Затем мы снова оказались на улице Небесной Династии, дальше к большому изгибу реки, чем там, откуда начали путь. Мы пересекли открытую площадь перед храмом и вошли в тихий проулок, где невестка жестом велела остановиться перед лакированной дверью из красного дерева в окружении полупрозрачных бумажных окон. Аромат чая проник в ноздри еще до того, как мы вошли внутрь.
В чайной царила прохлада и ощущалась уединенность частной беседки; стены и мебель из полированного красного дерева освещала лампа с абажуром. Несколько голов повернулись, когда мы вошли, а потом посетители вернулись к своим приглушенным разговорам. Похоже, здесь встречались и заключали сделки богатые местные жители. Я решила, что мы можем претендовать на место среди элиты, будучи женами наемных флотоводцев.
Нас приветствовала седовласая дама в развевающемся розовом платье-аозай[50] вроде тех нарядов, что носили девушки на улице, только изящное и величественное. Наш стол стоял рядом с непрозрачным бумажным окном. Пешеходы на улице двигались словно марионетки в театре тенен.
— Госпожа Ли, это моя двоюродная младшая сестрица, Ченг Ят-соу, — сказала жена Ченг Чхата, затем перешла на аннамский диалект. Одно из немногих слов, которые я разобрала, обозначало чай. Мадам Ли улыбнулась, продемонстрировав такие же черные, как у торговца мылом, зубы, потом поклонилась и удалилась.
— Добро пожаловать в центр мира. Ну, нашего мира, разумеется, — улыбнулась моя невестка.
— Не слишком-то довольной ты выглядишь.
— О, сестренка, прости меня. Я порчу тебе удовольствие.
— Нет. Мне очень здесь нравится. Как ни странно, я чувствую себя дома.
— Логово беглецов, контрабандистов и воров. Не уверена, что назвала бы это домом.
Мужчина за соседним столиком кивнул моей подруге, как старой знакомой. Он словно бы только что сошел с оперной сцены: пучок густых седых волос и синий халат с подкладкой, какие я видела лишь на старинных картинах. Жена Чхата кивнула в ответ на приветствие.
— Ты его знаешь? — поинтересовалась я.
— Местный скупщик. Иногда что-то у нас берет.
— Похоже на актера или клоуна.
— Не так громко. — Она наклонилась ко мне и понизила голос: — Он мингхёнг. Странное название, я знаю. Сторонники династии Мин на ее закате бежали в Аннам, спасая свои шкуры. Их много в этом городе. Он, наверное, потомок в четвертом поколении. Эти ребята ведут себя так, будто Мин вернется, и тогда они смогут снова отправиться в Китай. Видишь? Я же говорила: это место привлекает изгоев, как тухлое мясо — личинок мух.
Я с трудом сдержалась, чтобы не уставиться на скупщика. Тут вообще не бывает ничего обычного? Даже чай оказался странным.
Госпожа Ли принесла две чаши с крышками, в которых плоды «драконова глаза» и семена лотоса плавали в бледном ароматном настое. Она поставила между нами блюдо с арбузными семечками.
— Я не могу это пить. Слишком красиво, — сказала я.
Жена Чхата глотнула из своей чашки.
— Пей давай. Там, куда мы плывем, красоты не хватает.
Мой язык наслаждался пронзительной сладостью, а я тем временем спросила себя: зачем плыть куда-то еще? Этот город шепотом звал меня еще до приезда, и его зов стал громче, как только я вышла на набережную. Но теперь он пел в полный голос, окутывая яркими вкусами, ароматами и цветами. Из того немногого, что я успела увидеть, Зянгбинь действительно напоминал некоторые районы Гуанчжоу, но уж точно не грязные. И все же он обладал духом, совершенно отличным от всего остального. Логово беглецов, контрабандистов и воров, как говорила жена Чхата. Разве это не про меня?
С воинскими званиями или без, разве это не про всех нас? Здесь был центр мира для таких, как мы.
Странная смесь людей, языков и народов, фальшивый нефрит и гнилые груши, — раньше я ничего подобного не испытывала, это было совершенно новое понятие новизны. На протяжении всей жизни меня пугали перемены — новые лодки, новые хозяева, уродливые новые клиенты с тошнотворными новыми потребностями. Но здесь новизна казалась многообещающей. История не имела значения, здесь можно было придумать собственную историю — как у мингхёнгов, которых поглотило воображаемое прошлое, или длинноволосых, которые перестали быть китайцами. Здесь я могла сменить наряд, прическу, отбросить прошлое и вылепить новую личность: жену адмирала с определенным социальным статусом. Если Ченг Ят тут останется.
— Надеюсь, мы тут задержимся, — сказала я.
— Когда явится этот пес Чхан Тхим-поу, мы двинемся на юг, туда, где живут настоящие дикари.
Я смаковала содержимое своей чашки, пока чай подруги остывал. Ее глаза бегали по всей чайной, но не задерживались на мне. Что-то ее беспокоило, и это был не Чхан Тхим-поу. Наконец она закрыла чашку крышкой и, сложив руки на столе, ошеломила меня пронзительным взглядом.
— Что ты там удумала? Ртуть?
Наполовину пережеванное семечко лотоса прилипло к языку. По тону сразу можно было понять, как моя невестка относится к этому вопросу. Больше и говорить ничего не нужно было.
— Ты замужем уже три месяца, — буркнула она.
Я едва заметно пожала плечами.
— Слишком рано, тебе не кажется?
