Я упорно убеждала себя, что у меня все по-другому. Для большинства женщин удачный брак был целью, ярким счастливым концом в их воображаемом спектакле, кульминацией всех женских желаний: мужчина, дом, семья. Но не для меня. Делало ли меня менее женственной то, что свадьба и семья не имели для меня такого значения? Замужество скорее виделось мне новым началом, рулевым колесом. Хотя нет, назовем это новой жизнью. Сегодня меня ждет перерождение.
Был ли Ченг Ят тем самым мужчиной, которого я выбрала бы для новой жизни? Он жестоко меня похитил, его поведение часто было грубым. Но, несмотря на несправедливость, которую я часто испытывала, в последнее время он обращался со мной лучше, чем можно было ожидать от мужчины. Капитан утверждал, что его восхищает мой характер. Хвалил мою свирепость в бою. Не оттого ли он пошел у меня на поводу, удовлетворил просьбу о свадьбе и даже решил меня удивить? Так он пытается связать мой необузданный дух со своим? Мне нравилось так думать. Брак пойдет на пользу нам обоим. Свадьба по всем правилам станет верным признаком уважения.
Дверь открылась, и внутрь просочилась A-и с такой охапкой одежды, что мне за всю жизнь не перемерить.
— Давай тебя нарядим.
Я не могла даже пошевелиться, пока меня не накрасили. Волосы вымыли, расчесали, смазали маслом, надушили, накрутили на костяные шпильки, а потом украсили гребнями из черепахового панциря и заколками в виде перламутрового веера. Меня облачили в шелка, складки которых тщательно разгладили. К тому времени, когда снаружи забили в барабаны, у меня кружилась голова и хотелось вздремнуть.
— Подождите, что это? — спросила я. Костяные пуговицы на моем наряде казались не такими новехонькими, как все остальное, и даже выглядели знакомыми.
A-и гордо выпрямилась.
— Пуговицы от твоей желтой куртки, той, что была на тебе, когда…
— Нет! — Я начала крутить верхнюю пуговицу, пытаясь высвободить ее из петли.
Старуха схватила меня за руки:
— Ты что творишь?! Уже в барабаны забили!
— Им придется подождать, пока ты не перешьешь пуговицы!
— Ты спятила?
Может, и спятила, но сдаваться не собиралась. Эти пуговицы пришли из моей прошлой жизни, а теперь я словно гусеница, превращающаяся в бабочку. Нужно сбросить всю кожу без остатка!
— Та жизнь кончена. Выкини их!
— Только послушайте эту глупую курицу! — фыркнула A-и. Такой сердитой я ее никогда не видела. — Полагаю, тогда и это тебе не нужно!
Маленькая девочка стояла на коленях подле меня с парой тапочек. Я почувствовала ном в горле. Красный шелк свадебных туфель мамы блестел как новый: ни единой складочки, ни единой торчащей нити.
Девочка опустила голову, как будто собиралась заплакать, я наклонилась и погладила ее по волосам.
— Конечно, нужно.
Никто не понял, кроме меня, что эти тапочки — последняя ниточка, связывающая меня с детством. Сегодня я начну новую жизнь. И похороню человека, который существовал в промежутке от тех дней невинности до нынешнего времени.
A-и поцокала языком и велела мне не двигаться, быстро перешивая пуговицы. Девушка натянула тапочки мне на ноги, и они сели туговато, но терпимо.
Помощницы отступили на несколько шагов назад, чтобы полюбоваться своей работой.
— Такая красота посрамит птиц[42], — сказала A-и. Все засмеялись, кроме меня. Мне нужно было увидеть себя собственными глазами.
Кто-то поднял ручное зеркальце. Я с трудом узнала богиню, стоящую передо мной, с накрашенными губами и бровями, увенчанную черным облаком из кос, заплетенных в немыслимые фигуры, скрепленные гребнями и цепочками из бисера. Может, зеркало искривляло картинку, но я казалась высотой с корабль в своем мерцающем красном платье, расшитом настолько реальными цветами, что я почти ощущала их аромат. Я попыталась представить свою мать молодой невестой, когда она обладала красотой столь могущественной, что она могла длиться вечно.
Пока глаза привыкали к солнечному свету, а уши — к гонгам и барабанам, я вышла наружу, на трап. Главная палуба превратилась в свадебный павильон с круглыми столами, задрапированными красной тканью, на которых расставили белоснежные блюда. Здесь собрались только женщины. Тяжелая ткань затрудняла спуск по лестнице, но зато делала его величавым. А на берегу тем временем взрывались петарды. За главным столом, сложив руки перед собой, восседала седовласая матрона, которая приветствовала меня.
— Мы станем сестрами. Но сегодня я притворяюсь твоей ужасной свекровью, — сообщила она, хотя игривые слова не соответствовали сухой интонации без намека на юмор.
Я опустила голову в притворном страхе, надеясь рассмешить ее.
— Я старшая жена Ченг Чхата, — сообщила она, а затем ее внимание привлекло первое блюдо, которое подали под крышкой.
Я замерла с улыбкой на лице. А что мне было делать или говорить, когда такой важной даме суп интереснее, чем невеста?
