Пройти напрямую нам не дали.
– Им сначала надо оцепить место преступления, – объяснила Нина.
Она включила фонарик, и мы стали спускаться к улице, чтобы оттуда сразу же свернуть к моему дому.
Пройдя пару шагов и видя, как я хромаю, Нина остановилась.
– Подъедем на машине, – сказала она. – Тем более тут темно.
Она подвела меня к машине без опознавательных знаков, открыла передо мной переднюю дверцу, потом обошла с другой стороны и села за руль.
Вблизи Нина Ригби еще больше поражала своими противоречиями. Курносый нос и опущенные уголки рта придавали ей одновременно отрешенный и суровый вид. Насколько я могла судить, она не была накрашена, но когда она взялась за руль, я заметила, что ее ногти покрыты нежно-розовым лаком.
На улице никаких машин – непонятно, как сюда попал тот человек. Наши с Риком почтовые ящики стояли рядом, и от них в разные стороны расходились подъездные дорожки.
Как только мы свернули к моему дому, резкий свет прожекторов выхватил из темноты место, где я набрела на труп. В белом жутковатом сиянии вились комары.
Около дома – только моя машина.
Нина выключила мотор, фары погасли – теперь лишь прожекторы с места происшествия отбрасывали зловещий отсвет на кусты между участками. Ломаные тени людей тянулись в нашу сторону.
– Ваш дом совсем не освещен, – сказала Нина.
– Да, надо бы заменить лампочку на крыльце.
Нина вышла, хлопнув дверцей машины, и, пока я вылезала, успела дойти до крыльца. Она стояла, уставившись прямо перед собой, но не потому, что ждала меня. Ее взгляд упирался в открытую дверь, притягивающую своей темнотой. Щелкнул фонарь, осветив крыльцо и ступеньки.
– Это вы оставили дверь открытой?
– Похоже на то, – ответила я.
Нина стала подниматься, а я облокотилась на перила, чтобы сильно не сгибать колено. Моя спутница тут же повернулась.
– Вы уверены, что можете идти?
– Да-да. Просто не хочу напрягать ногу.
На самом деле я была на пределе, почти падала без сил, что наверняка слышалось в моем голосе. Нина остановилась чуть в стороне от двери – возможно, ждала, пока я подойду. И вдруг резко толкнула дверь ногой, до конца распахнув ее и направив внутрь фонарь. Ее плечи напряглись, и на мгновение мне представилось то, что могло поджидать в темноте.
Пошарив рукой по стене, я нащупала выключатель, и в гостиной зажегся тусклый свет. Я глубоко вдохнула и задержала дыхание. Диван с подушками, все на месте. Никаких признаков чужого присутствия. Только холодно из-за открытой двери.
– Ничего, если я быстро осмотрю дом? – спросила Нина.
Я кивнула – наверное, она проводила меня на случай, если тут кто-то прячется. Хотела убедиться в моей безопасности.
Нина медленно зашла внутрь. Все еще босиком и в грязи, я ходила за ней по комнатам, чувствуя, как на холодном полу леденеют пальцы. Моя спутница включила свет в коридоре. Затем на кухне – из крана над раковиной капала вода. Затем в кабинете, захламленном и почти не используемом.
Единственным местом, куда она не заглянула, был чердак, – не заметила лестницу за дверью, напоминающей дверцу шкафа.
Войдя в спальню, Нина остановилась и щелкнула выключателем.
– Телефон вы отсюда услышали? Из спальни?
Здесь было еще холоднее, я почувствовала сквозняк до того, как увидела его источник: окно за кроватью приоткрыто, тонкие шторы колышутся. Нина подошла к окну и отодвинула шторы, не обращая внимания на незаправленную кровать и телефон на тумбочке.
Не помнила, чтобы я открывала окно. Впрочем, я даже не помнила, что вышла из дома. Может, мне опять приснился тот кошмар, когда меня обступают стены, и я искала выход.
Нина наклонилась ближе к окну, прислушалась.
– Их слышно, – сказала она себе под нос.
Теперь и я их услышала – голоса полицейских с места происшествия, которые доносил до нас ветер. Могла услышать и звонок.
Неожиданно на моем телефоне высветилось сообщение.
– Поздновато для переписки, – нахмурилась Нина.
В этот момент телефон зазвонил. Девушка взяла его с тумбочки и протянула мне – фотография на экране не оставляла сомнений, что звонили с мобильного Джоны.
Я не двинулась с места, звонок повторился. Что, если один из полицейских снаружи проверял последний набранный номер? Неужели мне придется услышать страшную новость вот так, на глазах у Нины?
– Вы собираетесь отвечать? – спросила она, чуть ли не впихивая телефон мне в руку. Я опустилась на край кровати, и кожа на коленке больно натянулась.
Я дважды промахнулась, прежде чем нажала куда нужно и поднесла телефон к уху.
– Алло? – Я затаила дыхание, каждый удар сердца отдавался в голове.
– Лив, знаю, что сейчас поздно, ты, наверное, спишь, но я должен тебе сказать…
Я резко выдохнула.
– Джона? – Я подняла глаза на хмуро уставившуюся на меня Нину. – Где ты?