— Слишком рано для чего? Ему тридцать шесть, а сына нет. Как думаешь, почему мужчина его возраста женится? Если бы он хотел бесплатных плотских утех, обошелся бы без свадьбы.
Я выплюнула семечко на перевернутую крышку от чайной чашки.
— Мне казалось, мы сестры. А ты теперь говоришь как моя свекровь?
Подруга натянуто улыбнулась, вертя в пальцах крышку от своей чашки.
— Если жена не забеременеет, неизвестно, что сделает мужчина. Некоторые из нас обеспокоены.
— Да что ты? А кто это «некоторые»? Ты же понимаешь, что я провела каждый день своей жизни, стараясь не забеременеть. Я не уверена, что теперь смогу забеременеть, даже если захочу. — Я щелкнула арбузным семечком так громко, как только могла, чтобы привлечь ее внимание. — А я не хочу.
— Чушь какая! — Жена Чхата закрыла чашку крышкой и отодвинула чай, который выплеснулся через край. Она прикрыла рот рукой, но я заметила, что губы у нее дрожат. — Я хочу, чтобы ты познакомилась с моими мальчишками. Двенадцать и тринадцать лет, настоящие мужчины, трудятся на других кораблях. Слишком взрослые, чтобы бежать к мамочке. — Она вытерла глаза. — Я понимаю, почему ты отказываешься. Может, я бы тоже так поступила на твоем месте. Но пришло время признать, что прежняя жизнь закончилась. Ты теперь замужняя женщина. А каждая женщина хочет детей, знает она об этом или нет.
Конечно, я знала, что у меня такого желания нет, даже в самых глубоких и темных закоулках души. Что такое детство, кроме тяжелой работы, страха и маленького островка невинности, которую скоро соскоблят и выколотят? Разве дети — это не постоянное бремя и волнения? Может, и правда, что многие женщины жаждут детей, но какая мне разница? Я не сомневалась, что была желанным ребенком для мамы. Но разве мое появление сделало ее жизнь лучше? А чего она добилась, родив сына, если в итоге он умер при родах, а заодно и ее с собой прихватил? Где же счастье? Мое закончилось, даже не начавшись. Я никому не желала детства.
— Прости, — сказала я. — Возможно, я ненормальная женщина. Пожалуй, поэтому я и чувствую, что мое место здесь, где нет ничего нормального. Зачем рожать детей только для того, чтобы мужчина мог зашвырнуть их на другие корабли? Или заложить их, чтобы оплатить долг. Или жить с ужасной матерью вроде меня, которая обижала бы их, пока не сошла бы в могилу. Самое большое благо, которое я могу сделать для ребенка, — не давать ему родиться.
Облако, казалось, набежало на лицо жены Чхата, и она перенеслась в другой мир. Моя спутница сидела тихо, а потом ее взгляд снова оживился и она слабо кивнула, как будто собиралась в чем-то признаться.
— У меня была младшая сестренка. Мы были неразлучны. Вместе играли. Я думала, что мы никогда не перестанем смеяться и подтрунивать друг над другом. Однажды на восьмом году жизни она проснулась вся в пятнах и горячая, как пепел. Потом она умерла. Раз — и все. Моя радость умерла вместе с ней, и я много лет печалилась. Но радость родилась заново, когда я баюкала старшего сына. — Она перемешала арбузные семечки дрожащим пальцем. — Нет, лучшее, что ты можешь сделать, — подарить другому человеку достойную жизнь.
Я не знала, что ответить. Из всех странных новых идей, поразивших меня сегодня, самой причудливой была мысль, что человек может сделать другого счастливым.
Жена Чхата потянулась через стол с затуманенным взором.
— Ты родилась в год Козы, в год, когда умерла моя сестра.
Я смотрю на тебя и думаю, что она вернулась ко мне. Младшая сестренка.
Я схватила ее вытянутые пальцы и сжала, выдавливая из них холод, но сказать мне было нечего. Подруга видела меня или призрак своей сестры?
— Хотелось бы, чтобы ты жила у нас, когда мы вернемся домой, — сказала она.
— Домой? Что ты имеешь в виду?
— Тайюсан, я ведь говорила. А-Чхат снова пообещал мне. Когда все кончится — я про наши дела в Аннаме, — мы построим там дом, такой же величественный, как у самого богатого купца. Наши сыновья будут торговцами, а не пиратами!
— Но разве ты не чувствуешь, что здесь и есть дом? Ты сама сказала, что нам здесь самое место.
— Я скажу тебе кое-что, сестренка. — Она подняла крышку, сигнализируя хозяйке, что нужно подлить свежей воды. — Ты тут новенькая. Город весьма оживленный, признаю. А еще тут заваривают вкусный чай. Но Зянгбинь — самое уродливое место в мире, подходящее только для отбросов. Разве ты хочешь этим ограничиться?
— Я никем другим и не была. И наши мужчины тоже. У них есть веская причина остаться.
Жена Ченг Чхата вздохнула.
— Разумеется, чтобы сражаться. А-Чхату нравится действовать. Мужчины только и треплются что про победы. Но позволь сказать тебе… — Она разгрызла семечко, высосала зернышко из скорлупы, выкинула шелуху и облизнула палец. — Позволь сказать: жить такой жизнью, как наша… — Она вздохнула. — …А потом уйти на покой богатым, обустроить дом, поселиться в окружении семьи, остаться в живых — в живых! — Она подалась вперед, так что наши носы почти соприкоснулись, и глухо прошептала: — Вот настоящая победа.