ЭММА ЛАЙОНС: Мы находимся перед штабом добровольцев, рядом со мной Лорел Мэйнор, мать Арден. Лорел, огромное спасибо, что уделили нам сегодня время. Мы хотели вас заверить: все наши зрители молятся за Арден.
ЛОРЕЛ МЭЙНОР: Спасибо. Мне это очень помогает.
ЭМ: Перед интервью вы рассказывали, какая у вас стойкая дочь.
ЛМ: Да, правда. Ей всего шесть лет, а она уже занимается балетом. Катается на велосипеде, бегает, она вечно в движении. Даже плавать умеет. Не сомневаюсь, что дочка выживет.
ЭМ: Мы тоже в это верим. Все, кто здесь собрался, кто прибыл издалека. Они потому и приехали. Мы слышали, что поначалу местные жители были недовольны качеством поисковых работ. Вы думаете, теперь, когда поискам Арден уделяется столько внимания, их отношение изменилось?
ЛМ: Да, люди продолжают съезжаться, находить способы помочь. Это вселяет надежду. Я страшно всем благодарна.
ЭМ: Что еще вы хотели бы поведать зрителям о своей дочери?
ЛМ: Я хочу, чтобы она нашлась. Хочу отмотать время назад, проснуться раньше…
ЭМ: Одну минуточку… Как?.. Повторите, пожалуйста.
ЛМ: Я хочу…
ЭМ: Нет, простите, не вы. Минутку. Как вы сказали? Боже.
ЛМ: Что, что происходит?
ЭМ: Прошу прощения. Нам только что сообщили: кто-то нашел Арден Мэйнор.
ЛМ: Что?!
ЭМ: Миссис Мэйнор, похоже, ваша дочь нашлась.
Глава 10
Я ПРОСНУЛАСЬ В ПОЛНОМ замешательстве.
Дверь в спальню открыта. Стук таблеток о стекло. Образ матери на кухне с янтарным пузырьком в руке. Картинка стала расплываться.
Теперь я в кровати, больная нога на подушке, руки вдоль тела. В той же позе, как заснула. Сколько я проспала: час, минуту? Потянулась к тумбочке – телефона нет. Брала ли я его с собой?
– Элиза? – позвала я, приподнимаясь на локтях. Горло саднит, голос хриплый.
В дверях возник силуэт, глаза отказывались фокусироваться.
– Смотрите, кто проснулся.
Я узнала голос раньше, чем разглядела лицо. Откинулась обратно на подушку, не зная, ужасаться ли оттого, что Беннетт застал меня в таком виде.
– Ты давно здесь?
– Примерно с час. Прости, что не приехал раньше, – смог найти замену только после обеда. – Беннетт прислонился к косяку. – Элиза поменялась с кем-то из ночной смены, так что я отправил ее отсыпаться.
Трудно сказать, делал ли Беннетт это из дружеских побуждений или исполнял свои обязанности. Как главный медбрат, он не только составлял графики дежурства и решал текущие рабочие вопросы, но и отчитывался о всяких нарушениях. Поэтому он никогда бы не дал уставшей медсестре выйти в смену.
Я чуть согнула ногу. Вертикально наложенные швы и немного спавшая опухоль позволяли кое-как двигаться.
– Сколько времени я спала?
– Сейчас начало четвертого. Ты спала как убитая. – Беннетт подмигнул, кивая на окно. – Я могу войти? – спросил он, видя, как я пытаюсь сесть в кровати.
– Да, только не надо мне помогать.
Сев прямо, я почувствовала себя лучше. И не только из-за ноги – было приятно сознавать, что с самого начала не ошиблась насчет снотворного. Надо будет попросить у Сидни побольше.
– Конечно, просто подстраховать.
Мой коллега подошел к краю кровати. Он бывал в доме много раз, но никогда не заглядывал в спальню.
– Беннетт, я не стану подавать на тебя в суд, если упаду.
Он делано улыбнулся. Азбука больничного протокола: не допустить дальнейших увечий. Вставая, я оперлась о протянутую мне руку, другой он придержал меня за локоть. Так дальше продолжаться не могло.
– Что теперь? – спросил Беннетт, отступив назад и изучая меня с головы до ног. Он сморщил нос, помолодев при этом лет на пять. – Как насчет душа?
Я не переодевалась с прошлой ночи, грязь на пижаме затвердела. Мои странные видения при пробуждении, скорее всего, объяснялись приставшим ко мне запахом страха и адреналина.
– Какой ты деловой, – сказала я, понимая, что тот осматривает меня как медик. Не шатает ли меня, не теряю ли я равновесие? Проверяет мою реакцию, смотрит зрачки. – Может, и пульс мой проверишь?
Теперь он улыбнулся по-настоящему.
– А ты позволишь?
– Нет.
– Я так и думал. Удачи. – Он махнул в сторону ванной. – Швы не намочи, – услышала я, закрывая за собой дверь.
– Знаю! – крикнула я, закатывая глаза.
Конечно, Беннетт не пустил бы меня одну, если бы считал, что мне нужна помощь. Можно положиться на его оценку, на его уверенность в том, что я справлюсь и все образуется. Что опасность миновала.
Так же он обращается с пациентами, побуждая их встать, немного походить, мягко, но уверенно подталкивая их к выздоровлению. Даже если те сопротивляются. Безличная, клиническая доброта.
Мне не терпелось убраться в доме, избавиться от последствий прошлой ночи. Только не при Беннетте. К тому же он бросился бы делать все сам.