– Об этом я и хотел сказать, если ты дашь мне такую возможность. – Слова звучали невнятно, спотыкались друг о друга. – Сижу в офисе, пытаюсь разобраться в собственном расписании. Смотрю, как извернуться, чтобы у нас получилось.
– Что получилось?
– Ну мы – ты и я. Признаю, я повел себя глупо, не стоило тебя отпускать…
– Джона, не надо. И вообще я зря это сделала. Не могу сейчас говорить.
Дрожащими пальцами я нажала на отбой. Подняла глаза на окно. Там, в кустах, лежал не Джона. Все происходящее не имело ко мне никакого отношения. Я вполне могла услышать телефон сквозь сон и выйти во двор.
В эту минуту я приняла решение. Совершенно правдоподобная история: услышала телефон, проснулась, увидела человека, побежала.
Самые правдивые истории, как правило, и самые простые.
Нина по-прежнему не спускала с меня глаз.
– Что вы зря сделали? – спросила она.
– Ответила вчера своему бывшему парню.
Женщина кивнула и зашагала по комнате, методично обходя предметы один за другим. Открытое окно. Кровать. Дверь в коридор. Она повернулась ко мне, оглядывая мою рваную пижаму, обнажившуюся коленку. Я последовала за ее взглядом – дыра и сочившаяся из-под отошедшей повязки кровь.
– Вас надо отвезти в больницу, – заявила она. – Обследовать рану.
Я не поняла, был ли у меня выбор, предлагала Нина или приказывала. Я не знала, как нужно себя вести, когда у тебя во дворе обнаруживается труп. Но возражать не стала.
При правильном осмотре мой дом мог поведать о многом, а я не собиралась давать ей повод для новых подозрений.
Мне хотелось, чтобы нас обеих тут больше не было, хотелось убежать от всего так далеко, как только возможно.
ПАМЕЛА КРОУЧ: Они не делают все возможное. Это очевидно. Мы понимаем разницу между операцией по спасению и работами по извлечению.
ЧАРЛИ МЕНДОЗА: Кто ж кроме нас сможет ее найти? На нас надеется мать той девочки. А девочка все еще неизвестно где.
УИЛЬЯМ ХАРРИС: Тут чистая математика. Соберите людей и поделите территорию на участки. Людей у нас уже достаточно. К нам съезжаются отовсюду.
АНИТА ЛАФАЙЕТТ: Кажется, даже водолазы приезжают.
ЧАРЛИ: Я слышал, что собираются бурить в разных местах, где возможно скопление воздуха.
ПАМЕЛА: Говорят, народу к нам прибывает все больше. Добровольцы из других штатов.
АНИТА: Колледжи передают нам свои портативные полевые прожекторы. Мы продолжаем искать. Мы будем искать ее, пока не найдем.
УИЛЬЯМ: У них теперь инфракрасные бинокли. Прислали из охотничьего клуба, от группы обеспокоенных граждан. Как я и говорю, тут чистая математика. Соберите достаточно людей, остальное – вопрос времени.
Глава 8
ВНОЧНУЮ СМЕНУ больница казалась непривычной – больше охраны, малознакомый персонал. Нина Ригби провела меня через вход для «Скорой помощи», не подозревая, что я здесь работаю.
Больничный бланк я заполнила по минимуму. Номер медицинского полиса, имя, дату рождения – стандартные данные. Ничего, что могло бы вызвать у сотрудника больницы желание поковыряться в моем медицинском прошлом. Я осторожничала, понимая, к чему может привести излишняя откровенность. Кто знает, какая информация передается между разными инстанциями при смене имени. Так что чем меньше упоминать, тем лучше.
Порез на ноге – остальное их не касалось.
При этом я прекрасно понимала, что могло бы выясниться и иметь непосредственное отношение к делу здесь, в больничной системе: мой вчерашний визит к доктору Келвину Ройсу. Даже без всяких подробностей уже сам факт посещения мог что-то означать.
Я надеялась, что никто ничего не заметил и не станет об этом упоминать – во всяком случае, в присутствии полиции.
В переполненной приемной было на удивление много больных детей. Среди них – сильно хрипевший мальчик, которого, к счастью, вызвали первым. Эскорт из полицейских, похоже, автоматически сдвигал меня в начало очереди. После того как я заполнила бланк, Нина Ригби подошла к регистрационному окошку, предъявила свой жетон и что-то сказала дежурной. Та на секунду задержала на мне взгляд, после чего ждать нам пришлось совсем недолго. Я смутно помнила медсестру, мерившую у меня пульс и давление. Вероятно, та когда-то подменяла коллегу из дневной смены.
Хорошо, что на мне свободные пижамные брюки: можно просто закатать штанину выше колена, чтобы промыть и обследовать рану.
Медсестра ласково улыбнулась, и я не поняла, узнала она меня или нет. Потом вышла и оставила нас с Ниной в отсеке за занавеской – я села на кровать, а моя спутница заняла единственный стул у стены.
Нина Ригби молчала, отчего становилось не по себе. Чтобы отвлечься, я стала высматривать врача в щель между занавесками, стараясь не думать о событиях, из-за которых сюда попала.
Внезапно зажужжавший телефон Нины заставил нас обеих вздрогнуть, после чего она на какое-то время отвлеклась на сообщения. Догадаться о чем-либо по ее лицу было невозможно.