— Вздумала убить моего ребенка? Ну-ка на берег! Быстро!
Но я же не слабенький цветочек, почему бы мне не потрудиться вместе со всеми в такое время? Я хотела потребовать, чтобы муж убрал руки, но почувствовала что-то необычное в его взгляде, в его тоне. Что-то похожее на страх. Он беспокоился не из-за нападения — бывали атаки и похуже, и он всегда воспринимал происходящее мужественно. Это был страх за будущего ребенка. Внутри закаленного боями пирата скрывался встревоженный отец, ожидающий рождения ребенка.
Я дала понять, что не буду противиться, и отрезала:
— Иди командуй своими кораблями.
Однако возвращаться на берег было слишком поздно: руль установили, якоря подняли, паруса надулись. Я с трудом поднялась по лестнице и встала у дверей каюты, откуда открывался обзор на нашу импровизированную армаду, которая следовала из гавани мимо мыса навстречу жесткому, яростному ветру.
И навстречу шквалу пушечных выстрелов.
Густой серый пороховой дым скрывал нападавших, пока его не рассеял ветер. Судя по опознавательным знакам, это были военные корабли. В клубах дыма их не удавалось сосчитать. Противник палил совершенно бессмысленно: с учетом качки не было никакой надежды поразить цель, даже если корабли находились бы в пределах досягаемости. Пушечные ядра не долетали аж на целый ли. Либо командиры неопытны, либо…
Внезапно до меня дошло: императорский флот посылает нам сообщение, что готов впустую тратить боеприпасы.
Мы оказались в осаде.
Разведчики докладывали о военных кораблях, стоявших вдоль и поперек канала как на востоке, так и на западе, хотя никто точно не знал, сколько их. Главное, что бухта Тунгхой была надежно заперта.
Ченг Ят вернулся измученный, бледный и взмокший от пота. Голос у него охрип от криков.
— Все утки, а не лебеди, как и сказал By.
Я попросила чаю с имбирем, чтобы успокоить горло мужа, затем села рядом и стала ждать, хотя в моем молчании звучали вопросы.
— By хочет атаковать, — наконец сказал Ченг Ят. — Одиннадцатипалый хочет, чтобы мы сидели здесь, пока флот не потеряет самообладание.
— А чего хочешь ты?
Нам принесли чай. Я наполнила чашки и бросила в них кусочки имбиря. Ченг Ят дул на кипяток несколько дольше, чем нужно, словно обдумывая мой вопрос.
— Я хочу, чтобы мы объединились, — заявил он. — Чтобы не повторилась бойня на реке Духов.
Об этом своем страхе я сама боялась сказать вслух. Но теперь, когда слова прозвучали, призрачный шепот вернулся ко мне множеством голосов женщин и мужчин, сыновей и матерей, перекрикивающих друг друга.
— Мне нехорошо. Должно быть, из-за ребенка, — пробормотала я.
Вернувшись к себе, я в поту повалилась на циновку, умоляя, чтобы беременность наконец завершилась и наступила нормальная жизнь. Хотя какая уж тут нормальная жизнь с ребенком, о котором нужно заботиться!
При мысли о плаче, кормлении, уборке и бесконечных хлопотах я не могла спать, хотя сон помог бы забыть о нынешних болях. Затем наверху снова затопали, и я поднялась, чтобы посмотреть. Чёнг Поу-чяй стоял ко мне спиной, с него ручьями лилась вода, как будто он искупался в одежде. Перед ним трое мужчин, раздетых до исподнего и со связанными за спиной руками, стояли на коленях перед Ченг Ятом.
— Это шпион. — Поу-чяй пнул самого упитанного из пленников, человека с плоским северным лицом. С того места, где я стояла, остальные скорее походили на рыбаков или крестьян, а не на моряков.
— Где ты их поймал? — спросил Ченг Ят.
— Пещера в скале за западным мысом — знаете? Прятались в лодке, думали, что замаскировались под рыбацкими шапками. Ха!
Один пленник что-то промямлил, и Ченг Ят заставил его повторить.
— Говорю же, я простой рыбак. У меня есть жена, сын. Я заплачу выкуп. — Пленник стукнул лбом о палубу. Его товарищ тоже молил о пощаде.
— Вам стоило бы просто ловить рыбу, а не помогать шпионам.
Ченг Яг отдал безмолвный приказ, и матросы потащили обоих рыбаков в рубку. Я не могла себя заставить смотреть, хотя мне показалось, что удары сабель эхом отдаются по всему кораблю.
Северянин не двигался. Его лицо оставалось безучастным, даже когда Ченг Ят пригрозил ему саблей и спросил:
— Сколько там кораблей?! — Разгневанный молчанием шпиона, капитан пнул его ногой и хрипло рявкнул: — Отвечай! Сколько?
Северянин откашлялся. Ченг Ят ударил его коленом в подбородок. Шпион сплюнул кровь под ноги своему мучителю, а затем сказал на кантонском диалекте с акцентом:
— Будьте прокляты, чертовы пиратские отбросы!
— Пригвоздите его!
Двое мужчин держали шпиона вертикально, прижав спиной к мачте, а другие связали ему руки вокруг мачты. Затем дородный матрос прибил ногу северянина к палубе. У того покраснело лицо, но он сжал челюсти, изо всех сил стараясь сохранить достоинство.
Тут Ченг Ят заметил меня.
— А ну спускайся, не то проклятие падет на моего ребенка!