Бурая вода из-под ног, листик, застрявший в волосах, – кружась и исчезая в сливе, с меня стекали остатки вчерашней ночи. Ногти я вычистила еще накануне у Рика.
Я натянула спортивные штаны и свободную футболку – поздно прихорашиваться. Из-за открытой двери комнаты до меня не доносилось никаких звуков.
– Беннетт? – позвала я, осторожно шагнув в коридор.
Присутствие в доме моего коллеги угадывалось безошибочно. Наводить порядок Беннетт бросался каждый раз, когда нервничал или не знал, чем заняться. Трудно сказать, что послужило поводом сегодня. Журналы, купленные в «Бакалее», сложены стопкой в хронологическом порядке. Диванные подушки взбиты и симметрично разложены на диване. Я бы не удивилась, если, пока я спала, он помыл окна и протер пыль.
Теперь же мой гость занимался крыльцом. Через приоткрытую дверь я видела, как он, стоя на взятой из кухни табуретке, вкручивает лампочку.
Я хорошо изучила тот образ Беннетта, который он создавал для окружающих, и в какой-то степени даже узнавала себя в том, как он взаимодействовал с окружением, как сознательно подбирал слова и поступки. С ним я чувствовала себя привычно и комфортно.
Когда же в больнице – и в нашем дуэте – появилась Элиза, динамика наших отношений изменилась. Теперь дружба с ним виделась мне как бы со стороны, и я стала замечать то, что раньше от меня скрывалось. Пробиться сквозь оболочку Беннетта удавалось редко. Более открытую Элизу я понимала легче, поэтому с ней тоже можно было расслабиться.
Пока Беннетт сосредоточенно возился на крыльце, я могла наконец побыть одна. Я заглянула во все ящики на кухне. Когда я сюда въехала, Рик дал мне канцелярский нож, чтобы открывать коробки. Мне еще тогда бросилось в глаза пятно голубой краски на рукоятке. Как у детских игрушек – легко заметить, легко найти. Однако ножа не оказалось ни среди прихваток, ни среди рецептов и купонов, ни среди других кухонных принадлежностей.
Закрыв последний ящик, я услышала голос Беннетта:
– Если ты голодная, я прихватил кое-что по дороге. Не знал, будет ли тут что поесть.
На столешнице у холодильника стоял бумажный пакет из «Бакалеи», рядом на салфетке – стакан с недопитым апельсиновым соком.
– В доме полно еды, Беннетт.
Он бросил перегоревшую лампочку в мусорное ведро, достал весь пакет и аккуратно обернул его еще одним. После чего взял второй стакан и налил сок. Лучше меня знал, что нужно. Приятно, когда о тебе заботятся. Обычно все было наоборот: я разыскивала не вернувшуюся домой мать; обшаривала дом в поисках таблеток; пыталась придумать, где мне отсидеться и переждать ее перепады настроения от приступов повышенной заботы до паранойи.
С тех пор как я съехала, каждый телефонный звонок означал, что с ней что-то случилось. Я поняла вдруг, что не могла ее спасти. Никто не мог. Только себе мы в состоянии помочь.
– О, выглядишь лучше процентов на двести! – заявил Беннетт.
– Хуже было просто некуда.
Я поставила стакан. Холодный сок тек по пищеводу, пробуждая онемевший от сна организм.
– Старайся не напрягать ногу, – сказал Беннетт.
Мы перебрались в гостиную. Пульты на журнальном столике лежали в рядок. Откуда-то появились подставки под стаканы, которыми мы только при нем и пользовались. В доме самого Беннетта царили такие чистота и порядок, что я сомневалась, что там вообще кто-то живет.
Снаружи до нас доносились голоса полицейских. Беннетт включил телевизор и оставил его негромко бубнить прогноз погоды, заглушая голоса.
– Ну так что, расскажешь о прошлой ночи?
– Сначала ты, – попросила я.
Звук его голоса действовал на меня успокаивающе. Наверное, я, как хамелеон, научилась подстраиваться под окружающую обстановку. Что-то вроде защитной реакции на чрезмерное внимание к моей персоне. Желание слиться с окружением, стать незаметной.
Беннетт поморщился.
– Тебя не было, когда я вернулся к барной стойке.
Элиза рассказала, как Беннетт отреагировал на мой внезапный уход. В голове пронеслись воспоминания о вчерашнем вечере. Элиза, флиртующая с Тревором, Беннетт со своей бывшей – его незажившие раны.
– Я же говорила, что неважно себя чувствую.
– Лив, почему ты не позвонила из больницы? Элиза оставила сообщение, но я не знал, что с тобой, до самого прихода на работу.
– Прости.
Беннетт помрачнел и отвел глаза.
– Ты же знаешь, что всегда можешь звонить. Если телефон отключен, оставь сообщение. Дай о себе знать. Не заставляй меня так волноваться.
Он достал телефон и проиграл голосовое сообщение Элизы. Ее пронзительный голос разнесся по комнате: «Что за фигня, Беннетт? До тебя хрен дозвонишься. С Лив что-то случилось, она сейчас в больнице. Чтоб ты знал».
Молчание.
– Что-то случилось, – повторил Беннетт, качая головой. – Это все, что я услышал сегодня утром. Больше ничего. От тебя ни слуху ни духу. Примчался в больницу – тебя уже выписали. А когда наконец дозвонился до Элизы, ты спала.