Другие женщины вели себя более учтиво, даже стремились познакомиться со мной, хотя все взгляды, казалось, были прикованы к щедро накрытому столу, а я даже не могла отведать блюда: моя работа заключалась в том, чтобы порхать в толпе гостей, впитывая поток имен, от которого голова шла кругом.
Прошло довольно много времени, прежде чем A-и подала сигнал вернуться в каюту.
— Я думала, это праздник для невесты, — проворчала я, — а в итоге умру с голоду еще до вечера.
Две девушки помогли мне освободиться от тесного платья и захихикали, когда я прямо в белье набросилась на миску с остатками риса.
— Ну-ка поставь! Есть надо меньше мышки, — наставляла меня А-и. — Потом потренируемся.
— Опять?
Безо всякой причины на глаза навернулись слезы. Я была счастлива, голодна и взволнована. Я была свободна. Так много имен, так много вещей, которые нужно запомнить. Например, выражение лица первой жены Ченг Чхата, на котором читалось, что я вторглась на ее территорию. Сплошные новые знакомства, но при этом я чувствовала себя покинутой и одинокой.
A-и присела передо мной на колени и поцеловала меня в лоб.
— Моя дорогая малышка Йёнг! Твоя мама здесь, с нами.
Я чувствую ее дух. А ты?
Да, вне всяких сомнений. Я взяла протянутый носовой платок и вытерла глаза и щеки.
Старуха захлопала в ладоши:
— Хватит рыдать. Последняя возможность потренироваться.
Я переоделась в простые синие штаны и куртку. Служанки повязали мне на талию черный пояс с красной бахромой. Все они, казалось, прекрасно знали церемонию, а я даже и не помню, чтобы присутствовал на свадьбах водных жителей до того, как меня увезли. Перестану ли я быть здесь чужой?
Кто-то постучал в дверь: спектакль вот-вот начнется. На мою голову опустилась тяжелая черная накидка.
Я ничего не видела, пока подружки невесты вели меня на палубу, напевая. Я не видела табуретку, на которую нужно было сесть, и упала бы, если бы меня не поймали. Не различая ничьих лиц, я не могла отделаться от мысли, что все смеются над моей неуклюжестью.
Внезапно щебет женщин прервал мужской голос:
— Все слушайте! Тише. Прошу тишины. Чтобы красавицу-невесту ждала счастливая судьба, все зрители определенных возрастов должны во время церемонии отводить глаза. Дайте-ка я проверю…
Я услышала шелест бумаг. Окружающие перешептывались и хихикали. Мужчина откашлялся.
— Если вам двадцать два, сорок шесть или семьдесят. Есть тут такие бабульки? — Он подождал, пока все засмеялись. Жаль, что я не видела, как он выпендривается. — Мне так не кажется. Короче говоря, если вы девушка двадцати двух лет от роду, пожалуйста, отвернитесь. Если вам сорок шесть… — Он замолчал. — Я вам не верю! Никто из присутствующих не выглядит старше тридцати. Особенно моя жена!
Женщина закричала:
— А то! Вышла замуж за старого быка, когда была еще во чреве матери!
Тут даже я рассмеялась.
— А теперь, поскольку мужчинам запрещено участвовать, мне пора идти туда, где меня тепло примет… — После драматической паузы он закончил — …Горлышко винного кувшина! — Женщины засмеялись, а мужчина удалился, на ходу выкрикивая поздравления.
Кто-то откинул покрывало. Я закрыла рот рукой. Дневной свет угасал. Банкетные столы убрали, и теперь открытую площадку устилали ковры. По обеим сторонам расставили длинные столы, покрытые красной драпировкой; каждый из них был заставлен лакированными ящиками, обтянутыми шелком коробками, бутылками и флягами всех размеров. Разноцветные флажки и фонарики свисали с паутины веревок, тянущихся от мачты к мачте. И все свободное пространство, каждая перевернутая бочка, каждый планшир, каждая ступенька трала были заняты целой армией женщин. Казалось, их больше, чем может выдержать корабль.
В центре сидела первая жена Ченг Чхата. Она сжала губы в тонкую линию, что, вероятно, задумывалось как улыбка.
Ухмыляющиеся липа с широко распахнуты глазами напомнили мне зрителей на казни. Я зажмурилась и приказала мерзкому голосу в голове замолчать хоть сейчас. Все ведь хорошо, напомнила я этому голосу. Как Ченг Ят устроил такое пышное торжество за каких-то два дня? И все ради меня, напомнила я голосу. Неважно, что на самом деле происходит в головах этих хихикающих людей. Я сейчас стану женой, как порядочная женщина. Я вот-вот превращусь в одну из них, а то и лучше. Свадьбу уже не остановить, а с последствиями я разберусь потом;
A-и, одетая в самый красивый черный шелк с вышивной, который я когда-либо видела, подвела меня к столу, окруженному подружками невесты, которые держали огромные свечи. В центре стояли чаши, наполненные прозрачным вином. Я выбрала самую большую и отнесла ее к алтарю рядом с грот-мачтой, где встала на колени перед красной табличкой, символизирующей клан Ченг.
— Еще рано, — прошипела А-и.
Я подождала, пока две девочки накинут мне на голову белую простыню, приговаривая:
— Нельзя, чтобы на тебя светили звезды, помнишь?
Зачем беспокоиться о звездах, недоумевала я. Пусть светила позовут мою маму на небесах, чтобы она тоже посмотрела на меня.