Разве не проклятие — родиться у такой матери, как я? Да еще в мире, где ты всегда на грани смерти. Сплошные суеверия: не ешь это, не трогай то, не стирай, не ходи ни туда, ни сюда, никуда! Наш мир переполняли убеждения, замешанные на страхе. Никто не мог внятно объяснить, почему женщина должна провести взаперти всю беременность, кроме того, что это традиция и даже мысль о ее нарушении вызывает ужас. Позвольте мне преподать своему ребенку урок не подчиняться тирании традиции. Я забралась на палубу и заняла свое обычное место на перевернутой бочке из-под масла. Пусть бедный ребенок привыкнет к звукам и крикам, прежде чем выберется из утробы. Пусть готовится родиться пиратом.
— Вижу, ты берешь пример с повелительницы слонов, — процедил Ченг Ят. — Тогда чего уселась там? Двигайся ближе. Сейчас же! Ко мне!
Муж разглядывал свою саблю, ожидая, пока я устроюсь. Мне было понятно, что случится дальше. Я видела это по опущенным плечам капитана, по его запавшим глазам, по нервному стуку лезвия по палубе.
Часть меня хотела бежать, сигануть в воду и поплыть прочь, пока не достигну берега или не утону. Мне уже доводилось видеть «смерть от десяти тысяч порезов» на площади, когда я вместе с другими зеваками с жадностью наблюдала, как преступника режут тонкими слоями. Но отступать было поздно. Придется принять вызов.
Матрос выплеснул на шпиона ведро с водой.
— Кто командующий? — спросил Ченг Ят.
Узник ничего не ответил; казалось, он даже не дышал. Ченг Ят ущипнул северянина за бровь и занес саблю, как мясник, готовящийся отрубить куриное крылышко.
— Ты слышал меня. Кто командующий?!
Пленник демонстративно закрыл глаза.
Одним легким движением Ченг Ят срезал ему бровь и отшвырнул ошметок в сторону, как окровавленного червя. Челюсти у шпиона сжалась, а колени затряслись, но он лишил мучителя удовольствия видеть его боль и сдался только после того, как Ченг Ят ухватил его за вторую бровь, оттянув кожу. Мужчина прохрипел:
— Командир Шюн.
— Повтори!
— Шюн Тьсюн-мау[70].
— Сколько кораблей?
Шпион покачал головой. Другая бровь полетела на палубу. Только теперь мужчина закричал.
Ребенок внутри меня содрогнулся: он все понимал. Я погладила живот и мысленно извинилась.
— Повторяю еще раз. Сколько кораблей? Что за боеприпасы? Какой приказ выполняет флотилия?
Узник сморгнул кровь, затекающую в глаза, и посмотрел Ченг Яту прямо в лице. Следующие фразы он произнес на мандаринском диалекте, языке правительства, но достаточно простыми словами, чтобы их мог понять каждый:
— Приказ убить тебя, грязное бандитское отродье. Будь проклята твоя гребаная мать!
Я отвернулась, попыталась заткнуть уши, но эти крики могли бы пробиться и через стены. Я сделала ошибку, посмотрев на шпиона еще раз. Нос пленника исчез, и на его месте темнела кровавая дыра, в которой проглядывали хрящи. Видимо, я чуть не упала, потому что меня поддержали сзади за плечи.
Ченг Ят резко обернулся, его лицо стало алым, как раскаленный уголь.
— Приведите ее ко мне. Сюда.
Меня подняли, подталкивая вперед.
— Ты! Я велел тебе не смотреть. Но ты настояла! Хочешь совать свой нос во все дела моего корабля? Что ж, давай! Бери! — Он протянул саблю. — Думаешь, ты умнее? Думаешь, у тебя получится лучше? О да, я вижу, ты осуждаешь меня. Покажи мне, покажи нам всем, какая ты храбрая и умная!
Я отшатнулась, держась за живот в попытке унять ноющую боль — протест то ли ребенка, то ли моего желудка, который грозился вот-вот лопнуть.
— Не обращай внимания на ребенка, — бросил Ченг Ят. — Он не видит и не слышит. — Он вложил саблю мне в руку: — Дальше подбородок или пальцы? Тебе выбирать!
Если муж намеревался преподать мне урок мужества, он ошибся. С абордажной саблей, оттянувшей своей тяжестью руку, я поняла, что отрубание конечности не требует храбрости, но нужна причина. Особой ненависти к пленнику я не испытывала. Скорее, он казался жалким упрямцем, готовым расплатиться жизнью за гордость, яростно преданным неведомому командиру, отправившему его на смерть. От своей команды Ченг Ят ожидал той же преданности, но в том-то и дело: такова работа солдата — убивать или пасть на поле брани, а вовсе не вызывать жалость или сострадание. И все же я не могла отделаться от мысли, что несчастный, привязанный к мачте, с прибитыми к палубе ногами, пытающийся совладать с дрожью, самый смелый среди нас.
Пока что пытка не выудила из него почти никакой информации. Еще один удар саблей — и он потеряет сознание. Надо выбрать другую стратегию. Положив саблю на палубу, я вспомнила все, что умела в прошлой жизни, и проворковала:
— Я собираюсь стать матерью. У тебя есть дети?
Рот шпиона скривился в печальной ухмылке.
— Ответь на несколько вопросов, и я отправлю тебя домой. К твоей семье. К жене. К прекрасным дочерям и сыновьям.
Слезы или пот блестят у него на лице? Он хочет довериться мне или же я хочу так думать?
Ченг Ят наклонился и потянулся за саблей. Северянин кашлянул сквозь сомкнутые губы. А потом открыл рот и снова плюнул. Густой комок мокроты в кровавых прожилках шмякнулся мне под ноги.