне угрозу, своего рода соперницу, йё значит ли это, что у меня есть шанс стать именно такой, что я наблюдательна, умна и достойна уважения?!
Ага! Я могу стать настоящей угрозой, серьезным противником, если только пошевелить мозгами. Вместо того, чтобы нести наказание за каждое движение, я кое-что могу урвать для себя в этой короткой и жестокой жизни.
Капли падали на лицо, превращаясь в ласковый беспрерывный дождь, но я больше волновалась о тапочках моей матери, чем о себе. Спеша вниз по лестнице, я чувствовала головокружение от только что обретенной роли. Буду разыгрывать из себя ту жену, о которой мечтает капитан, а сама просочусь во все щели этого стада падальщиков, да так, что они не смогут от меня избавиться при всем желании.
Для начала надо было занять законное место, вышвырнув маленькую шлюху.
Я подергала ручку каюты, но она была заперта изнутри. Я колотила по двери и ждала, колотила и ждала, но стоны не затихали. Тогда я принялась бить по двери ногами и снова кулаком.
— Впусти жену!
Наконец внутри послышалось какое-то шебуршание и кто-то прошаркал по полу. Бряцнул засов, и дверь со скрипом открылась.
Где-то в темноте Ченг Ят откашлялся, а юный Чёнг Поучай, голый и потный, смотрел на меня сияющими глазами, словно кот, набивший брюхо птицами.
ГЛАВА 8ПРАЗДНИК СЕРЕДИНЫ ОСЕНИ
— Рулевых вниз!
Восемь или девять изнурительных дней мы торчали в лагуне, и только потом Ченг Ят отдал приказ отплыть. Мы присоединялись к восьми кораблям By Сэк-йи, направлявшимся на юго-запад к базе адмирала в Лойтяу как раз к Празднику середины осени.
В то утро, когда мы покинули лагуну, казалось, приподнялась пелена тумана. Свежий ветер дул в лицо, открытое море волновалось, земля снова пришла в движение — все это будоражило кровь, как глоток крепкого вина. Команда, от которой я держалась теперь на расстоянии, относилась ко мне с настороженной почтительностью, ведь я все еще была на борту и осталась в живых даже после бунта и стычки с Ченг Ятом. Раньше они не понимали, как со мной обходиться, и почти боялись обращаться ко мне по имени. Теперь же меня называли Сэк А-че[37], когда хотели снискать расположение, а когда требовалась услуга, именовали женой капитана, хотя я все еще шарахалась, услышав этот титул. Лишь немногие заслужили право звать меня по имени Йёнг — только мой ближний круг, половина которого составляла орудийный расчет.
Ястреб в течение долгих дней плавания занимал меня рассказами про мушкеты, патронники, бойки, полки в фитильном оружии и порох. Я с головой погрузилась в обучение, несмотря на испачканные жиром пальцы и постоянную ломоту в руках. В первый раз самостоятельно разобрав и собрав кремневое ружье, я смахнула слезы не только от похвалы моих товарищей, но и оттого, что освоила навык, для которого не требовалось лежать на спине, и почувствовала себя полезной. Единственным человеком, которого я не хотела видеть, был Чёнг Поу-чяй, который, казалось, появлялся в трех местах одновременно, как плут из кукольного театра.
Несколько минут назад он вышел из туалета как раз перед тем, как я туда вошла, и вот уже балансировал на одной ноге на планшире, бросая рыбьи кишки птицам.
Я столько раз слышала историю о похищении Чёнг Поу-чяя — от A-и, других женщин, кока, — что она превратилась в легенду. Мальчик с отцом ловили рыбу далеко от берега на маленькой лодке, когда пираты схватили их. Ченг Яту с первого взгляда понравился красивый пятнадцатилетний парнишка в фиолетовой повязке, который не оказал никакого сопротивления на пути в каюту капитана. Вряд ли это можно считать сюжетом для эпического повествования. О том, что случилось с отцом, история умалчивала.
Устав кормить птиц рыбными потрохами, Поу-чяй принимался приплясывать наверху, распевая песни, посвященные морским и небесным божествам. Как в подобных обстоятельствах можно было испытывать такую радость? Я еще понимаю — петь, чтобы отвлечься от скуки и тоски; я тоже обещала себе справиться с невыносимостью собственного положения. Но исполнять песни духам, вознося радостную благодарность?
Если Ченг Ят восхищался характером своего любовника, я не могла его винить. Но зачем тогда капитану я? Ответ очевиден: жизнерадостный парнишка не мог родить Ченг Яту наследника.
Поу-чяй, должно быть, прочитал мои мысли. Я повернулась и увидела, что он согнулся и уперся руками в колени. Его глаза встретились с моими.
— Важным шишкам нравится заводить себе вторых жен, — сказал паренек, а затем ушел, комично рыдая.
Я прижала руку ко рту. Всем известно, что первый раз женятся по долгу службы, а второй — ради удовольствия. Значит, вот как парнишка думал обо мне? И Ченг Ят тоже так думает?
Я вернулась, размышляя, не спросить ли у Ястреба его мнение, и тут звонкий голос Поу-чяя снова прорезал воздух, на этот раз сверху:
— Паруса! Большой флот!
Больше пятнадцати джонок растянулись в цепочку, уходящую за горизонт.
— Как думаете, военно-морская бригада? — сказал Ястреб. — Наши двенадцать кораблей могут их отпугнуть.
Я приложила ладонь козырьком ко лбу, не зная, куда конкретно смотреть, и заметила:
— Говорят, такой конвой бывает при перевозке соли.
За спиной у меня кто-то насмешливо фыркнул. Казначей. Проходя мимо, он снова фыркнул. Мне было плевать, что он думает. Важно, прикажут ли Ченг Ят или тхаумук подготовить ружья и пушки к бою. Я не жаждала настоящего сражения, но мне не терпелось на практике заняться подготовкой крупнокалиберных орудий в пылу атаки.